The Prince And The Pauper / Принц и нищий
The Prince And The Pauper By Mark Twain.
Рождение принца и рождение нищего.
I will set down a tale as it was told to me by one who had it of his father, which latter had it of HIS father, this last having in like manner had it of HIS father–and so on, back and still back, three hundred years and more, the fathers transmitting it to the sons and so preserving it.
Триста лет, а быть может и долее, отцы передавали ее сыновьям, и таким образом она была сохранена для потомства.
It may be history, it may be only a legend, a tradition.
Возможно, что это исторический факт, но возможно — предание, легенда.
It may have happened, it may not have happened: but it COULD have happened.
Пожалуй, все это было, а пожалуй, этого и не было, но все же могло бы быть.
It may be that the wise and the learned believed it in the old days; it may be that only the unlearned and the simple loved it and credited it .
Возможно, что в старое время в нее верили мудрецы и ученые, но возможно и то, что только простые неученые люди верили в нее и любили ее. О, в милосердии двойная благодать: Блажен и тот, кто милует, и тот, Кого он милует. Всего сильнее Оно в руках у сильных; королям Оно пристало больше, чем корона.
Part One Chapter I.
[1] 1.
The birth of the Prince and the Pauper.
Рождение принца и рождение нищего.
In the ancient city of London, on a certain autumn day in the second quarter of the sixteenth century, a boy was born to a poor family of the name of Canty, who did not want him.
Это было в конце второй четверти шестнадцатого столетия. В один осенний день в древнем городе Лондоне в бедной семье Кенти родился мальчик, который был ей совсем не нужен.
On the same day another English child was born to a rich family of the name of Tudor, who did want him. All England wanted him too.
В тот же день в богатой семье Тюдоров родился другой английский ребенок, который был нужен не только ей, но и всей Англии.
England had so longed for him, and hoped for him, and prayed God for him, that, now that he was really come, the people went nearly mad for joy.
Англия так давно мечтала о нем, ждала его и молила бога о нем, что, когда он и в самом деле появился на свет, англичане чуть с ума не сошли от радости.
Mere acquaintances hugged and kissed each other and cried.
Люди, едва знакомые между собою, встречаясь в тот день, обнимались, целовались и плакали.
Everybody took a holiday, and high and low, rich and poor, feasted and danced and sang, and got very mellow; and they kept this up for days and nights together.
Никто не работал, все праздновали — бедные и богатые, простолюдины и знатные, — пировали, плясали, пели, угощались вином, и такая гульба продолжалась несколько дней и ночей.
By day, London was a sight to see, with gay banners waving from every balcony and housetop, and splendid pageants marching along.
Днем Лондон представлял собою очень красивое зрелище: на каждом балконе, на каждой крыше развевались яркие флаги, по улицам шествовали пышные процессии.
By night, it was again a sight to see, with its great bonfires at every corner, and its troops of revellers making merry around them.
Ночью тоже было на что посмотреть: на всех перекрестках пылали большие костры, а вокруг костров веселились целые полчища гуляк.
There was no talk in all England but of the new baby, Edward Tudor, Prince of Wales, who lay lapped in silks and satins, unconscious of all this fuss, and not knowing that great lords and ladies were tending him and watching over him–and not caring, either.
Во всей Англии только и разговоров было, что о новорожденном Эдуарде Тюдоре, принце Уэльском [2] , а тот лежал завернутый в шелка и атласы, не подозревая обо всей этой кутерьме и не зная, что с ним нянчатся знатные лорды и леди, — ему это было безразлично.
But there was no talk about the other baby, Tom Canty, lapped in his poor rags, except among the family of paupers whom he had just come to trouble with his presence.
Но нигде не слышно было толков о другом ребенке, Томе Кенти, запеленатом в жалкие тряпки. Говорили о нем только в той нищенской, убогой семье, которой его появление на свет сулило так много хлопот.
Chapter II.
2.
Tom's early life.
Детство Тома.
Let us skip a number of years.
Перешагнем через несколько лет.
London was fifteen hundred years old, and was a great town–for that day.
Лондон существовал уже пятнадцать веков и был большим городом по тем временам.
It had a hundred thousand inhabitants–some think double as many.
В нем насчитывалось сто тысяч жителей, иные полагают — вдвое больше.
The streets were very narrow, and crooked, and dirty, especially in the part where Tom Canty lived, which was not far from London Bridge.
Улицы были узкие, кривые и грязные, особенно в той части города, где жил Том Кенти, — невдалеке от Лондонского моста.
The houses were of wood, with the second story projecting over the first, and the third sticking its elbows out beyond the second.
Дома были деревянные; второй этаж выдавался над первым, третий выставлял свои локти далеко над вторым.
The higher the houses grew, the broader they grew.
Чем выше росли дома, тем шире они становились.
They were skeletons of strong crisscross beams, with solid material between, coated with plaster.
Остовы у них были из крепких, положенных крест-накрест балок; промежутки между балками заполнялись прочным материалом и сверху покрывались штукатуркой.
The beams were painted red or blue or black, according to the owner's taste, and this gave the houses a very picturesque look.
Балки были выкрашены красной, синей или черной краской, смотря по вкусу владельца, и это придавало домам очень живописный вид.
The windows were small, glazed with little diamondshaped panes, and they opened outward, on hinges, like doors.
Окна были маленькие, с мелкими ромбами стекол, и открывались наружу на петлях, как двери.
The house which Tom's father lived in was up a foul little pocket called Offal Court, out of Pudding Lane.
Дом, где жил отец Тома, стоял в вонючем тупике за Обжорным рядом. Тупик назывался Двор Отбросов.
It was small, decayed, and rickety, but it was packed full of wretchedly poor families.
Дом был маленький, ветхий, шаткий, доверху набитый беднотой.
Canty's tribe occupied a room on the third floor.
Семья Кенти занимала каморку в третьем этаже.
The mother and father had a sort of bedstead in the corner; but Tom, his grandmother, and his two sisters, Bet and Nan, were not restricted–they had all the floor to themselves, and might sleep where they chose.
У отца с матерью существовало некоторое подобие кровати, но Том, его бабка и обе его сестры. Бэт и Нэн, не знали такого неудобства: им принадлежал весь пол, и они могли спать где им вздумается.
There were the remains of a blanket or two, and some bundles of ancient and dirty straw, but these could not rightly be called beds, for they were not organised; they were kicked into a general pile, mornings, and selections made from the mass at night, for service.
К их услугам были обрывки двух-трех старых одеял и несколько охапок грязной, обветшалой соломы, но это вряд ли можно было назвать постелью, потому что по утрам все это сваливалось в кучу, из которой к ночи каждый выбирал, что хотел.
Bet and Nan were fifteen years old–twins. They were goodhearted girls, unclean, clothed in rags, and profoundly ignorant.
Бэт и Нэн были пятнадцатилетние девчонки-близнецы, добродушные замарашки, одетые в лохмотья и глубоко невежественные.
Their mother was like them.
Мать мало чем отличалась от них.
But the father and the grandmother were a couple of fiends.
Но отец с бабкой были сущие дьяволы; они напивались, где только могли, и тогда воевали друг с другом или с кем попало, кто только под руку подвернется.
They got drunk whenever they could; then they fought each other or anybody else who came in the way; they cursed and swore always, drunk or sober; John Canty was a thief, and his mother a beggar.
Они ругались и сквернословили на каждом шагу, в пьяном и в трезвом виде. Джон Кенти был вор, а его мать — нищенка.
They made beggars of the children, but failed to make thieves of them.
Они научили детей просить милостыню, но сделать их ворами не могли.
Among, but not of, the dreadful rabble that inhabited the house, was a good old priest whom the King had turned out of house and home with a pension of a few farthings, and he used to get the children aside and teach them right ways secretly.
Среди нищих и воров, наполнявших дом, жил один человек, который не принадлежал к их числу. То был добрый старик священник, выброшенный королем на улицу с ничтожной пенсией в несколько медных монет. Он часто уводил детей к себе и тайком от родителей внушал им любовь к добру.
Father Andrew also taught Tom a little Latin, and how to read and write; and would have done the same with the girls, but they were afraid of the jeers of their friends, who could not have endured such a queer accomplishment in them.
Он научил Тома читать и писать, от него Том приобрел и некоторые познания в латинском языке. Старик хотел научить грамоте и девочек, но девочки боялись подруг, которые стали бы смеяться над их неуместной ученостью.
All Offal Court was just such another hive as Canty's house.
Весь Двор Отбросов представлял собою такое же осиное гнездо, как и тот дом, где жил Кенти.
Drunkenness, riot and brawling were the order, there, every night and nearly all night long.
Попойки, ссоры и драки были здесь в порядке вещей. Они происходили каждую ночь и длились чуть не до утра.
Broken heads were as common as hunger in that place.
Пробитые головы были здесь таким же заурядным явлением, как голод.
Yet little Tom was not unhappy.
И все же маленький Том не чувствовал себя несчастным.
He had a hard time of it, but did not know it. It was the sort of time that all the Offal Court boys had, therefore he supposed it was the correct and comfortable thing.
Иной раз ему приходилось очень туго, но он не придавал своим бедствиям большого значения: так жилось всем мальчишкам во Дворе Отбросов; поэтому он полагал, что иначе и быть не должно.
When he came home emptyhanded at night, he knew his father would curse him and thrash him first, and that when he was done the awful grandmother would do it all over again and improve on it. and that away in the night his starving mother would slip to him stealthily with any miserable scrap or crust she had been able to save for him by going hungry herself, notwithstanding she was often caught in that sort of treason and soundly beaten for it by her husband.
Он знал, что вечером, когда он вернется домой с пустыми руками, отец изругает его и прибьет, да и бабка не даст ему спуску, а поздней ночью подкрадется вечно голодная мать и потихоньку сунет черствую корку или какие-нибудь объедки, которые она могла бы съесть сама, но сберегла для него, хотя уже не раз попадалась во время этих предательских действий и получала в награду тяжелые побои от мужа.
No, Tom's life went along well enough, especially in summer.
Нет, Тому жилось не так уж плохо, особенно в летнее время.
He only begged just enough to save himself, for the laws against mendicancy were stringent, and the penalties heavy.
Он просил милостыню не слишком усердно — лишь бы только избавиться от отцовских побоев, — потому что законы против нищенства были суровы и попрошаек наказывали очень жестоко.
so he put in a good deal of his time listening to good Father Andrew's charming old tales and legends about giants and fairies, dwarfs and genii, and enchanted castles, and gorgeous kings and princes..
Немало часов проводил он со священником Эндрью, слушая его дивные старинные легенды и сказки о великанах и карликах, о волшебниках и феях, о заколдованных замках, великолепных королях и принцах.
His head grew to be full of these wonderful things, and many a night as he lay in the dark on his scant and offensive straw, tired, hungry, and smarting from a thrashing, he unleashed his imagination and soon forgot his aches and pains in delicious picturings to himself of the charmed life of a petted prince in a regal palace.
Воображение мальчика было полно всеми этими чудесами, и не раз ночью, в темноте, лежа на скудной и колкой соломе, усталый, голодный, избитый, он давал волю мечтам и скоро забывал и обиды и боль, рисуя себе сладостные картины восхитительной жизни какого-нибудь изнеженного принца в королевском дворце.
One desire came in time to haunt him day and night: it was to see a real prince, with his own eyes.
День и ночь его преследовало одно желание: увидеть своими глазами настоящего принца.