A Petitioner/Проситель
THE APPLICANT.
Проситель.
Pushing his adventurous shins through the deep snow that had fallen overnight, and encouraged by the glee of his little sister, following in the open way that he made, a sturdy small boy, the son of Grayville's most distinguished citizen, struck his foot against something of which there was no visible sign on the surface of the snow.
Отважно ступая по наметенным с вечера сугробам впереди сестренки, которая пробиралась по следам брата и подзадоривала его веселыми возгласами, маленький краснощекий мальчуган, сын одного из самых видных граждан Грэйвилла, споткнулся о какой-то предмет, лежавший глубоко под снегом.
It is the purpose of this narrative to explain how it came to be there.
В настоящем повествовании автор ставит себе целью объяснить, каким образом этот предмет очутился там.
No one who has had the advantage of passing through Grayville by day can have failed to observe the large stone building crowning the low hill to the north of the railway station—that is to say, to the right in going toward Great Mowbray.
Те, кому посчастливилось проходить через Грэйвилл днем, не могли не заметить большое каменное здание, венчающее невысокий холм к северу от железнодорожной станции, то есть по правой руке, если идти к Грэйт-Моубрей.
It is a somewhat dull-looking edifice, of the Early Comatose order, and appears to have been designed by an architect who shrank from publicity, and although unable to conceal his work—even compelled, in this instance, to set it on an eminence in the sight of men—did what he honestly could to insure it against a second look.
Этот довольно унылый дом «раннелетаргического стиля» невольно наводил на мысль, что строитель его пожелал уклониться от славы и, не имея возможности скрыть свое творение — более того, вынужденный возвести его на самом видном месте, — приложил все силы к тому, чтобы никто не захотел посмотреть на это сооружение дважды.
So far as concerns its outer and visible aspect, the Abersush Home for Old Men is unquestionably inhospitable to human attention.
Поскольку речь идет о его внешнем виде, «Убежище Эберсаша для престарелых», безусловно, гостеприимством и радушием не отличалось.
But it is a building of great magnitude, and cost its benevolent founder the profit of many a cargo of the teas and silks and spices that his ships brought up from the under-world when he was in trade in Boston; though the main expense was its endowment.
Тем не менее дом этот был весьма внушителен по размерам, и щедрому основателю «Убежища» пришлось вложить в его постройку прибыли от многих партий чая, шелков и пряностей, которые корабли привозили ему от наших антиподов в Бостон, где он занимался в ту пору коммерческой деятельностью; впрочем, большая часть денег была вложена в фонд «Убежища» при основании его.
Altogether, this reckless person had robbed his heirs-at-law of no less a sum than half a million dollars and flung it away in riotous giving.
В общей сложности этот бесшабашный человек ограбил своих законных наследников на сумму не меньшую, чем полмиллиона долларов и пустил ее на ветер одним взмахом щедрой руки.
Possibly it was with a view to get out of sight of the silent big witness to his extravagance that he shortly afterward disposed of all his Grayville property that remained to him, turned his back upon the scene of his prodigality and went off across the sea in one of his own ships.
Возможно, что, имея намерение скрыться от этого молчаливого свидетеля своей расточительности, он и распродал вскоре после того все свое имущество в Грэйвилле, покинул места, где предавался недавно мотовству, и уехал за море на одном из собственных кораблей.
But the gossips who got their inspiration most directly from Heaven declared that he went in search of a wife—a theory not easily reconciled with that of the village humorist, who solemnly averred that the bachelor philanthropist had departed this life (left Grayville, to wit) because the marriageable maidens had made it too hot to hold him.
Однако сплетники, получавшие сведения непосредственно с небес, утверждали, будто он отправился подыскивать себе жену, хотя их версию не так-то легко было связать с соображениями, имевшимися на этот счет у одного грэйвиллского острослова, который заверял всех, что филантропически настроенный холостяк покинул нашу юдоль (сиречь Грэйвилл), ибо здешние великовозрастные девицы слишком уж допекали его своим вниманием.
However this may have been, he had not returned, and although at long intervals there had come to Grayville, in a desultory way, vague rumors of his wanderings in strange lands, no one seemed certainly to know about him, and to the new generation he was no more than a name.
Как бы то ни было, назад он не вернулся, и хотя смутные, отрывочные вести о его скитаниях в чужих краях изредка и долетали до Грэйвилла, все же ничего определенного о нем никто не знал, и для молодого поколения имя этого человека стало пустым звуком.
But from above the portal of the Home for Old Men the name shouted in stone.
Но — высеченное на камне, оно громогласно заявляло о себе над главным входом «Убежища для престарелых».
Despite its unpromising exterior, the Home is a fairly commodious place of retreat from the ills that its inmates have incurred by being poor and old and men.
Несмотря на малообещающую внешность, «Убежище» представляло для своих обитателей совсем не плохое место отдохновения от многих зол, которые они навлекли на себя в жизни, будучи нищими, стариками да к тому же людьми.
At the time embraced in this brief chronicle they were in number about a score, but in acerbity, querulousness, and general ingratitude they could hardly be reckoned at fewer than a hundred; at least that was the estimate of the superintendent, Mr. Silas Tilbody.
Ко времени, о котором повествует эта короткая хроника, их насчитывалось там человек двадцать, но по злобному нраву, сварливости и крайней неблагодарности они с успехом могли бы сойти за целую сотню; такого мнения, во всяком случае, придерживался старший смотритель «Убежища» мистер Сайлас Тилбоди.
It was Mr. Tilbody's steadfast conviction that always, in admitting new old men to replace those who had gone to another and a better Home, the trustees had distinctly in will the infraction of his peace, and the trial of his patience.
Мистер Тилбоди был убежден, что, принимая стариков на место тех, которые удалялись в иное, лучшее убежище, попечители ставили себе целью испытывать его терпение и нарушать его покой.
In truth, the longer the institution was connected with him, the stronger was his feeling that the founder's scheme of benevolence was sadly impaired by providing any inmates at all.
Говоря откровенно, чем дольше пребывал мистер Тилбоди во главе этого учреждения, тем больше склонялся он к мысли, что благотворительный замысел основателя весьма прискорбным образом страдал от наличия в «Убежище» призреваемых.
He had not much imagination, but with what he had he was addicted to the reconstruction of the Home for Old Men into a kind of "castle in Spain," with himself as castellan, hospitably entertaining about a score of sleek and prosperous middle-aged gentlemen, consummately good-humored and civilly willing to pay for their board and lodging.
Мистер Тилбоди не мог похвалиться богатой фантазией, но та, что у него имелась, была поглощена преобразованием «Убежища» в некий воздушный замок, где он сам в качестве кастеляна оказывал гостеприимство небольшой компании медоточивых, состоятельных джентльменов средних лет, настроенных весьма благодушно и охотно покрывающих расходы по своему содержанию.
In this revised project of philanthropy the trustees, to whom he was indebted for his office and responsible for his conduct, had not the happiness to appear.
Попечители, которым мистер Тилбоди был обязан своим положением и перед которыми ему приходилось отчитываться, не имели счастья фигурировать в этом исправленном филантропическом проекте.
As to them, it was held by the village humorist aforementioned that in their management of the great charity Providence had thoughtfully supplied an incentive to thrift.
Что же касается самих попечителей, то, по словам вышеупомянутого грэйвиллского остряка, провидение, поставившее их во главе большого благотворительного предприятия, тем самым даровало им повод проявлять свою склонность к бережливости.
With the inference which he expected to be drawn from that view we have nothing to do; it had neither support nor denial from the inmates, who certainly were most concerned.
О выводах, которые, по его мнению, напрашивались отсюда, мы говорить не будем; они не подтверждались и не опровергались обитателями «Убежища» — лицами, бесспорно, наиболее заинтересованными.
They lived out their little remnant of life, crept into graves neatly numbered, and were succeeded by other old men as like them as could be desired by the Adversary of Peace.
Призреваемые доживали здесь остаток своих дней, незаметно сходили в строго пронумерованные могилы, а на смену им появлялись другие старики, до такой степени похожие на прежних, что большего сходства не мог бы пожелать и сам враг рода человеческого.
If the Home was a place of punishment for the sin of unthrift the veteran offenders sought justice with a persistence that attested the sincerity of their penitence.
Если «Убежище» служило местом кары за неумение жить по средствам, то престарелые грешники искали справедливого возмездия за этот грех с настойчивостью, свидетельствовавшей об искренности их раскаяния.
It is to one of these that the reader's attention is now invited.
Одним из таких грешников мы и намерены теперь заинтересовать нашего читателя.
In the matter of attire this person was not altogether engaging.
Что касается одежды, то человек этот выглядел малопривлекательно.
But for this season, which was midwinter, a careless observer might have looked upon him as a clever device of the husbandman indisposed to share the fruits of his toil with the crows that toil not, neither spin— an error that might not have been dispelled without longer and closer observation than he seemed to court; for his progress up Abersush Street, toward the Home in the gloom of the winter evening, was not visibly faster than what might have been expected of a scarecrow blessed with youth, health, and discontent.
Не будь зимнего времени, поверхностный наблюдатель мог бы принять его за хитроумное изобретение землепашца, не расположенного делить плоды своих трудов с воронами, кои не трудятся, не прядут, и устранить это заблуждение помог бы только более пристальный взгляд (на что не приходилось рассчитывать), ибо человек этот шел в зимних сумерках к «Убежищу» по Эберсаш-стрит не быстрее, чем это можно было бы ожидать от огородного пугала, даже обретшего вдруг юность, здоровье и беспокойный характер.
The man was indisputably ill-clad, yet not without a certain fitness and good taste, withal; for he was obviously an applicant for admittance to the Home, where poverty was a qualification.
Одет он был, вне всякого сомнения, плохо, и вместе с тем в его одежде чувствовалось изящество и вкус; по всему было видно, что это проситель, рассчитывающий получить место в «Убежище», куда только бедность и открывала дорогу.
In the army of indigence the uniform is rags; they serve to distinguish the rank and file from the recruiting officers.
В армии нищих мундиром служат лохмотья; они и есть знаки различия между рядовым составом и офицерством, вербующим новобранцев.
As the old man, entering the gate of the grounds, shuffled up the broad walk, already white with the fast-falling snow, which from time to time he feebly shook from its various coigns of vantage on his person, he came under inspection of the large globe lamp that burned always by night over the great door of the building.
Старик вошел в ворота, заковылял по широкой дорожке, уже побелевшей от густого снега, и, время от времени стряхивая дрожащей рукой снежные хлопья, забиравшиеся в каждую складку его платья, наконец предстал перед большим круглым фонарем, который горел по ночам у главного входа в здание.
As if unwilling to incur its revealing beams, he turned to the left and, passing a considerable distance along the face of the building, rang at a smaller door emitting a dimmer ray that came from within, through the fanlight, and expended itself incuriously overhead.
Словно желая скрыться от этих безжалостных лучей, он свернул влево и, пройдя довольно большое расстояние вдоль фасада, позвонил у гораздо менее внушительной двери, где свет горел только в полукруглом окне над входом и равнодушно рассеивался выше уровня человеческого роста.
The door was opened by no less a personage than the great Mr. Tilbody himself.
Дверь открыл не кто иной, как величественный мистер Тилбоди.
Observing his visitor, who at once uncovered, and somewhat shortened the radius of the permanent curvature of his back, the great man gave visible token of neither surprise nor displeasure.
Увидев посетителя, который сразу же обнажил голову и несколько уменьшил радиус своей раз и навсегда согбенной спины, эта важная особа не выразила ни удивления, ни досады.
Mr. Tilbody was, indeed, in an uncommonly good humor, a phenomenon ascribable doubtless to the cheerful influence of the season; for this was Christmas Eve, and the morrow would be that blessed 365th part of the year that all Christian souls set apart for mighty feats of goodness and joy.
Мистер Тилбоди был в необычно хорошем расположении духа, что следовало приписать благотворному влиянию времени года: ибо подошел сочельник, и завтра должна была наступить та благословенная, одна триста шестьдесят пятая часть года, которую все добрые христиане встречают великими подвигами благочестия и ликованием.
Mr. Tilbody was so full of the spirit of the season that his fat face and pale blue eyes, whose ineffectual fire served to distinguish it from an untimely summer squash, effused so genial a glow that it seemed a pity that he could not have lain down in it, basking in the consciousness of his own identity.
Мистер Тилбоди был преисполнен чувствами, приличествующими такой поре года, и его мясистое лицо и белесые глаза, слабый блеск которых только и помогал отличить эту физиономию от перезрелой тыквы, так рассиялись на этот раз, что мистеру Тилбоди, право, не мешало бы понежиться в лучах, исходивших от его собственной персоны.
He was hatted, booted, overcoated, and umbrellaed, as became a person who was about to expose himself to the night and the storm on an errand of charity; for Mr. Tilbody had just parted from his wife and children to go "down town" and purchase the wherewithal to confirm the annual falsehood about the hunch-bellied saint who frequents the chimneys to reward little boys and girls who are good, and especially truthful.
Он был в шляпе, в высоких сапогах, в пальто и при зонтике, как и подобало человеку, приготовившемуся выйти в ночь и непогоду по долгу милосердия; ибо мистер Тилбоди, минуту назад покинувший жену и детей, собрался в город, намереваясь закупить все то, что подкрепляет ежегодную ложь о пузатеньком святом, который забирается в каминные трубы, чтобы вознаградить отменно благонравных и, главное, правдивых мальчиков и девочек.
So he did not invite the old man in, but saluted him cheerily: "Hello! just in time; a moment later and you would have missed me.
Поэтому он не пригласил старика войти в дом, хотя поздоровался с ним приветливо. — Здрасте, здрасте! Вовремя явились! Еще минута, и вы меня не застали бы.
Come, I have no time to waste; we'll walk a little way together."
Я спешу, пойдемте, — пройдем немного вместе.
"Thank you," said the old man, upon whose thin and white but not ignoble face the light from the open door showed an expression that was perhaps disappointment;
— Благодарю вас, — ответил старик, и свет, падавший из открытой двери, обнаружил на его худом, бледном, но отнюдь не лишенном благородства лице что-то похожее на разочарование, — но если попечители... если мое прошение...
"but if the trustees—if my application—" "The trustees," Mr. Tilbody said, closing more doors than one, and cutting off two kinds of light, "have agreed that your application disagrees with them."
— Попечители, — сказал мистер Тилбоди, захлопнув перед ним дверь и в прямом и в переносном смысле и лишив вместе со светом и луча надежды, — с общего согласия не согласились принять вас.
Certain sentiments are inappropriate to Christmastide, but Humor, like Death, has all seasons for his own.
Есть чувства, которые не подобает проявлять в рождественские дни, но юмор, равно как и смерть, не считается со временем года.
"Oh, my God!" cried the old man, in so thin and husky a tone that the invocation was anything but impressive, and to at least one of his two auditors sounded, indeed, somewhat ludicrous.
— О боже мой! — воскликнул старик таким слабым и сиплым голосом, что возглас этот прозвучал отнюдь не выразительно и показался совершенно неуместным, по крайней мере, одному из тех, кто слышал его.
To the Other—but that is a matter which laymen are devoid of the light to expound.
Другому же... но разве нам, мирянам, дано что-нибудь знать об этом!
"Yes," continued Mr. Tilbody, accommodating his gait to that of his companion, who was mechanically, and not very successfully, retracing the track that he had made through the snow; "they have decided that, under the circumstances—under the very peculiar circumstances, you understand—it would be inexpedient to admit you.
— Да, — продолжал мистер Тилбоди, приноравливаясь к походке своего спутника, который машинально и без особого успеха старался идти по следам, им же самим проложенным в снегу, — принимая во внимание некоторые обстоятельства, весьма необычные обстоятельства, надеюсь, вы понимаете... попечители решили, что принять вас вряд ли будет удобно.
As superintendent and ex officio secretary of the honorable board"—as Mr. Tilbody "read his title clear" the magnitude of the big building, seen through its veil of falling snow, appeared to suffer somewhat in comparison— "it is my duty to inform you that, in the words of Deacon Byram, the chairman, your presence in the Home would—under the circumstances—be peculiarly embarrassing. I felt it my duty to submit to the honorable board the statement that you made to me yesterday of your needs, your physical condition, and the trials which it has pleased Providence to send upon you in your very proper effort to present your claims in person; but, after careful, and I may say prayerful, consideration of your case—with something too, I trust, of the large charitableness appropriate to the season—it was decided that we would not be justified in doing anything likely to impair the usefulness of the institution intrusted (under Providence) to our care.".
Будучи старшим смотрителем «Убежища» и занимая также должность секретаря почтенного совета попечителей, — когда мистер Тилбоди полным голосом провозгласил этот титул, дом, видневшийся сквозь пелену снега, ñëîâíî óòðàòèë ÷àñòü ñâîåãî âåëè÷èÿ, — ÿ ñ÷èòàþ ñåáÿ îáÿçàííûì ïîâòîðèòü âàì ñëîâà ïðåäñåäàòåëÿ ñîâåòà, åãî ïðåïîäîáèÿ Áàéðýìà, à îí ñêàçàë, ÷òî ïðè äàííûõ îáñòîÿòåëüñòâàõ ïðåáûâàíèå âàøå â «Óáåæèùå» â âûñøåé ñòåïåíè íåæåëàòåëüíî. ß ïî÷åë ñâîèì äîëãîì ïåðåäàòü ïî÷òåííåéøåìó ñîâåòó ïîïå÷èòåëåé òî, ÷òî âû ñîîáùèëè ìíå â÷åðà î ñâîåé íóæäå, áîëåçíè è î òåõ èñïûòàíèÿõ, êîòîðûå ïðîâèäåíèþ óãîäíî áûëî íèñïîñëàòü âàì, êîãäà âû, êàê ýòî è ñëåäîâàëî îæèäàòü, íàìåðåâàëèñü èçëîæèòü ñâîþ ïðîñüáó ñàìîëè÷íî; îäíàêî æå ïîñëå òùàòåëüíîãî è, ÿ áû ñêàçàë, áëàãî÷åñòèâîãî ðàññìîòðåíèÿ âàøåãî äåëà — ÷åìó ñïîñîáñòâîâàëî òàêæå ÷óâñòâî ìèëîñåðäèÿ, ïðèëè÷åñòâóþùåå êàíóíó ïðàçäíèêà, — áûëî ðåøåíî, ÷òî ìû íå âïðàâå âûçâàòü õîòÿ áû ìàëåéøåå ñîìíåíèå â ïîëåçíîñòè «Óáåæèùà», êîòîðîå ìèëîñòüþ áîæèåé ââåðåíî íàøèì çàáîòàì.
They had now passed out of the grounds; the street lamp opposite the gate was dimly visible through the snow.
К этому времени они вышли на улицу; фонарь у ворот еле виднелся сквозь падающий снег.
Already the old man's former track was obliterated, and he seemed uncertain as to which way he should go.
Следы, протоптанные стариком, уже занесло, и он замедлил шаг, видимо не зная, куда идти.
Mr. Tilbody had drawn a little away from him, but paused and turned half toward him, apparently reluctant to forego the continuing opportunity.
Мистер Тилбоди прошел немного вперед и оглянулся, неохотно расставаясь с представившейся ему возможностью поговорить.
"Under the circumstances," he resumed, "the decision—".
— Принимая во внимание некоторые обстоятельства, — повторил он, — решение...
But the old man was inaccessible to the suasion of his verbosity; he had crossed the street into a vacant lot and was going forward, rather deviously toward nowhere in particular —which, he having nowhere in particular to go to, was not so reasonless a proceeding as it looked.
Но мистер Тилбоди втуне расточал свое красноречие; старик уже пересек улицу, свернул к пустырю и нетвердыми шагами отправился прямо куда глаза глядят, а так как идти ему, собственно говоря, было некуда, то поступок этот не был таким уж бессмысленным, как это могло показаться на первый взгляд.
And that is how it happened that the next morning, when the church bells of all Grayville were ringing with an added unction appropriate to the day, the sturdy little son of Deacon Byram, breaking a way through the snow to the place of worship, struck his foot against the body of Amasa Abersush, philanthropist.
И вот почему на следующее утро, когда ради такого дня колокола во всем Грэйвилле названивали особенно рьяно, маленький краснощекий сынок его преподобия Байрэма, пробиравшийся по сугробам к дому благочестия, споткнулся о труп грэйвиллского филантропа Амоса Эберсаша.