Germinal/Жерминаль
Émile Zola.
Эмиль Золя ЖЕРМИНАЛЬ ЧАСТЬ ПЕРВАЯ I.
Germinal.
Première Partie I Dans la plaine rase, sous la nuit sans étoiles, d'une obscurité et d'une épaisseur d'encre, un homme suivait seul la grande route de Marchiennes à Montsou, dix kilomètres de pavé coupant tout droit, à travers les champs de betteraves.
В густом мраке беззвездной ночи, по большой дороге из Маршьенна в Монсу, пролегавшей совершенно прямо между полями свекловицы на протяжении десяти километров, шел путник.
Devant lui, il ne voyait même pas le sol noir, et il n'avait la sensation de l'immense horizon plat que par les souffles du vent de mars, des rafales larges comme sur une mer, glacées d'avoir balayé des lieues de marais et de terres nues.
Он не видел перед собою даже земли и лишь чувствовал, что идет по, открытому полю: здесь, на безграничном просторе, несся мартовский ветер, подобный ледяному морскому шквалу, начисто подметая голую землю и болотистые топи.
Aucune ombre d'arbre ne tachait le ciel, le pavé se déroulait avec la rectitude d'une jetée, au milieu de l'embrun aveuglant des ténèbres.
Ни деревца не было видно на фоне ночного неба; мощеная дорога тянулась среди непроглядной тьмы, как мол в порту.
L'homme était parti de Marchiennes vers deux heures.
Путник отправился из Маршьенна часа в два.
Il marchait d'un pas allongé, grelottant sous le coton aminci de sa veste et de son pantalon de velours.
Он шел большими шагами, в поношенной куртке из бумажной материи и в бархатных штанах, и дрожал от стужи.
Un petit paquet, noué dans un mouchoir à carreaux, le gênait beaucoup; et il le serrait contre ses flancs, tantôt d'un coude, tantôt de l'autre, pour glisser au fond de ses poches les deux mains à la fois, des mains gourdes que les lanières du vent d'est faisaient saigner.
Его очень стеснял небольшой узелок, увязанный в клетчатый платок; то и дело он перекладывал его из одной руки в другую, стараясь зажать под мышкой так, чтобы легче было засунуть в карманы обе руки, закоченевшие от восточного ветра и потрескавшиеся до крови.
Une seule idée occupait sa tête vide d'ouvrier sans travail et sans gîte, l'espoir que le froid serait moins vif après le lever du jour.
В опустошенной голове этого безработного, бездомного человека шевелилась одна лишь мысль, одна надежда, что с рассветом, может быть, потеплеет.
Depuis une heure, il avançait ainsi, lorsque sur la gauche, à deux kilomètres de Montsou, il aperçut des feux rouges, trois brasiers brûlant au plein air, et comme suspendus.
Так он шел уже целый час и вот в двух километрах от Монсу увидел слева красные огни; казалось, в воздухе висели три жаровни с раскаленными угольями.
D'abord, il hésita, pris de crainte; puis, il ne put résister au besoin douloureux de se chauffer un instant les mains.
Сперва это даже испугало путника, и он приостановился; однако он не мог побороть мучительного желания погреть руки, хотя бы одно мгновение.
Un chemin creux s'enfonçait.
Дорога спускалась в ложбину.
Tout disparut.
Огни исчезли.
L'homme avait à droite une palissade, quelque mur de grosses planches fermant une voie ferrée; tandis qu'un talus d'herbe s'élevait à gauche, surmonté de pignons confus, d'une vision de village aux toitures basses et uniformes.
Справа тянулся дощатый забор, за ним проходило полотно железной дороги; налево был откос, поросший травою; смутно выделялось селение с низкими однообразными черепичными крышами.
Il fit environ deux cents pas.
Путник прошел еще шагов двести.
Brusquement, à un coude du chemin, les feux reparurent près de lui, sans qu'il comprît davantage comment ils brûlaient si haut dans le ciel mort, pareils à des lunes fumeuses.
Внезапно на повороте перед ним снова появились огни.
Mais, au ras du sol, un autre spectacle venait de l'arrêter.
Он не мог понять, как они могут гореть так высоко в темном небе — точно три туманные луны.
C'était une masse lourde, un tas écrasé de constructions, d'où se dressait la silhouette d'une cheminée d'usine.
Но в это время внимание его привлекла другая картина: внизу он увидел сгрудившиеся строения; над ними высился силуэт заводской трубы; в потускневших окнах кое-где мерцал слабый свет.
de rares lueurs sortaient des fenêtres encrassées, cinq ou six lanternes tristes étaient pendues dehors, à des charpentes dont les bois noircis alignaient vaguement des profils de tréteaux gigantesques.
снаружи, на лесах, уныло висели пять или шесть зажженных фонарей, так что едва можно было различить ряд почерневших бревен, похожих на гигантские козлы..
et, de cette apparition fantastique, noyée de nuit et de fumée, une seule voix montait, la respiration grosse et longue d'un échappement de vapeur, qu'on ne voyait point.
Из этой фантастической громады, тонувшей в дыму и мраке, доносился один только звук — могучее, протяжное дыхание незримого паровика.
Alors, l'homme reconnut une fosse.
Путник понял, что перед ним угольные копи.
Il fut repris de honte: à quoi bon?
Ему вдруг стало стыдно: стоило ли туда идти?
il n'y aurait pas de travail.
Там не найдешь работы.
Au lieu de se diriger vers les bâtiments, il se risqua enfin à gravir le terri sur lequel brûlaient les trois feux de houille, dans des corbeilles de fonte, pour éclairer et réchauffer la besogne.
Вместо того чтобы направиться к шахтным постройкам, он взобрался на насыпь, где в трех чугунных жаровнях горел каменный уголь, освещая и обогревая место работ.
Les ouvriers de la coupe à terre avaient dû travailler tard, on sortait encore les débris inutiles.
Рабочим здесь приходилось трудиться до глубокой ночи, так как из шахт все еще подавали отбросы угля.
Maintenant, il entendait les moulineurs pousser les trains sur les tréteaux, il distinguait des ombres vivantes culbutant les berlines, près de chaque feu.
Тут путник расслышал грохот вагонеток, которые катили по мосткам; он различал движущиеся силуэты, люди сгружали уголь у каждой жаровни.
—Bonjour, dit-il en s'approchant d'une des corbeilles.
— Здорово, — сказал он, подходя к одной из жаровен.
Tournant le dos au brasier, le charretier était debout, un vieillard vêtu d'un tricot de laine violette, coiffé d'une casquette en poil de lapin; pendant que son cheval, un gros cheval jaune, attendait, dans une immobilité de pierre, qu'on eût vidé les six berlines montées par lui.
Повернувшись спиной к огню, там стоял возчик, старик в лиловой шерстяной фуфайке и в шапке из кроличьего меха. Большая гнедая лошадь как вкопанная терпеливо ждала, когда освободятся шесть привезенных ею вагонеток.
Le manoeuvre employé au culbuteur, un gaillard roux et efflanqué, ne se pressait guère, pesait sur le levier d'une main endormie.
Тощий рыжий малый неторопливо опоражнивал их, механически нажимая рычаг.
Et, là-haut, le vent redoublait, une bise glaciale, dont les grandes haleines régulières passaient comme des coups de faux.
А вверху ледяной ветер свистал с удвоенной силой, проносясь, точно взмах косы.
—Bonjour, répondit le vieux.
— Здорово, — ответил старик.
Un silence se fit.
Наступило молчание.
L'homme, qui se sentait regardé d'un oeil méfiant, dit son nom tout de suite.
Почувствовав недоверчивый взгляд возчика, путник поспешил назвать свое имя.
—Je me nomme Étienne Lantier, je suis machineur… Il n'y a pas de travail ici?
— Меня зовут Этьен Лантье, я механик… Не найдется ли для меня здесь работы?
Les flammes l'éclairaient, il devait avoir vingt et un ans, très brun, joli homme, l'air fort malgré ses membres menus.
Пламя освещало его; ему было, вероятно, не больше двадцати одного года. Черноволосый, красивый, он казался очень сильным, несмотря на небольшой рост.
Rassuré, le charretier hochait la tête.
Возчик, успокоенный его словами, отрицательно помотал головой:
—Du travail pour un machineur, non, non… Il s'en est encore présenté deux hier.
— Работы для механика? Нет, нет. Вчера тоже двое приходили.
Il n'y a rien.
Ничего нет.
Une rafale leur coupa la parole.
Порыв ветра заставил их умолкнуть.
Puis, Étienne demanda, en montrant le tas sombre des constructions, au pied du terri:.
Затем Этьен спросил, указывая на темную груду зданий у подножия холма:
—C'est une fosse, n'est-ce pas?
— Это копи, не правда ли?
Le vieux, cette fois, ne put répondre. Un violent accès de toux l'étranglait.
Старик не мог сразу ему ответить: его душил сильный приступ кашля.
Enfin, il cracha, et son crachat, sur le sol empourpré, laissa une tache noire.
Наконец он отхаркнул, и в том месте, где плевок упал на землю, в красноватом отсвете пламени оказалось черное пятно.
—Oui, une fosse, le Voreux… Tenez!
— Да, это шахта Воре… А вот и поселок.
le coron est tout près.
Глядите!
A son tour, de son bras tendu, il désignait dans la nuit le village dont le jeune homme avait deviné les toitures.
И он указал во тьму, где была деревня; ее черепичные крыши путник заметил раньше.
Mais les six berlines étaient vides, il les suivit sans un claquement de fouet, les jambes raidies par des rhumatismes; tandis que le gros cheval jaune repartait tout seul, tirait pesamment entre les rails, sous une nouvelle bourrasque, qui lui hérissait le poil.
Но вот все шесть вагонеток были опорожнены; старик бесшумно последовал за ними, с трудом передвигая больные, ревматические ноги. Большая гнедая лошадь без понукания тащила вагонетки, тяжело ступая между рельсов; внезапный порыв ветра взъерошил ей шерсть.
Le Voreux, à présent, sortait du rêve.
Теперь шахта Воре перестала быть смутным видением.
Étienne, qui s'oubliait devant le brasier à chauffer ses pauvres mains saignantes, regardait, retrouvait chaque partie de la fosse, le hangar goudronné du criblage, le beffroi du puits, la vaste chambre de la machine d'extraction, la tourelle carrée de la pompe d'épuisement.
Находясь у жаровни, Этьен, казалось, забыл, что ему нужно отогреть потрескавшиеся до крови руки. Он все смотрел и узнавал каждую подробность шахты: просмоленный сортировочный сарай, башню над спуском в шахту, большое помещение для подъемной машины и четырехугольную башенку, в которой находился водоотливной насос.
Cette fosse, tassée au fond d'un creux, avec ses constructions trapues de briques, dressant sa cheminée comme une corne menaçante, lui semblait avoir un air mauvais de bête goulue, accroupie là pour manger le monde.
Эта шахта с приземистыми кирпичными зданиями, осевшая в ложбине, выставившая кверху дымовую трубу, словно грозный рог, казалась ему притаившимся ненасытным зверем, готовым поглотить весь мир.