The Duplicity of Hargraves / Коварство Харгрейвза
When Major Pendleton Talbot, of Mobile, sir, and his daughter, Miss Lydia Talbot, came to Washington to reside, they selected for a boarding place a house that stood fifty yards back from one of the quietest avenues.
Коварство Харгрейвза Когда майор Пендлтон Толбот — из Мобиля, сударь, — переехал со своей дочерью мисс Лидией Толбот в Вашингтон, он поселился в пансионе, остановив свой выбор на старомодном здании, расположенном в глубине просторного двора на одной из самых тихих в городе улиц.
It was an old-fashioned brick building, with a portico upheld by tall white pillars.
Дом был кирпичный, с портиком, который покоился на высоких белых колоннах.
The yard was shaded by stately locusts and elms, and a catalpa tree in season rained its pink and white blossoms upon the grass. Rows of high box bushes lined the fence and walks.
Величавые акации и вязы осеняли тенистый двор, а в пору цветения на траву дождем сыпала свои темно-розовые и белые цветы катальпа.
It was the Southern style and aspect of the place that pleased the eyes of the Talbots.
Здесь все по духу своему и виду напоминало Юг, и как раз этим пленило взоры Толботов.
In this pleasant, private boarding house they engaged rooms, including a study for Major Talbot, who was adding the finishing chapters to his book, "Anecdotes and Reminiscences of the Alabama Army, Bench, and Bar."
В этом уютном, уединенном доме они сняли две комнаты и рабочий кабинет для майора Толбота, который в то время дописывал заключительные главы своей книги «Армия и суд в Алабаме. Воспоминания, курьезы».
Major Talbot was of the old, old South.
Майор Толбот был плоть от плоти старого-старого Юга.
The present day had little interest or excellence in his eyes.
День сегодняшний не имел в его глазах ни достоинств, ни особого интереса.
His mind lived in that period before the Civil War, when the Talbots owned thousands of acres of fine cotton land and the slaves to till them; when the family mansion was the scene of princely hospitality, and drew its guests from the aristocracy of the South.
Душою он обитал в том времени, до Гражданской войны, когда у Толботов были тучные хлопковые поля на тысячи акров и рабы, чтобы их возделывать, когда их родовое гнездо славилось княжеским гостеприимством и туда съезжался цвет южной аристократии.
Out of that period he had brought all its old pride and scruples of honour, an antiquated and punctilious politeness, and (you would think) its wardrobe.
Из тех времен он вынес все — и исстари взлелеянную гордость, и взыскательность в вопросах чести, и церемонную вежливость, какой теперь не встретишь, и, можно было подумать, свой гардероб.
Such clothes were surely never made within fifty years.
Такого платья никто не шил, наверное, уже лет пятьдесят.
The major was tall, but whenever he made that wonderful, archaic genuflexion he called a bow, the corners of his frock coat swept the floor.
Майор был высок ростом, однако всякий раз, когда он склонял колена в неподражаемом и старомодном телодвижении, которое именовал поклоном, он подметал пол фалдами сюртука.
That garment was a surprise even to Washington, which has long ago ceased to shy at the frocks and broadbrimmed hats of Southern congressmen.
Этим предметом туалета он повергал в изумление даже Вашингтон, где уж давно перестали шарахаться при виде сюртуков и широкополых шляп, какие носят конгрессмены с Юга.
One of the boarders christened it a "Father Hubbard," and it certainly was high in the waist and full in the skirt.
За высокую, как у платья-принцесс, талию и фалды вразлет кто-то из пансионных остроумцев окрестил это одеяние «принц С.».
But the major, with all his queer clothes, his immense area of plaited, ravelling shirt bosom, and the little black string tie with the bow always slipping on one side, both was smiled at and liked in Mrs. Vardeman' s select boarding house.
Но, несмотря на причудливость костюма, на необозримую ширь плоеной манишки и узкий, как шнурок, галстук, постоянно съезжающий набок, в тонном пансионе миссис Вардман майора любили, хотя и посмеивались над ним.
Some of the young department clerks would often "string him," as they called it, getting him started upon the subject dearest to him - the traditions and history of his beloved Southland.
Молодые министерские чиновники не прочь были, забавы ради, «завести» его, как они выражались, то есть заставить разговориться о самых милых его сердцу предметах — традициях и истории его драгоценного Юга.
During his talks he would quote freely from the "Anecdotes and Reminiscences."
Свои тирады он пересыпал извлечениями из «Воспоминаний и курьезов».
But they were very careful not to let him see their designs, for in spite of his sixty-eight years, he could make the boldest of them uncomfortable under the steady regard of his piercing gray eyes.
Правда, тут требовалась большая осторожность, чтобы майор не заподозрил подвоха, ибо в свои шестьдесят восемь лет он умел так смерить обидчика серыми пронзительными глазами, что и самому дерзкому становилось не по себе.
Miss Lydia was a plump, little old maid of thirty-five, with smoothly drawn, tightly twisted hair that made her look still older.
Мисс Лидия была старая дева, низенькая и пухленькая, с гладко зачесанными назад, туго скрученными в пучок волосами, отчего казалось, что ей не тридцать пять лет, а больше.
Old fashioned, too, she was; but ante-bellum glory did not radiate from her as it did from the major.
Она тоже была старомодна, однако, в отличие от майора, не источала флюиды великолепия, утраченного Югом.
She possessed a thrifty common sense; and it was she who handled the finances of the family, and met all comers when there were bills to pay.
Она умела трезво оценивать события и знала счет деньгам; она, а не отец, ведала семейным бюджетом и вела переговоры с посетителями, когда пора было платить по счетам.
The major regarded board bills and wash bills as contemptible nuisances.
Что же касается майора, в его представлении такие вещи, как счета от хозяйки пансиона и из прачечной, были докучливой и презренной мелочью.
They kept coming in so persistently and so often.
Их присылали так настойчиво и часто.
Why, the major wanted to know, could they not be filed and paid in a lump sum at some convenient period - say when the "Anecdotes and Reminiscences" had been published and paid for?
Отчего, хотелось бы ему знать, их нельзя просто складывать куда-нибудь, а расплатиться за все разом в подходящее время — скажем, когда издадут «Курьезы» и он получит гонорар?
Miss Lydia would calmly go on with her sewing and say, "We'll pay as we go as long as the money lasts, and then perhaps they'll have to lump it."
На что мисс Лидия, не отрываясь от рукоделия, спокойно говорила:
Most of Mrs. Vardeman's boarders were away during the day, being nearly all department clerks and business men.
— Пока не выйдут деньги, будем расплачиваться в срок, а уж потом пусть не взыщут.
but there was one of them who was about the house a great deal from morning to night..
Мало кто из постояльцев миссис Вардман оставался днем дома: все либо служили в ведомствах, либо имели свое дело, но был один, который с утра до вечера почти не отлучался со двора.
This was a young man named Henry Hopkins Hargraves - every one in the house addressed him by his full name - who was engaged at one of the popular vaudeville theatres.
То был молодой человек по имени Генри Гопкинс Харгрейвз — в пансионе всякий величал его полным именем, — он играл в одном из наиболее любимых в городе театров-варьете.
Vaudeville has risen to such a respectable plane in the last few years, and Mr. Hargraves was such a modest and well-mannered person, that Mrs. Vardeman could find no objection to enrolling him upon her list of boarders.
Варьете за последние годы утвердилось в столь благоприличном качестве, а мистер Харгрейвз был такой воспитанный, скромный молодой человек, что у миссис Вардман не нашлось никаких возражений против того, чтобы включить его в число своих жильцов.
At the theatre Hargraves was known as an all-round dialect comedian, having a large repertoire of German, Irish, Swede, and black-face specialties.
В театре Харгрейвз подвизался на амплуа комика, имитатора простонародных говоров, изображая в бесчисленных сценках немецких, ирландских и шведских иммигрантов, а также негров.
But Mr. Hargraves was ambitious, and often spoke of his great desire to succeed in legitimate comedy.
Но мистер Харгрейвз был честолюбив и не однажды говорил о своем заветном желании добиться успеха на поприще «высокой» комедии.
This young man appeared to conceive a strong fancy for Major Talbot.
Этот молодой человек, судя по всему, чувствовал искреннее расположение к майору Толботу.
Whenever that gentleman would begin his Southern reminiscences, or repeat some of the liveliest of the anecdotes, Hargraves could always be found, the most attentive among his listeners.
Когда бы ни начал майор предаваться воспоминаниям о Юге или в который раз пересказывать самые свои забористые курьезы, Харгрейвз уже был тут как тут, готовый ловить каждое слово.
For a time the major showed an inclination to discourage the advances of the "play actor," as he privately termed him; but soon the young man's agreeable manner and indubitable appreciation of the old gentleman's stories completely won him over.
Первое время майор склонен был пресекать попытки «комедианта», как он называл про себя Харгрейвза, завязать с ним дружбу, но очень скоро приятное обхождение и несомненная способность молодого человека по достоинству оценить рассказчика покорили старого южанина.
It was not long before the two were like old chums.
Скоро их уже можно было счесть за давних приятелей.
The major set apart each afternoon to read to him the manuscript of his book.
Майор специально освободил послеобеденные часы, чтоб каждый день читать своему другу вслух рукопись книги.
During the anecdotes Hargraves never failed to laugh at exactly the right point.
И не было случая, чтобы в ответ на очередной курьез Харгрейвз не рассмеялся как раз в нужном месте.
The major was moved to declare to Miss Lydia one day that young Hargraves possessed remarkable perception and a gratifying respect for the old regime.
Майор — как он в один прекрасный день объявил мисс Лидии — не мог не отметить, что его молодому знакомому свойственны необычайная тонкость восприятия и похвальное уважение к старому режиму.
And when it came to talking of those old days - if Major Talbot liked to talk, Mr. Hargraves was entranced to listen.
А уж когда завязывалась беседа об этих давно минувших временах — большой был любитель поговорить майор Толбот, но еще больше любил его слушать мистер Харгрейвз.
Like almost all old people who talk of the past, the major loved to linger over details.
Как нередко случается, когда старые люди рассказывают о былом, майор обожал останавливаться на подробностях.
In describing the splendid, almost royal, days of the old planters, he would hesitate until he had recalled the name of the Negro who held his horse, or the exact date of certain minor happenings, or the number of bales of cotton raised in such a year; but Hargraves never grew impatient or lost interest.
Живописуя дни прежних плантаторов, отмеченные чуть ли не царским великолепием, он умолкал на полуслове и не шел дальше, пока не вспоминал, как звали негра-конюха, который держал под уздцы его лошадь, и какого именно числа произошло то или иное незначительное событие, и сколько именно тюков хлопка собрали в таком-то году — но никогда Харгрейвз не выказывал нетерпения и никогда не ослабевал его интерес.
On the contrary, he would advance questions on a variety of subjects connected with the life of that time, and he never failed to extract ready replies.
Напротив, он готов был без устали расспрашивать о разных сторонах тогдашнего житья-бытья и неизменно получал исчерпывающий ответ.
The fox hunts, the 'possum suppers, the hoe downs and jubilees in the Negro quarters, the banquets in the plantation-house hall, when invitations went for fifty miles around; the occasional feuds with the neighbouring gentry.
Травля лисиц, вечерние привалы после охоты на опоссума, праздники с пением и танцами у негритянских хижин, пиры в зале господского дома, когда приглашения рассылались на пятьдесят миль в округе.
the major's duel with Rathbone Culbertson about Kitty Chalmers, who afterward married a Thwaite of South Carolina; and private yacht races for fabulous sums on Mobile Bay.
временами — распри с владельцами соседних плантаций, дуэль майора с Ратбоуном Калбертсоном из-за Китти Чалмерз, которая после вышла замуж за некоего Туэйта из Южной Каролины; гонки на собственных яхтах в Мобильской бухте, с баснословными ставками.
the quaint beliefs, improvident habits, and loyal virtues of the old slaves - all these were subjects that held both the major and Hargraves absorbed for hours at a time.
самобытные поверья старых рабов, их беспечные повадки и неподкупная преданность — все это способно было часами подряд поглощать внимание майора и Харгрейвза.
Sometimes, at night, when the young man would be coming upstairs to his room after his turn at the theatre was over, the major would appear at the door of his study and beckon archly to him.
Бывало, что поздно вечером, когда, окончив выступление в театре, молодой человек поднимался к себе, из дверей кабинета показывался майор и с лукавой улыбкой манил его пальцем.
Going in, Hargraves would find a little table set with a decanter, sugar bowl, fruit, and a big bunch of fresh green mint.
Харгрейвз входил и видел, что на маленьком столике уже дожидаются графинчик коньяку, сахарница, фрукты и пышный пучок зеленой свежей мяты.
"It occurred to me," the major would begin - he was always ceremonious - "that perhaps you might have found your duties at the - at your place of occupation - sufficiently arduous to enable you, Mr. Hargraves, to appreciate what the poet might well have had in his mind when he wrote, 'tired Nature's sweet restorer,' - one of our Southern juleps."
— Пришло мне на ум, мистер Харгрейвз, — с неизменной своей церемонной учтивостью начинал майор, — что вы, должно быть, изрядно утомлены после трудов в своем… м-м… в заведении, где вы изволите служить, а потому не откажетесь отдать должное нашему южному напитку, к которому столь уместно было бы отнести слова поэта — «святой бальзам Природы изнуренной».
It was a fascination to Hargraves to watch him make it.
Наблюдать, как он изготовляет напиток, было для Харгрейвза наслаждением.
He took rank among artists when he began, and he never varied the process.
Майор священнодействовал с вдохновением подлинного артиста, неукоснительно соблюдая всегда один и тот же порядок.
With what delicacy he bruised the mint; with what exquisite nicety he estimated the ingredients; with what solicitous care he capped the compound with the scarlet fruit glowing against the dark green fringe!
Какими бережными движениями он разминал мяту, с какой непостижимой точностью определял соотношение частей, как заботливо и осторожно венчал темно-зеленые пряди мяты алой шапкой рдеющих фруктов!