THE EYES OF THE PANTHER/Глаза пантеры
THE EYES OF THE PANTHER.
Глаза пантеры.
ONE DOES NOT ALWAYS MARRY WHEN INSANE.
1. НЕ ВСЕ БЕЗУМНЫЕ ВСТУПАЮТ В БРАК.
A man and a woman—nature had done the grouping—sat on a rustic seat, in the late afternoon.
Мужчина и женщина — природа позаботилась об этой встрече — в сумерки сидели на каменной скамье.
The man was middle-aged, slender, swarthy, with the expression of a poet and the complexion of a pirate —a man at whom one would look again.
Мужчина был средних лет, стройный, загорелый, как пират, задумчивый, как поэт, — человек, мимо которого не пройдешь, не оглянувшись.
The woman was young, blonde, graceful, with something in her figure and movements suggesting the word "lithe."
Женщина — молодая, белокурая, изящная; что-то в ее фигуре и движениях наводило на эпитет «гибкая».
She was habited in a gray gown with odd brown markings in the texture.
Она была в сером платье, усеянном причудливыми темными крапинками.
She may have been beautiful; one could not readily say, for her eyes denied attention to all else. They were gray-green, long and narrow, with an expression defying analysis.
Трудно было сказать, красива она или нет, ибо внимание прежде всего приковывали ее глаза: серо-зеленые, длинные, узкие, определить их выражение было невозможно.
One could only know that they were disquieting.
Но как бы то ни было, они вызывали тревогу.
Cleopatra may have had such eyes.
Такие глаза могли быть у Клеопатры.
The man and the woman talked.
Мужчина и женщина разговаривали.
"Yes," said the woman, "I love you, God knows!
— Видит бог, — сказала женщина, — я люблю вас.
But marry you, no. I cannot, will not.".
Но выйти за вас замуж я не могу, нет, не могу.
"Irene, you have said that many times, yet always have denied me a reason.
— Айрин, вы мне это не раз говорили, но не сказали почему.
I've a right to know, to understand, to feel and prove my fortitude if I have it.
Я имею право знать, хочу понять, почувствовать и доказать твердость духа, если это понадобится.
Give me a reason.".
Скажите же мне, почему?
"For loving you?".
— Почему я люблю вас?
The woman was smiling through her tears and her pallor.
Женщина улыбалась, несмотря на слезы и бледность.
That did not stir any sense of humor in the man.
Но мужчина не был расположен шутить.
"No; there is no reason for that.
— Нет, это не требует объяснения.
A reason for not marrying me.
Почему вы отказываетесь выйти за меня замуж?
I've a right to know.
Я имею право знать.
I must know.
Я должен знать.
I will know!".
И я узнаю!
He had risen and was standing before her with clenched hands, on his face a frown—it might have been called a scowl.
Он поднялся и стоял перед ней, сжав руки; его взгляд выражал упрек, может быть, даже угрозу.
He looked as if he might attempt to learn by strangling her.
Казалось, в своем желании узнать причину он готов был задушить ее.
She smiled no more—merely sat looking up into his face with a fixed, set regard that was utterly without emotion or sentiment.
Она больше не улыбалась, а пристально глядела ему прямо в глаза неподвижным, застывшим взглядом, не выражавшим никакого чувства.
Yet it had something in it that tamed his resentment and made him shiver.
И все же что-то в ее взгляде укротило его негодование и заставило его вздрогнуть.
"You are determined to have my reason?" she asked in a tone that was entirely mechanical—a tone that might have been her look made audible.
— Вы непременно хотите узнать? — спросила она тоном совершенно безразличным, который был как бы словесным выражением ее взгляда.
"If you please—if I'm not asking too much.".
— Непременно, — если я прошу не слишком много.
Apparently this lord of creation was yielding some part of his dominion over his co-creature.
По-видимому, этот властелин готов был поступиться некоторой долей своей власти над подобным себе созданием.
"Very well, you shall know: I am insane.".
— Так знайте же: я безумна.
The man started, then looked incredulous and was conscious that he ought to be amused.
Мужчина вздрогнул, затем посмотрел на нее недоверчиво и подумал, что ему следует принять это за шутку.
But, again, the sense of humor failed him in his need and despite his disbelief he was profoundly disturbed by that which he did not believe.
И опять чувство юмора изменило ему, и, несмотря на свое неверие, он был глубоко потрясен этим известием.
Between our convictions and our feelings there is no good understanding.
Между нашими чувствами и убеждениями нет полной гармонии.
"That is what the physicians would say," the woman continued—"if they knew.
— То есть так сказали бы врачи, — продолжала она. — Если бы они об этом знали.
I might myself prefer to call it a case of 'possession.'
Я же предпочитаю называть себя «одержимой».
Sit down and hear what I have to say.".
Садитесь и выслушайте, что я вам расскажу.
The man silently resumed his seat beside her on the rustic bench by the wayside.
Мужчина молча опустился на каменную скамью, стоявшую у края дороги.
Over-against them on the eastern side of the valley the hills were already sunset-flushed and the stillness all about was of that peculiar quality that foretells the twilight.
Против них на востоке холмы горели багрянцем заката, и вокруг стояла та особая тишина, которая обычно предвещает вечер.
Something of its mysterious and significant solemnity had imparted itself to the man's mood.
Какая-то частица этой таинственной и многозначительной торжественности передалась и настроению мужчины.
In the spiritual, as in the material world, are signs and presages of night.
Как в материальном, так и в духовном мире существуют знаки и предвестия ночи.
Rarely meeting her look, and whenever he did so conscious of the indefinable dread with which, despite their feline beauty, her eyes always affected him, Jenner Brading listened in silence to the story told by Irene Marlowe.
Изредка встречая взгляд женщины и всякий раз при этом чувствуя, что, несмотря на кошачью прелесть, глаза ее внушают ему безграничный ужас, Джиннер Брэдинг молча выслушал рассказ Айрин Марлоу.
In deference to the reader's possible prejudice against the artless method of an unpractised historian the author ventures to substitute his own version for hers.
Из уважения к читателю, у которого бесхитростное повествование неопытного рассказчика может вызвать предубеждение, автор берет на себя смелость заменить ее рассказ собственной версией.
II..
2. КОМНАТА МОЖЕТ БЫТЬ СЛИШКОМ ТЕСНОЙ ДЛЯ ТРОИХ, ХОТЯ ОДИН НАХОДИТСЯ СНАРУЖИ.
A ROOM MAY BE TOO NARROW FOR THREE, THOUGH ONE IS OUTSIDE In a little log house containing a single room sparely and rudely furnished, crouching on the floor against one of the walls, was a woman, clasping to her breast a child.
В небольшой бревенчатой хижине, состоявшей из одной бедной и просто обставленной комнаты, на полу, у самой стены, скорчившись, сидела женщина, прижимая к груди ребенка.
Outside, a dense unbroken forest extended for many miles in every direction.
На много миль вокруг тянулся густой, непроходимый лес.
This was at night and the room was black dark: no human eye could have discerned the woman and the child.
Была ночь, и в комнате стояла полная темнота: человеческий глаз не смог бы различить женщину с ребенком.
Yet they were observed, narrowly, vigilantly, with never even a momentary slackening of attention; and that is the pivotal fact upon which this narrative turns.
И все же за ними наблюдали, пристально, неусыпно, ни на секунду не ослабляя внимания: это и есть стержень нашего рассказа.
Charles Marlowe was of the class, now extinct in this country, of woodmen pioneers—men who found their most acceptable surroundings in sylvan solitudes that stretched along the eastern slope of the Mississippi Valley, from the Great Lakes to the Gulf of Mexico.
Чарлз Марлоу принадлежал к совершенно исчезнувшей в нашей стране категории людей: к пионерам лесов — людям, считавшим наиболее приемлемой для себя обстановкой лесные просторы, тянувшиеся вдоль восточных склонов долины Миссисипи от Больших озер до Мексиканского залива.
For more than a hundred years these men pushed ever westward, generation after generation, with rifle and ax, reclaiming from Nature and her savage children here and there an isolated acreage for the plow, no sooner reclaimed than surrendered to their less venturesome but more thrifty successors.
Более ста лет эти люди продвигались на запад, поколение за поколением; вооруженные ружьем и топором, они отвоевывали у природы и диких ее детей то там, то здесь уединенный участок земли под пашню и почти немедленно уступали его своим менее отважным, но более удачливым преемникам.