Мартин Иден/Martin Eden
London Martin Eden
CHAPTER I
The one opened the door with a latch-key and went in, followed by a young fellow who awkwardly removed his cap.
Джек Лондон Мартин Иден
Глава I
Шедший впереди отпер дверь французским ключом и вошел.
The act was done quietly and naturally, and the awkward young fellow appreciated it.
За ним вошел молодой парень, который при этом неловко сдернул кепку с головы.
He wore rough clothes that smacked of the sea, and he was manifestly out of place in the spacious hall in which he found himself.
На нем была простая грубая одежда, пахнувшая морем; в просторном холле он как-то сразу оказался не на месте.
He did not know what to do with his cap, and was stuffing it into his coat pocket when the other took it from him.
Он не знал, что делать со своей кепкой, и собрался уже запихнуть ее в карман, но в это время спутник взял кепку у него из рук и сделал это так просто и естественно, что неуклюжий парень был тронут.
"He understands," was his thought.
«Он понимает, — пронеслось у него в голове, — он меня не выдаст».
He walked at the other’s heels with a swing to his shoulders, and his legs spread unwittingly, as if the level floors were tilting up and sinking down to the heave and lunge of the sea.
Вперевалку, широко расставляя ноги, словно пол под ним опускался и поднимался на морской волне, он пошел за своим спутником.
The wide rooms seemed too narrow for his rolling gait, and to himself he was in terror lest his broad shoulders should collide with the doorways or sweep the bric-a-brac from the low mantel.
Огромные комнаты, казалось, были слишком тесны для его размашистой походки, — он все время боялся зацепить плечом за дверь или смахнуть какую-нибудь безделушку с камина.
He recoiled from side to side between the various objects and multiplied the hazards that in reality lodged only in his mind.
Он лавировал между различными предметами, преувеличивая опасность, существовавшую больше в его воображении.
Between a grand piano and a centre-table piled high with books was space for a half a dozen to walk abreast, yet he essayed it with trepidation.
Между роялем и столом, заваленным книгами, могло свободно пройти шесть человек, но он отважился на это лишь с замиранием сердца.
His heavy arms hung loosely at his sides.
Его тяжелые руки беспомощно болтались, он не знал, что с ними делать.
He did not know what to do with those arms and hands, and when, to his excited vision, one arm seemed liable to brush against the books on the table, he lurched away like a frightened horse, barely missing the piano stool.
И когда вдруг ему отчетливо представилось, что он вот-вот заденет книги на столе, он, как испуганный конь, прянул в сторону и едва не повалил табурет у рояля.
He watched the easy walk of the other in front of him, and for the first time realized that his walk was different from that of other men.
Он смотрел на своего уверенно шагавшего спутника и впервые в жизни думал о том, как неуклюжа его собственная походка и как она отличается от походки других людей.
He experienced a momentary pang of shame that he should walk so uncouthly.
На мгновение его обожгло стыдом от этой мысли.
The sweat burst through the skin of his forehead in tiny beads, and he paused and mopped his bronzed face with his handkerchief.
Капли пота выступили у него на лбу, и, остановившись, он вытер свое бронзовое лицо носовым платком.
"Hold on, Arthur, my boy," he said, attempting to mask his anxiety with facetious utterance. "This is too much all at once for yours truly. Give me a chance to get my nerve. You know I didn’t want to come, an’ I guess your fam’ly ain’t hankerin’ to see me neither."
— Артур, дружище, погодите немножко, — сказал он, пытаясь шутливым тоном замаскировать свое смущение. — Слишком уж для меня много на первый раз. Дайте собраться с духом. Вы ведь знаете, я не хотел, да и вашим-то едва ли так уж не терпится на меня посмотреть.
"That’s all right," was the reassuring answer. "You mustn’t be frightened at us. We’re just homely people-Hello, there’s a letter for me."
— Пустяки! — последовал успокоительный ответ. — Вам нечего бояться нас. Мы люди простые… Эге! Мне письмо, я вижу!
He stepped back to the table, tore open the envelope, and began to read, giving the stranger an opportunity to recover himself.
Артур подошел к столу, вскрыл конверт и начал читать, давая гостю возможность притти в себя.
And the stranger understood and appreciated.
И гость это понял и оценил.
His was the gift of sympathy, understanding; and beneath his alarmed exterior that sympathetic process went on.
Он был очень чуток и восприимчив, и, несмотря на внешнюю растерянность, в нем уже шел процесс приспособления к новой обстановке.
He mopped his forehead dry and glanced about him with a controlled face, though in the eyes there was an expression such as wild animals betray when they fear the trap.
Он вытер лоб и посмотрел кругом более спокойно, хотя в глазах еще оставалась тревога, как у дикого животного, опасающегося западни.
He was surrounded by the unknown, apprehensive of what might happen, ignorant of what he should do, aware that he walked and bore himself awkwardly, fearful that every attribute and power of him was similarly afflicted.
Он был окружен неизвестным, он боялся того, что могло произойти, он не знал, что ему делать, понимая, что держится нескладно и что, вероятно, нескладность эта проявляется не только в походке и жестах.
He was keenly sensitive, hopelessly self-conscious, and the amused glance that the other stole privily at him over the top of the letter burned into him like a dagger-thrust. He saw the glance, but he gave no sign, for among the things he had learned was discipline.
Он был чрезвычайно чувствителен, невероятно самолюбив, и лукавый взгляд, который украдкой бросил на него Артур поверх письма, поразил его, как удар кинжала Он поймал его взгляд, но не подал виду, так как многому уже успел научиться, и прежде всего дисциплине.
Also, that dagger-thrust went to his pride.
Однако этот удар кинжала ранил его гордость.
He cursed himself for having come, and at the same time resolved that, happen what would, having come, he would carry it through.
Он выругал себя за то, что пришел, но тут же решил, что раз уж пришел, то выдержит все до конца.
The lines of his face hardened, and into his eyes came a fighting light.
Лицо его приняло суровое выражение, и в глазах сверкнул огонек.
He looked about more unconcernedly, sharply observant, every detail of the pretty interior registering itself on his brain.
Он огляделся теперь более уверенно, стараясь запечатлеть в своем мозгу все детали окружающей обстановки.
His eyes were wide apart; nothing in their field of vision escaped; and as they drank in the beauty before them the fighting light died out and a warm glow took its place.
Ничто не ускользнуло от его широко раскрытых глаз. И по мере того как он глядел на эти красивые вещи, сердитый огонь в его глазах угасал, сменяясь теплым блеском.
He was responsive to beauty, and here was cause to respond.
Он всегда живо откликался на красоту, а здесь было на что откликнуться.
A heavy surf thundered and burst over an outjutting rock; lowering storm-clouds covered the sky; and, outside the line of surf, a pilot-schooner, close-hauled, heeled over till every detail of her deck was visible, was surging along against a stormy sunset sky.
Его внимание привлекла картина на стене, написанная масляными красками Могучий вал разбивался о выступающий из воды утес; низкие грозовые облака покрывали небо, а по бушующим волнам, освещенная пламенем заката, неслась маленькая шхуна, сильно накренившись, так что вся ее палуба была открыта взгляду.
There was beauty, and it drew him irresistibly.
Это было красиво, а красота неодолимо влекла его.
He forgot his awkward walk and came closer to the painting, very close.
Он забыл о своей неуклюжей походке и подошел к картине вплотную.
The beauty faded out of the canvas.
Красоты как не бывало.
His face expressed his bepuzzlement.
Он с недоумением взирал на то, что теперь казалось грубой мазней.
He stared at what seemed a careless daub of paint, then stepped away.
Затем он отошел.
Immediately all the beauty flashed back into the canvas.
И тотчас же картина снова стала прекрасной.
"A trick picture," was his thought, as he dismissed it, though in the midst of the multitudinous impressions he was receiving he found time to feel a prod of indignation that so much beauty should be sacrificed to make a trick.
«Картина с фокусом», — подумал он, отворачиваясь, и среди новых нахлынувших впечатлений успел почувствовать негодование, что столько красоты принесено в жертву ради глупого фокуса.
He did not know painting.
Он не имел понятия о живописи.
He had been brought up on chromos and lithographs that were always definite and sharp, near or far.
До сих пор он видал лишь хромолитографии, которые были одинаково гладки и отчетливы вблизи и издали.
He had seen oil paintings, it was true, in the show windows of shops, but the glass of the windows had prevented his eager eyes from approaching too near.
Правда, в витринах магазинов он видал картины, написанные красками, но стекло не позволяло разглядеть их как следует.
He glanced around at his friend reading the letter and saw the books on the table.
Он оглянулся на своего друга, читавшего письмо, и увидел на столе книги.
Into his eyes leaped a wistfulness and a yearning as promptly as the yearning leaps into the eyes of a starving man at sight of food.
Его глаза загорелись жадностью, как у голодного при виде пищи.
An impulsive stride, with one lurch to right and left of the shoulders, brought him to the table, where he began affectionately handling the books.
Он невольно шагнул к столу, все так же вперевалку, и начал с волнением перебирать книги.
He glanced at the titles and the authors’ names, read fragments of text, caressing the volumes with his eyes and hands, and, once, recognized a book he had read.
Он глядел на заглавия и имена авторов, читал отдельные фразы в тексте, ласкал книги глазами и руками и вдруг узнал книгу, которую недавно читал.
For the rest, they were strange books and strange authors.
Но, кроме этой одной книги, все другие были ему совершенно неизвестны, так же как и их авторы.
He chanced upon a volume of Swinburne and began reading steadily, forgetful of where he was, his face glowing.
Ему попался томик Суинберна, и он стал читать, забыв, где находится; лицо его разгорелось.
Twice he closed the book on his forefinger to look at the name of the author.
Дважды он закрывал книгу, чтоб посмотреть имя автора, указательным пальцем заложив страницу.
Swinburne! he would remember that name.
Суинберн! Он запомнит имя.
That fellow had eyes, and he had certainly seen color and flashing light.
У этого Суинберна были, видно, острые глаза, он умел видеть очертания и краски.
But who was Swinburne?
Но кто он такой?
Was he dead a hundred years or so, like most of the poets?
Умер он лет сто тому назад, как большинство поэтов, или жив и еще пишет?