KILLED AT RESACA/Убит под Ресакой
KILLED AT RESACA.
Убит под Ресакой.
The best soldier of our staff was Lieutenant Herman Brayle, one of the two aides-de-camp.
Лучшим офицером нашего штаба был лейтенант Герман Брэйл, один из двух адъютантов.
I don't remember where the general picked him up; from some Ohio regiment, I think; none of us had previously known him, and it would have been strange if we had, for no two of us came from the same State, nor even from adjoining States.
Я не помню, где разыскал его генерал, — кажется, в одном из полков штата Огайо; никто из нас не знал его раньше, и не удивительно, так как среди нас не было и двух человек из одного штата или хотя бы из смежных штатов.
The general seemed to think that a position on his staff was a distinction that should be so judiciously conferred as not to beget any sectional jealousies and imperil the integrity of that part of the country which was still an integer.
Генерал был, по- видимому, того мнения, что должности в его штабе являются высокой честью и распределять их нужно осмотрительно и мудро, чтобы не породить раздоров и не подорвать единства той части страны, которая еще представляла собой единое целое.
He would not even choose officers from his own command, but by some jugglery at department headquarters obtained them from other brigades.
Он не соглашался даже подбирать себе офицеров в подчиненных ему частях и путем каких-то махинаций в Генеральном штабе добывал их из других бригад.
Under such circumstances, a man's services had to be very distinguished indeed to be heard of by his family and the friends of his youth; and "the speaking trump of fame" was a trifle hoarse from loquacity, anyhow.
При таких условиях человек действительно должен был отличиться, если хотел, чтобы о нем услышали его семья и друзья его молодости; да и вообще «славы громкая труба» к тому времени уже слегка охрипла от собственной болтливости.
Lieutenant Brayle was more than six feet in height and of splendid proportions, with the light hair and gray-blue eyes which men so gifted usually find associated with a high order of courage.
Лейтенант Брэйл был выше шести футов ростом и великолепно сложен; у него были светлые волосы, серо-голубые глаза, которые в представлении людей, наделенных этими признаками, обычно связываются с исключительной храбростью.
As he was commonly in full uniform, especially in action, when most officers are content to be less flamboyantly attired, he was a very striking and conspicuous figure.
Неизменно одетый в полную форму, он был очень яркой и заметной фигурой, особенно в деле, когда большинство офицеров удовлетворяются менее бьющим в глаза нарядом.
As to the rest, he had a gentleman's manners, a scholar's head, and a lion's heart.
Помимо этого, он обладал манерами джентльмена, головой ученого и сердцем льва.
His age was about thirty.
Лет ему было около тридцати.
We all soon came to like Brayle as much as we admired him, and it was with sincere concern that in the engagement at Stone's River—our first action after he joined us—we observed that he had one most objectionable and unsoldierly quality: he was vain of his courage.
Брэйл скоро завоевал не только наше восхищение, но и любовь, и мы были искренне огорчены, когда в бою при Стонс-ривер — первом, после того как он был переведен в нашу часть, мы заметили в нем очень неприятную и недостойную солдата черту: он кичился своей храбростью.
During all the vicissitudes and mutations of that hideous encounter, whether our troops were fighting in the open cotton fields, in the cedar thickets, or behind the railway embankment, he did not once take cover, except when sternly commanded to do so by the general, who usually had other things to think of than the lives of his staff officers—or those of his men, for that matter.
Во время всех перипетий и превратностей этого жестокого сражения, безразлично, дрались ли наши части на открытых хлопковых полях, в кедровом лесу или за железнодорожной насыпью, он ни разу не укрылся от огня, если только не получал на то строгого приказа от генерала, у которого голова почти всегда была занята более важными вещами, чем жизнь его штабных офицеров, да, впрочем, и солдат тоже.
In every later engagement while Brayle was with us it was the same way.
И дальше, пока Брэйл был с нами, в каждом бою повторялось то же самое.
He would sit his horse like an equestrian statue, in a storm of bullets and grape, in the most exposed places—wherever, in fact, duty, requiring him to go, permitted him to remain—when, without trouble and with distinct advantage to his reputation for common sense, he might have been in such security as is possible on a battlefield in the brief intervals of personal inaction.
Он оставался в седле, подобный конной статуе, под градом пуль и картечи, в самых опасных местах, — вернее, всюду, где долг, повелевавший ему уйти, все же позволял ему остаться, — тогда как мог бы без труда и с явной пользой для своей репутации здравомыслящего человека находиться в безопасности, поскольку она возможна на поле битвы в короткие промежутки личного бездействия.
On foot, from necessity or in deference to his dismounted commander or associates, his conduct was the same.
Спешившись, будь то по необходимости или из уважения к своему спешенному командиру или товарищам, он вел себя точно так же.
He would stand like a rock in the open when officers and men alike had taken to cover; while men older in service and years, higher in rank and of unquestionable intrepidity, were loyally preserving behind the crest of a hill lives infinitely precious to their country, this fellow would stand, equally idle, on the ridge, facing in the direction of the sharpest fire.
Он стоял неподвижно, как скала, на открытом месте, когда и офицеры и солдаты уже давно были под прикрытием; в то время как люди старше его годами и чином, с большим опытом и заведомо отважные, повинуясь долгу, сохраняли за гребнем какого-нибудь холма свою драгоценную для родины жизнь, этот человек стоял на гребне праздно, как и они, повернувшись лицом в сторону самого жестокого огня.
When battles are going on in open ground it frequently occurs that the opposing lines, confronting each other within a stone's throw for hours, hug the earth as closely as if they loved it.
Когда бои ведутся на открытой местности, сплошь и рядом бывает, что части противников, расположенные друг против друга на расстоянии каких-нибудь ста ярдов, прижимаются к земле так крепко, как будто нежно любят ее.
The line officers in their proper places flatten themselves no less, and the field officers, their horses all killed or sent to the rear, crouch beneath the infernal canopy of hissing lead and screaming iron without a thought of personal dignity.
Офицеры, каждый на своем месте, тоже лежат пластом, а высшие чины, потеряв коней или отослав их в тыл, припадают к земле под адской пеленой свистящего свинца и визжащего железа, совершенно не заботясь о своем достоинстве.
In such circumstances the life of a staff officer of a brigade is distinctly "not a happy one," mainly because of its precarious tenure and the unnerving alternations of emotion to which he is exposed.
В таких условиях жизнь штабного офицера, бригады весьма незавидна, в первую очередь из-за постоянной опасности и изнуряющей смены переживаний, которым он подвергается.
From a position of that comparative security from which a civilian would ascribe his escape to a "miracle," he may be despatched with an order to some commander of a prone regiment in the front line —a person for the moment inconspicuous and not always easy to find without a deal of search among men somewhat preoccupied, and in a din in which question and answer alike must be imparted in the sign language.
Со сравнительно безопасной позиции, на которой уцелеть, по мнению человека невоенного, можно только «чудом», его могут послать в залегшую на передовой линии часть с поручением к полковому командиру — лицу, в такую минуту не очень заметному, обнаружить которое подчас удается лишь после тщательных поисков среди поглощенных своими заботами солдат, в таком грохоте, что и вопрос и ответ можно передать только с помощью жестов.
It is customary in such cases to duck the head and scuttle away on a keen run, an object of lively interest to some thousands of admiring marksmen.
В таких случаях принято втягивать голову в плечи и пускаться в путь крупной рысью, являя собой увлекательнейшую мишень для нескольких тысяч восхищенных стрелков.
In returning—well, it is not customary to return.
Возвращаясь... впрочем, возвращаться в таких случаях не принято.
Brayle's practice was different.
Брэйл придерживался другой системы.
He would consign his horse to the care of an orderly,—he loved his horse,—and walk quietly away on his perilous errand with never a stoop of the back, his splendid figure, accentuated by his uniform, holding the eye with a strange fascination.
Он поручал своего коня ординарцу — он любил своего коня — и, даже не сутулясь, спокойно отправлялся выполнять свое рискованное задание, причем его великолепная фигура, еще подчеркнутая мундиром, приковывала к себе все взгляды.
We watched him with suspended breath, our hearts in our mouths.
Мы следили за ним затаив дыхание, не смея шелохнуться.
On one occasion of this kind, indeed, one of our number, an impetuous stammerer, was so possessed by his emotion that he shouted at me: "I'll b-b-bet you t-two d-d-dollars they d-drop him b-b-before he g-gets to that d-d-ditch!"
Как-то случилось даже, что один из наших офицеров, очень экспансивный заика, увлекшись, крикнул мне:. — Д-держу п-пари на д-два д-доллара, что его с-собьют, п-прежде чем он д-дойдет до т-той к-канавы!
I did not accept the brutal wager; I thought they would.
Я не принял этого жестокого пари; я сам так думал.
Let me do justice to a brave man's memory; in all these needless exposures of life there was no visible bravado nor subsequent narration.
Мне хочется воздать должное памяти храбреца: все эти ненужные подвиги не сопровождались ни сколько-нибудь заметной бравадой, ни хвастовством.
In the few instances when some of us had ventured to remonstrate, Brayle had smiled pleasantly and made some light reply, which, however, had not encouraged a further pursuit of the subject.
В тех редких случаях, когда кто-нибудь из нас несмело протестовал, Брэйл приветливо улыбался и отделывался каким-нибудь шутливым ответом, который, однако, отнюдь не поощрял к дальнейшему развитию этой темы.
Once he said:.
Однажды он сказал:.
"Captain, if ever I come to grief by forgetting your advice, I hope my last moments will be cheered by the sound of your beloved voice breathing into my ear the blessed words, 'I told you so.'".
— Капитан, если я когда-нибудь буду наказан за то, что пренебрегал вашими советами, я надеюсь, что мои последние минуты скрасит звук вашего милого голоса, нашептывающего мне в ухо сакраментальные слова: «Я же вам говорил!».
We laughed at the captain—just why we could probably not have explained—and that afternoon when he was shot to rags from an ambuscade Brayle remained by the body for some time, adjusting the limbs with needless care—there in the middle of a road swept by gusts of grape and canister!
Мы посмеялись над капитаном, — почему, мы, вероятно, и сами не могли бы объяснить, — а в тот же день, когда его разорвало снарядом, Брэйл долго оставался у его тела, с ненужным старанием собирал уцелевшие куски — посреди дороги, осыпаемой пулями и картечью.
It is easy to condemn this kind of thing, and not very difficult to refrain from imitation, but it is impossible not to respect, and Brayle was liked none the less for the weakness which had so heroic an expression.
Такие вещи легко осуждать, и не трудно воздержаться от подражания им, но уважение рождается неизбежно, и Брэйла любили, несмотря на слабость, которая проявлялась столь героически.
We wished he were not a fool, but he went on that way to the end, sometimes hard hit, but always returning to duty about as good as new.
Мы досадовали на его безрассудство, но он продолжал вести себя так до конца, иногда получал серьезные ранения, но неизменно возвращался в строй как ни в чем не бывало.
Of course, it came at last; he who ignores the law of probabilities challenges an adversary that is seldom beaten.
Разумеется, в конце концов это произошло; человек, игнорирующий закон вероятности, бросает вызов такому противнику, который редко терпит поражение.
It was at Resaca, in Georgia, during the movement that resulted in the taking of Atlanta.
Случилось это под Ресакой, в Джорджии, во время похода, который закончился взятием Атланты.
In front of our brigade the enemy's line of earthworks ran through open fields along a slight crest.
Перед фронтом нашей бригады линия неприятельских укреплений проходила по открытому полю вдоль невысокого гребня.
At each end of this open ground we were close up to him in the woods, but the clear ground we could not hope to occupy until night, when darkness would enable us to burrow like moles and throw up earth.
С обеих сторон этого открытого пространства мы стояли совсем близко от неприятеля в лесу, но поле мы могли бы занять только ночью, когда темнота даст нам возможность зарыться в землю, подобно кротам, и окопаться.
At this point our line was a quarter- mile away in the edge of a wood.
В этом пункте наша позиция находилась на четверть мили дальше, в лесу.
Roughly, we formed a semicircle, the enemy's fortified line being the chord of the arc.
Грубо говоря, мы образовали полукруг, а укрепленная линия противника была как бы хордой этой дуги.
"Lieutenant, go tell Colonel Ward to work up as close as he can get cover, and not to waste much ammunition in unnecessary firing.
— Лейтенант, вы передадите полковнику Уорду приказ продвинуться насколько возможно вперед, не выходя из-под прикрытия, и не расстреливать без нужды снарядов и патронов.
You may leave your horse.".
Коня можете оставить здесь.
When the general gave this direction we were in the fringe of the forest, near the right extremity of the arc.
Когда генерал отдал это распоряжение, мы находились у самой опушки леса, близ правой оконечности дуги.
Colonel Ward was at the left.
Полковник Уорд находился на ее левом конце.
The suggestion to leave the horse obviously enough meant that Brayle was to take the longer line, through the woods and among the men.
Разрешение оставить коня ясно означало, что Брэйлу предлагается идти обходным путем, рощей, вдоль наших позиций.
Indeed, the suggestion was needless; to go by the short route meant absolutely certain failure to deliver the message.
В сущности, тут и разрешать было нечего; пойти второй, более короткой дорогой значило потерять какие бы то ни было шансы выполнить задание.
Before anybody could interpose, Brayle had cantered lightly into the field and the enemy's works were in crackling conflagration.
Прежде чем кто-либо успел вмешаться, Брэйл легким галопом вынесся в поле, и линия противника застрекотала выстрелами.
"Stop that damned fool!" shouted the general.
— Остановите этого болвана! — крикнул генерал.
A private of the escort, with more ambition than brains, spurred forward to obey, and within ten yards left himself and his horse dead on the field of honor.
Какой-то ординарец, проявив больше честолюбия, чем ума, поскакал исполнять приказ и в двадцати шагах оставил своего коня и себя самого мертвыми на поле чести.
Brayle was beyond recall, galloping easily along, parallel to the enemy and less than two hundred yards distant.
Вернуть Брэйла было невозможно, лошадь легко несла его вперед, параллельно линии противника и меньше чем в двухстах ярдах от нее.