A MADISON SQUARE ARABIAN NIGHT / Шехерезада с Мэдисон-сквера
To Carson Chalmers, in his apartment near the square, Phillips brought the evening mail.
Филлипс подал вечернюю почту Карлсону Чалмерсу в его квартире близ Мэдисон-сквера.
Beside the routine correspondence there were two items bearing the same foreign postmark.
Помимо обычной корреспонденции в ней оказалось два конверта с одинаковым иностранным штемпелем.
One of the incoming parcels contained a photograph of a woman. The other contained an interminable letter, over which Chalmers hung, absorbed, for a long time.
В один из конвертов была вложена женская фотография, в другой — бесконечно длинное письмо, над которым Чалмерс довольно долго просидел в задумчивости.
The letter was from another woman; and it contained poisoned barbs, sweetly dipped in honey, and feathered with innuendoes concerning the photographed woman.
Письмо было написано женщиной и содержало в себе много сладких, но ядовитых колючек, нацеленных на особу, изображенную на фотографии, отчего она показалась Чалмерсу вымазанной медом и вывалянной в перьях.
Chalmers tore this letter into a thousand bits and began to wear out his expensive rug by striding back and forth upon it.
Чалмерс разорвал письмо на тысячу мельчайших клочков и принялся терзать свой дорогой ковер, расхаживая по нему взад и вперед.
Thus an animal from the jungle acts when it is caged, and thus a caged man acts when he is housed in a jungle of doubt.
Так ведет себя обитатель джунглей — зверь, попав в клетку, и так ведет себя обитатель клетки — человек, заблудившись в джунглях сомнений.
By and by the restless mood was overcome.
Мало-помалу душевное смятение улеглось.
The rug was not an enchanted one.
Ковер не был ковром-самолетом.
For sixteen feet he could travel along it; three thousand miles was beyond its power to aid.
Он мог покрывать пространство в несколько квадратных футов, и только; помочь своему хозяину покрыть три тысячи миль было не в его возможностях.
Phillips appeared.
Появился Филлипс.
He never entered; he invariably appeared, like a well–oiled genie.
Входить не входило в его привычки: он появлялся — неукоснительно, как хорошо вышколенный джинн.
«Will you dine here, sir, or out?» he asked.
— Вы обедаете дома, сэр, или будут другие распоряжения? — спросил он.
«Here,» said Chalmers, «and in half an hour.» He listened glumly to the January blasts making an Aeolian trombone of the empty street.
— Дома и ровно через полчаса, — отвечал Чалмерс и с тоской прислушался к завыванию эоловой арфы января над опустевшими улицами.
«Wait,» he said to the disappearing genie.
— Обождите, — приказал он начавшему исчезать джинну.
«As I came home across the end of the square I saw many men standing there in rows.
— Возвращаясь домой, я видел в конце сквера много людей, стоявших гуськом.
There was one mounted upon something, talking.
А один человек что-то им всем говорил, взобравшись на какое-то возвышение.
Why do those men stand in rows, and why are they there?» «They are homeless men, sir,» said Phillips.
Что делают там эти люди и почему они стоят гуськом? — Это бездомные, сэр, — отвечал Филлипс.
«The man standing on the box tries to get lodging for them for the night.
— А человек, который стоит на ящике, старается устроить их на ночлег.
People come around to listen and give him money.
Прохожие останавливаются послушать его и дают ему денег.
Then he sends as many as the money will pay for to some lodging–house.
Тогда он отбирает несколько человек и посылает их на эти деньги в ночлежку.
That is why they stand in rows; they get sent to bed in order as they come.» «By the time dinner is served,» said Chalmers, «have one of those men here.
Поэтому они и стали в очередь, чтобы в порядке очередности получить ночлег. — Когда будете подавать обед, приведите одного из этих людей сюда, — распорядился Чалмерс.
He will dine with me.» «W–w–which—,» began Phillips, stammering for the first time during his service.
— Он пообедает со мной. — Кото… которого же?.. — начал было Филлипс, впервые за всю свою долголетнюю службу позволив себе запинку в речи.
«Choose one at random,» said Chalmers.
— Любого, по вашему усмотрению, — сказал Чалмерс.
«You might see that he is reasonably sober—and a certain amount of cleanliness will not be held against him.
— Проследите только, чтобы он был по возможности трезв, и некоторая доля внешней опрятности тоже не будет поставлена ему в вину.
That is all.» It was an unusual thing for Carson Chalmers to play the Caliph.
Ступайте. Играть роль калифа было совсем не в характере Карлсона Чалмерса.
But on that night he felt the inefficacy of conventional antidotes to melancholy.
Но в этот вечер он почувствовал ненадежность старых, испытанных средств борьбы с меланхолией.
Something wanton and egregious, something high–flavored and Arabian, he must have to lighten his mood.
В этот вечер, чтобы поднять настроение, ему требовалось что-нибудь из ряда вон выходящее, что-нибудь острое и экзотическое.
On the half hour Phillips had finished his duties as slave of the lamp.
Через полчаса джинн Филлипс выполнил все, что было поручено ему Аладдином.
The waiters from the restaurant below had whisked aloft the delectable dinner.
Официанты из ресторана внизу проворно доставили наверх изысканный обед.
The dining table, laid for two, glowed cheerily in the glow of the pink–shaded candles.
Стол, накрытый на две персоны, весело сверкал, отражая пламя свечей под розовыми абажурами.
And now Phillips, as though he ushered a cardinal—or held in charge a burglar—wafted in the shivering guest who had been haled from the line of mendicant lodgers.
И вот уже Филлипс торжественно, словно возвещая о прибытии кардинала или о захваченном на месте преступления взломщике, возник на пороге и пропустил вперед еще дрожавшего от холода посетителя, изъятого из содружества сирых, жаждущих ночлега.
It is a common thing to call such men wrecks; if the comparison be used here it is the specific one of a derelict come to grief through fire.
Людей такого сорта принято называть обломками кораблекрушения.
Even yet some flickering combustion illuminated the drifting hulk.
Однако в этом случае напрашивалось сравнение другого порядка: гость казался жертвой грандиозного пожара, но что-то еще тлело на этом пепелище и грозило воспламениться.
His face and hands had been recently washed—a rite insisted upon by Phillips as a memorial to the slaughtered conventions.
Руки и лицо гостя были свежевымыты — обряд, совершенный по настоянию Филлипса, как дань грубо попранным условностям.
In the candle–light he stood, a flaw in the decorous fittings of the apartment.
Гость стоял, освещенный пламенем свечей, и казался единственным изъяном в безукоризненной меблировке покоев.
His face was a sickly white, covered almost to the eyes with a stubble the shade of a red Irish setter's coat.
Землисто-бледное лицо его до самых глаз заросло щетиной цвета шерсти породистого ирландского сеттера.
Phillips's comb had failed to control the pale brown hair, long matted and conformed to the contour of a constantly worn hat.
Гребень Филлипса был посрамлен в единоборстве с тускло-коричневой шевелюрой, плотно свалявшейся и воспринявшей контуры круглосуточно покрывавшей ее шляпы.
His eyes were full of a hopeless, tricky defiance like that seen in a cur's that is cornered by his tormentors.
В глазах гостя горел вызов, порожденный хитростью и отчаянием, — так загнанная в угол дворняжка взирает на своих мучителей.
His shabby coat was buttoned high, but a quarter inch of redeeming collar showed above it.
Потрепанный пиджак его был застегнут по самый ворот, и оттуда, как бы во искупление всех погрешностей костюма, выглядывал край воротничка рубашки.
His manner was singularly free from embarrassment when Chalmers rose from his chair across the round dining table.
Когда Чалмерс поднялся из-за обеденного стола навстречу гостю, тот, против ожидания, не проявил особого замешательства.
«If you will oblige me,» said the host, «I will be glad to have your company at dinner.» «My name is Plumer,» said the highway guest, in harsh and aggressive tones.
— Я буду вам весьма признателен, — сказал хозяин, — если вы не откажетесь отобедать со мной. — Моя фамилия Пальмер, — резко и вызывающе заявил гость с большой дороги.
«If you're like me, you like to know the name of the party you're dining with.» «I was going on to say,» continued Chalmers somewhat hastily, «that mine is Chalmers.
— Говорю это на тот случай, если вы, как и я, любите знать, с кем обедаете. — А моя — Чалмерс, и я только что хотел представиться вам, — поспешил исправить свою оплошность хозяин.
Will you sit opposite?» Plumer, of the ruffled plumes, bent his knee for Phillips to slide the chair beneath him.
— Прошу вас занять место за столом. Мистер Пальмер, странным образом напоминавший побитую бурей пальму, слегка согнул колени, позволяя Филлипсу пододвинуть под него стул.
He had an air of having sat at attended boards before.
Всем своим видом он показывал, что ему не впервой садиться за стол, за которым прислуживает дворецкий.
Phillips set out the anchovies and olives.
Филлипс подал анчоусы и маслины.
«Good!» barked Plumer; «going to be in courses, is it?
— Неплохо, — буркнул мистер Пальмер.
All right, my jovial ruler of Bagdad.
— Обед, надо полагать, будет из нескольких блюд?
I'm your Scheherezade all the way to the toothpicks.
Ну что ж, любезный правитель Багдада, я готов быть вашей Шехерезадой от закуски до зубочистки.
You're the first Caliph with a genuine Oriental flavor I've struck since frost.
Вы первый калиф с настоящим восточным размахом, встреченный мной после постигшего меня краха.
What luck!
Мне повезло!