Записки из мёртвого дома / SOUVENIRS DE LA MAISON DES MORTS
Записки из мертвого дома.
Title : Souvenirs de la maison des morts.
В отдаленных краях Сибири, среди степей, гор или непроходимых лесов, попадаются изредка маленькие города, с одной, много с двумя тысячами жителей, деревянные, невзрачные, с двумя церквами – одной в городе, другой на кладбище, – города, похожие более на хорошее подмосковное село, чем на город.
Englobé dans l'arrêt commun qui frappa ses complices, il fut jeté à la citadelle, condamné à mort, gracié sur l'échafaud, conduit en Sibérie; il y purgea quatre ans de fers dans la «section réservée», celle des criminels d'État.
Они обыкновенно весьма достаточно снабжены исправниками, заседателями и всем остальным субалтерным чином.
Une autre catégorie de modèles pose devant le peintre: les autorités du bagne, fonctionnaires et gens de police, les tristes maîtres de ce triste peuple.
Вообще в Сибири, несмотря на холод, служить чрезвычайно тепло.
De ces trésors, Dostoïevsky avait assez pour enrichir toute la chiourme.
Люди живут простые, нелиберальные; порядки старые, крепкие, веками освященные.
car ceux-ci nous montrent, dans l'homme le plus heureux, une bête désolée et stupide, ravalée à terre pour y jouir sans but..
Чиновники, по справедливости играющие роль сибирского дворянства, – или туземцы, закоренелые сибиряки, или наезжие из России, большею частью из столиц, прельщенные выдаваемым не в зачет окладом жалованья, двойными прогонами и соблазнительными надеждами в будущем.
La plupart de ces écrivains russes en sont pénétrés, mais nul ne l'est au même degré que Dostoïevsky, assez indifférent aux conséquences dogmatiques, il ne retient que la source de vie morale.
Из них умеющие разрешать загадку жизни почти всегда остаются в Сибири и с наслаждением в ней укореняются.
Elles continueront de plaire à quelques curieux, aux esprits qui courent le monde en quête d'horizons nouveaux.
Впоследствии они приносят богатые и сладкие плоды.
De ces trésors, Dostoïevsky avait assez pour enrichir toute la chiourme.
Но другие, народ легкомысленный и не умеющий разрешать загадку жизни, скоро наскучают Сибирью и с тоской себя спрашивают: зачем они в нее заехали?
Qui expliquera les folles contradictions de l'homme, surtout de l'homme russe, instinctif, prime-sautier, plus près qu'un autre de la nature?
С нетерпением отбывают они свой законный термин службы, три года, и по истечении его тотчас же хлопочут о своем переводе и возвращаются восвояси, браня Сибирь и подсмеиваясь над нею.
Englobé dans l'arrêt commun qui frappa ses complices, il fut jeté à la citadelle, condamné à mort, gracié sur l'échafaud, conduit en Sibérie; il y purgea quatre ans de fers dans la «section réservée», celle des criminels d'État.
Они неправы: не только с служебной, но даже со многих точек зрения в Сибири можно блаженствовать.
La plupart de ces écrivains russes en sont pénétrés, mais nul ne l'est au même degré que Dostoïevsky, assez indifférent aux conséquences dogmatiques, il ne retient que la source de vie morale.
Климат превосходный; есть много замечательно богатых и хлебосольных купцов; много чрезвычайно достаточных инородцев.
Surtout il examine de très-près ses grossiers compagnons; et voici que, sous les physionomies les plus sombres, un rayon transparaît qui les embellit et les réchauffe.
Барышни цветут розами и нравственны до последней крайности.
Le romancier y laissa des illusions, mais rien de son honneur.
Дичь летает по улицам и сама натыкается на охотника.
Insensiblement, l'enfer se transforme et prend jour sur le ciel.
Шампанского выпивается неестественно много.
De ces trésors, Dostoïevsky avait assez pour enrichir toute la chiourme.
Икра удивительная.
Ah!
Урожай бывает в иных местах сампятнадцать… Вообще земля благословенная.
De ces trésors, Dostoïevsky avait assez pour enrichir toute la chiourme.
Надо только уметь ею пользоваться.
Oui, avec cela tout le principal est dit.
В Сибири умеют ею пользоваться.
J'ai rencontré un de ces tyranneaux des mines sibériennes.
В одном из таких веселых и довольных собою городков, с самым милейшим населением, воспоминание о котором останется неизгладимым в моем сердце, встретил я Александра Петровича Горянчикова, поселенца, родившегося в России дворянином и помещиком, потом сделавшегося ссыльно-каторжным второго разряда за убийство жены своей и, по истечении определенного ему законом десятилетнего термина каторги, смиренно и неслышно доживавшего свой век в городке К. поселенцем.
vingt ans après, en des temps meilleurs, les condamnés et leurs juges parlaient de ces souvenirs avec une égale tristesse, la main dans la main.
Он, собственно, приписан был к одной подгородной волости, но жил в городе, имея возможность добывать в нем хоть какое-нибудь пропитание обучением детей.
Il les puisait dans l'unique livre qu'il posséda durant quatre ans, dans le petit évangile, que lui avait donné la fille d'un proscrit; il vous racontera comment il apprenait à lire à ses compagnons sur les pages usées.
В сибирских городах часто встречаются учителя из ссыльных поселенцев; ими не брезгают.
J'ai rencontré un de ces tyranneaux des mines sibériennes.
Учат же они преимущественно французскому языку, столь необходимому на поприще жизни и о котором без них в отдаленных краях Сибири не имели бы и понятия.
Language : French.
В первый раз я встретил Александра Петровича в доме одного старинного, заслуженного и хлебосольного чиновника, Ивана Иваныча Гвоздикова, у которого было пять дочерей, разных лет, подававших прекрасные надежды.
Mon guide, un petit frère lai très-dégourdi, m'indiqua, avec une nuance de respect, un vieux moine accoudé sur la galerie du réfectoire, d'où il émiettait le reste de son pain de seigle aux pigeons qui s'abattaient des bouleaux voisins.—«C'est le père un tel, un ancien maître de police en Sibérie.»—Je m'approchai du cénobite.
Александр Петрович давал им уроки четыре раза в неделю, по тридцати копеек серебром за урок.
Il les puisait dans l'unique livre qu'il posséda durant quatre ans, dans le petit évangile, que lui avait donné la fille d'un proscrit; il vous racontera comment il apprenait à lire à ses compagnons sur les pages usées.
Наружность его меня заинтересовала.
demandai-je à mon interlocuteur.— Comment donc, il a été sous ma juridiction.» J'étais fixé.
Это был чрезвычайно бледный и худой человек, еще нестарый, лет тридцати пяти, маленький и тщедушный.
C'est l'accoutumance d'un homme jeté dans les ténèbres: il apprend à voir, et jouit vivement des pâles clartés reconquises.
Одет был всегда весьма чисто, по-европейски.
L'obscurité était complète.
Если вы с ним заговаривали, то он смотрел на вас чрезвычайно пристально и внимательно, с строгой вежливостью выслушивая каждое слово ваше, как будто в него вдумываясь, как будто вы вопросом вашим задали ему задачу или хотите выпытать у него какую-нибудь тайну, и, наконец, отвечал ясно и коротко, но до того взвешивая каждое слово своего ответа, что вам вдруг становилось отчего-то неловко и вы, наконец, сами радовались окончанию разговора.
tout lui vient de cette source, même le talent d'écrire, c'est-à-dire de communiquer son coeur aux hommes, de leur répondre quand ils demandent un peu de lumière et de compassion.
Я тогда же расспросил о нем Ивана Иваныча и узнал, что Горянчиков живет безукоризненно и нравственно и что иначе Иван Иваныч не пригласил бы его для дочерей своих.
La plupart de ces écrivains russes en sont pénétrés, mais nul ne l'est au même degré que Dostoïevsky, assez indifférent aux conséquences dogmatiques, il ne retient que la source de vie morale.
но что он страшный нелюдим, ото всех прячется, чрезвычайно учен, много читает, но говорит весьма мало и что вообще с ним довольно трудно разговориться..
Sa conversation, bien que très-réservée, dénotait une ouverture d'horizon fort rare dans le monde où il vivait.
Иные утверждали, что он положительно сумасшедший, хотя и находили, что, в сущности, это еще не такой важный недостаток, что многие из почетных членов города готовы всячески обласкать Александра Петровича, что он мог бы даже быть полезным, писать просьбы и проч.
La plupart de ces écrivains russes en sont pénétrés, mais nul ne l'est au même degré que Dostoïevsky, assez indifférent aux conséquences dogmatiques, il ne retient que la source de vie morale.
Полагали, что у него должна быть порядочная родня в России, может быть даже и не последние люди, но знали, что он с самой ссылки упорно пресек с ними всякие сношения, – одним словом, вредит себе.
Il y a impropriété de mot à appeler cette effervescence d'idées, comme on le fait habituellement, la conspiration de Pétrachevsky; de conspiration, il n'y en eut pas, au sens terrible que ce terme a reçu depuis lors en Russie.
К тому же у нас все знали его историю, знали, что он убил жену свою еще в первый год своего супружества, убил из ревности и сам донес на себя (что весьма облегчило его наказание).
Sa vie, pauvre et solitaire, allait par de mauvais chemins; misère, maladie, tout lui donnait sur le monde des vues noires; ses nerfs d'épileptique lui étaient déjà de cruels ennemis.
На такие же преступления всегда смотрят как на несчастия и сожалеют о них.
On retrouvera dans leurs portraits la même sobriété d'indignation, la même équanimité.
Но, несмотря на все это, чудак упорно сторонился от всех и являлся в людях только давать уроки.
Plus il avance dans son étude, plus il rencontre parmi ces malheureux d'excellents exemplaires de l'homme.
Я сначала не обращал на него особенного внимания, но, сам не знаю почему, он мало-помалу начал интересовать меня.
Rien d'étonnant à ce qu'il soit devenu nerveux et irritable au plus haut degré.
В нем было что-то загадочное.
L'obscurité était complète.
Разговориться не было с ним ни малейшей возможности.
Sa conversation, bien que très-réservée, dénotait une ouverture d'horizon fort rare dans le monde où il vivait.
Конечно, на вопросы мои он всегда отвечал и даже с таким видом, как будто считал это своею первейшею обязанностью; но после его ответов я как-то тяготился его дольше расспрашивать; да и на лице его, после таких разговоров, всегда виднелось какое-то страдание и утомление.
Était- ce piété, remords, lassitude?—«En voilà un qui a beaucoup à expier, dis-je à mon guide: il a vu et fait des choses terribles.
Помню, я шел с ним однажды в один прекрасный летний вечер от Ивана Ивановича.
Un des compagnons d'infortune de l'exilé, Yastrjemsky, a consigné dans ses Mémoires le récit d'une rencontre avec Dostoïevsky, au début de leur pénible voyage.
Вдруг мне вздумалось пригласить его на минутку к себе выкурить папироску.
demandai-je à mon interlocuteur.— Comment donc, il a été sous ma juridiction.» J'étais fixé.
Не могу описать, какой ужас выразился на лице его; он совсем потерялся, начал бормотать какие-то бессвязные слова и вдруг, злобно взглянув на меня, бросился бежать в противоположную сторону.
Je ne me dissimule point les défauts de Dostoïevsky, la lenteur habituelle du trait, le désordre et l'obscurité de la narration, qui revient sans cesse sur elle-même, l'acharnement de myope sur le menu détail, et parfois la complaisance maladive pour le détail répugnant.
Я даже удивился.
Rien d'étonnant à ce qu'il soit devenu nerveux et irritable au plus haut degré.
С тех пор, встречаясь со мной, он смотрел на меня как будто с каким- то испугом.
demandai-je à mon interlocuteur.— Comment donc, il a été sous ma juridiction.» J'étais fixé.
Но я не унялся; меня что-то тянуло к нему, и месяц спустя я ни с того ни с сего сам зашел к Горянчикову.
Mais j'ai hâte de laisser la parole à Dostoïevsky.
Разумеется, я поступил глупо и неделикатно.
Je renonçai à ma résolution désespérée.
Он квартировал на самом краю города, у старухи мещанки, у которой была больная в чахотке дочь, а у той незаконнорожденная дочь, ребенок лет десяти, хорошенькая и веселенькая девочка.
Il les puisait dans l'unique livre qu'il posséda durant quatre ans, dans le petit évangile, que lui avait donné la fille d'un proscrit; il vous racontera comment il apprenait à lire à ses compagnons sur les pages usées.
Александр Петрович сидел с ней и учил ее читать в ту минуту, как я вошел к нему.
Il les puisait dans l'unique livre qu'il posséda durant quatre ans, dans le petit évangile, que lui avait donné la fille d'un proscrit; il vous racontera comment il apprenait à lire à ses compagnons sur les pages usées.
Увидя меня, он до того смешался, как будто я поймал его на каком-нибудь преступлении.
demandai-je à mon interlocuteur.— Comment donc, il a été sous ma juridiction.» J'étais fixé.