Dagon/Дагон
Dagon
ДЭГОН
I am writing this under an appreciable mental strain, since by tonight I shall be no more.
Я пишу это в состоянии сильнейшего нервного напряжения, ибо знаю, что сегодня вечером меня не станет.
Penniless, and at the end of my supply of the drug which alone makes life endurable, I can bear the torture no longer; and shall cast myself from this garret window into the squalid street below.
Оставшись без гроша, исчерпав почти до конца запас наркотика, я не могу долее переносить муку этой жизни, а поэтому намерен выброситься из чердачного окна на грязную улицу.
Do not think from my slavery to morphine that I am a weakling or a degenerate.
Не думайте, узнав о моей зависимости от морфия, что я слабовольный или деградировавший человек, — это не так.
When you have read these hastily scrawled pages you may guess, though never fully realise, why it is that I must have forgetfulness or death.
Когда вы прочтете эти наспех написанные страницы, то сможете догадаться, почему я должен обрести забвение или смерть, хотя вам никогда не понять меня до конца.
It was in one of the most open and least frequented parts of the broad Pacific that the packet of which I was supercargo fell a victim to the German sea-raider.
Пакетбот, на котором я находился в качестве суперкарго, стал жертвой нападения германского морского охотника в наиболее пустынной части Тихого океана.
The great war was then at its very beginning, and the ocean forces of the Hun had not completely sunk to their later degradation; so that our vessel was made legitimate prize, whilst we of her crew were treated with all the fairness and consideration due us as naval prisoners.
Мировая война только начиналась и океанские силы гуннов еще не пришли в упадок; наше судно было законным военным трофеем, а к нам, членам его экипажа, относились с предупредительностью, предусмотренной морским кодексом.
So liberal, indeed, was the discipline of our captors, that five days after we were taken I managed to escape alone in a small boat with water and provisions for a good length of time.
Более того, режим был настолько либеральным, что через пять дней после нашего пленения я смог бежать в маленькой шлюпке с достаточным запасом провизии и воды.
When I finally found myself adrift and free, I had but little idea of my surroundings.
Оказавшись на свободе посреди океанских просторов, я имел весьма смутное представление о своем местонахождении.
Never a competent navigator, I could only guess vaguely by the sun and stars that I was somewhat south of the equator.
Не будучи опытным навигатором, я смог по солнцу и звездам определить лишь то, что нахожусь к югу от экватора.
Of the longitude I knew nothing, and no island or coast-line was in sight.
О географической долготе я не имел никакого понятия, острова или береговой линии нигде видно не было.
The weather kept fair, and for uncounted days I drifted aimlessly beneath the scorching sun; waiting either for some passing ship, or to be cast on the shores of some habitable land.
Погода оставалась ясной, дни шли за днями, а я продолжал бесцельно плыть под ярким солнцем, ожидая встретить какой-нибудь корабль или высадиться на какой-нибудь обитаемый берег.
But neither ship nor land appeared, and I began to despair in my solitude upon the heaving vastnesses of unbroken blue.
Но ни то, ни другое мне не попадалось, так что я уже начал впадать в отчаяние от своего одиночества посреди безбрежной синевы.
The change happened whilst I slept.
Когда случилась внезапная перемена, я спал.
Its details I shall never know; for my slumber, though troubled and dream-infested, was continuous.
Деталей случившегося мне не суждено было узнать, ибо сон мой, хотя беспокойный и полный сновидений, был долгим.
When at last I awaked, it was to discover myself half sucked into a slimy expanse of hellish black mire which extended about me in monotonous undulations as far as I could see, and in which my boat lay grounded some distance away.
Проснувшись, я обнаружил, что наполовину погружен в липкую адскую трясину черного цвета, раскинувшуюся, насколько мог охватить мой взгляд, вокруг в волнообразной монотонности. Моя лодка лежала неподалеку.
Though one might well imagine that my first sensation would be of wonder at so prodigious and unexpected a transformation of scenery, I was in reality more horrified than astonished; for there was in the air and in the rotting soil a sinister quality which chilled me to the very core.
Вы вправе подумать, что первой моей реакцией на столь кардинальное и неожиданное изменение обстановки было изумление, но должен признаться, что я скорее был испуган, чем удивлен; ибо в воздухе и в этой гнилостной почве присутствовало нечто столь зловещее, что страх пронизал все мое существо.
The region was putrid with the carcasses of decaying fish, and of other less describable things which I saw protruding from the nasty mud of the unending plain.
Вся местность была покрыта гниющими тушками дохлых рыб и еще какими-то неописуемыми останками, высовывающимися тут и там из липкой грязи.
Perhaps I should not hope to convey in mere words the unutterable hideousness that can dwell in absolute silence and barren immensity.
Впрочем, нечего и пытаться обычными словами передать тот невыразимый ужас, что возникает у вас в абсолютной тишине и беспредельной пустоте.
There was nothing within hearing, and nothing in sight save a vast reach of black slime; yet the very completeness of the stillness and homogeneity of the landscape oppressed me with a nauseating fear.
Не было никаких звуков, а в поле зрения оставалась лишь безграничная черная липкая слизь.
The sun was blazing down from a sky which seemed to me almost black in its cloudless cruelty; as though reflecting the inky marsh beneath my feet.
Солнце нещадно светило с неба, которое казалось мне почти черным, хотя на нем не было ни единого облачка; в небе как будто отражалось чернильное болото, лежавшее у меня под ногами.
As I crawled into the stranded boat I realised that only one theory could explain my position.
Пока я заползал в лодку, выброшенную на берег, мне пришло в голову единственное возможное объяснение случившегося.
Through some unprecedented volcanic upheaval, a portion of the ocean floor must have been thrown to the surface, exposing regions which for innumerable millions of years had lain hidden under unfathomable watery depths.
Вследствие небывалого вулканического извержения часть океанского дна поднялась на поверхность, обнажив то, что несчетные миллионы лет было спрятано под неизмеримыми толщами воды.
So great was the extent of the new land which had risen beneath me, that I could not detect the faintest noise of the surging ocean, strain my ears as I might.
Протяженность этой новой земли под моими ногами была столь велика, что, даже напрягая слух, я не мог уловить ни малейшего звука, похожего на шум океана.
Nor were there any sea-fowl to prey upon the dead things.
Не было видно также ни одной морской птицы над валявшейся вокруг падалью.
For several hours I sat thinking or brooding in the boat, which lay upon its side and afforded a slight shade as the sun moved across the heavens.
Несколько часов я просидел в лодке, предаваясь мрачным размышлениям. Моя посудина давала возможность укрыться от безжалостных солнечных лучей.
As the day progressed, the ground lost some of its stickiness, and seemed likely to dry sufficiently for travelling purposes in a short time.
Постепенно под влиянием сухой жаркой погоды почва теряла свою липкость, так что скоро можно было бы совершить небольшую пешую прогулку и осмотреть окрестности.
That night I slept but little, and the next day I made for myself a pack containing food and water, preparatory to an overland journey in search of the vanished sea and possible rescue.
Ночью я спал мало, а на следующий день приготовил запас пищи и воды для путешествия в поисках исчезнувшего океана и путей к своему спасению.
On the third morning I found the soil dry enough to walk upon with ease.
Утром третьего дня я счел почву достаточно сухой, чтобы можно было легко по ней передвигаться.
The odour of the fish was maddening; but I was too much concerned with graver things to mind so slight an evil, and set out boldly for an unknown goal.
Вонь от дохлой рыбы была невыносимая; однако меня занимали куда более важные проблемы, чтобы обращать внимание на такие мелочи, а поэтому я смело двинулся вперед навстречу неизвестной цели.
All day I forged steadily westward, guided by a far-away hummock which rose higher than any other elevation on the rolling desert.
Весь день я упорно шел в западном направлении, ориентируясь на далекий холм, представлявший собой самое большое возвышение в раскинувшейся вокруг пустыне.
That night I encamped, and on the following day still travelled toward the hummock, though that object seemed scarcely nearer than when I had first espied it.
Ночь я провел под открытым небом, а на следующее утро продолжил свой путь к холму, расположенному дальше, чем представлялось сначала.
By the fourth evening I attained the base of the mound which turned out to be much higher than it had appeared from a distance, an intervening valley setting it out in sharper relief from the general surface.
К вечеру четвертого дня я достиг подножия холма, оказавшегося к тому же куда выше, чем показалось мне издалека; предварявшая холм долина подчеркивала его выпадение из окружающего пейзажа.
Too weary to ascend, I slept in the shadow of the hill.
Слишком уставший, я ре-шил перенести начало восхождения на утро и заночевал в тени холма.
I know not why my dreams were so wild that night; but ere the waning and fantastically gibbous moon had risen far above the eastern plain, I was awake in a cold perspiration, determined to sleep no more.
Не знаю, почему этой ночью мне снились кошмары; однако не успела еще над равниной взойти ущербная и причудливо выгнутая луна, как я проснулся весь в холодном поту с твердым намерением больше не засыпать.
Such visions as I had experienced were too much for me to endure again.
Видения, представшие мне во время сна, были слишком страшны, чтобы пережить их еще раз.
And in the glow of the moon I saw how unwise I had been to travel by day.
В лунном сиянии я увидел, насколько неразумным было мое решение совершать пешие переходы днем.
Without the glare of the parching sun, my journey would have cost me less energy; indeed, I now felt quite able to perform the ascent which had deterred me at sunset.
В отсутствие палящего солнца путешествие стоило бы мне куда меньших затрат; сейчас я готов был начать восхождение, которого столь страшился на закате.
Picking up my pack , I started for the crest of the eminence.
Прихватив свою поклажу, я отправился на гребень холма.
I have said that the unbroken monotony of the rolling plain was a source of vague horror to me; but I think my horror was greater when I gained the summit of the mound and looked down the other side into an immeasurable pit or canyon, whose black recesses the moon had not yet soard high enough to illuminate.
Я уже упомянул, что нерушимая монотонность окружавшей меня равнины была источником потаенного страха; думаю, однако, что страх этот усилился, когда я добрался до вершины холма и заглянул в находившуюся с противоположной стороны пропасть, глубокий каньон, черные уступы которого луна пока еще не могла осветить полностью.
I felt myself on the edge of the world; peering over the rim into a fathomless chaos of eternal night.
Всматриваясь в бездонную пучину вечной ночи, я подумал, что нахожусь на краю света.
Through my terror ran curious reminiscences of Paradise Lost , and of Satan's hideous climb through the unfashioned realms of darkness.
Сквозь охвативший меня ужас пробилось воспоминание о «Потерянном рае» и о том, как Сатана совершал свой страшный путь в глубины ада.
As the moon climbed higher in the sky, I began to see that the slopes of the valley were not quite so perpendicular as I had imagined.
По мере того, как луна поднималась выше, я начинал различать, что края ущелья вовсе не перпендикулярны поверхности земли, как мне показалось сначала.
Ledges and outcroppings of rock afforded fairly easy foot-holds for a descent, whilst after a drop of a few hundred feet, the declivity became very gradual.
Уступы и обнажения камней образовывали удобную лестницу для спуска, а через несколько сотен метров уклон становился менее крутым.
Urged on by an impulse which I cannot definitely analyse, I scrambled with difficulty down the rocks and stood on the gentler slope beneath, gazing into the Stygian deeps where no light had yet penetrated.
Повинуясь импульсу, который я не смог бы себе объяснить, я с трудом спустился по камням и остановился возле более пологого откоса, заглядывая в адские глубины, куда не проникал свет.
All at once my attention was captured by a vast and singular object on the opposite slope, which rose steeply about an hundred yards ahead of me; an object that gleamed whitely in the newly bestowed rays of the ascending moon.
Внезапно мое внимание привлек гигантский объект на противоположном склоне, отсвечивавший белизной в лунных лучах.
That it was merely a gigantic piece of stone, I soon assured myself; but I was conscious of a distinct impression that its contour and position were not altogether the work of Nature.
Я уверял себя, что это всего лишь огромный камень, но вместе с тем отчетливо видел, что его контуры и местоположение не были причудой природы.
A closer scrutiny filled me with sensations I cannot express; for despite its enormous magnitude, and its position in an abyss which had yawned at the bottom of the sea since the world was young, I perceived beyond a doubt that the strange object was a well-shaped monolith whose massive bulk had known the workmanship and perhaps the worship of living and thinking creatures.
Более пристальный осмотр вызвал у меня чувство, которое я не в силах передать словами; ибо, несмотря на гигантские размеры камня, в этой бездне, разверзшейся на дне моря, несомненно, еще в младенческие дни нашего мира, я понял, что передо мной — правильной формы монолит, массивное тело которого не только обработано разумными существами, но и, по всей видимости, служило объектом поклонения.
Dazed and frightened, yet not without a certain thrill of the scientist’s or archaeologist’s delight, I examined my surroundings more closely.
Изумленный и напуганный, в то же время охваченный каким-то археологическим азартом, я более внимательно посмотрел вокруг.
The moon, now near the zenith, shone weirdly and vividly above the towering steeps that hemmed in the chasm, and revealed the fact that a far-flung body of water flowed at the bottom, winding out of sight in both directions, and almost lapping my feet as I stood on the slope.
Луна, теперь уже почти в зените, ярко и жутко освещала взметнувшиеся вверх каменные кручи, охватывавшие ущелье, и обнажала внизу полоску воды, извилисто удалявшуюся вправо и влево от меня и почти доходившую до моих ног.