Cabbages and Kings / Короли и капуста
They will tell you in Anchuria, that President Miraflores, of that volatile republic, died by his own hand in the coast town of Coralio.
Если вам доведется побывать в Анчурии, местные жители обязательно расскажут вам о том, что президент Мирафлорес, бывший правитель этой неспокойной республики, покончил с собой в прибрежном городке Коралио.
that he had reached thus far in flight from the inconveniences of an imminent revolution.
и что прибыл он туда, спасаясь от некоторых неудобств, которые могла причинить ему надвигающаяся революция.
and that one hundred thousand dollars, government funds, which he carried with him in an American leather valise as a souvenir of his tempestuous administration, was never afterward recovered.
и что сто тысяч долларов правительственных средств, которые он увез с собой в американском кожаном саквояже на память о бурных годах своего правления, так никогда и не удалось отыскать.
For a real, a boy will show you his grave. It is back of the town near a little bridge that spans a mangrove swamp.
В Коралио любой мальчишка за один реал покажет вам его могилу Она находится сразу за городом, возле маленького мостика, перекинутого через болото, заросшее мангровыми деревьями.
A plain slab of wood stands at its head.
В изголовье могилы – простая деревянная плита.
Some one has burned upon the headstone with a hot iron this inscription:
На этом скромном надгробии кто-то выжег раскаленным железом краткую эпитафию:.
RAMON ANGEL DE LAS CRUZES Y MIRAFLORES PRESIDENTE DE LA REPUBLICA DE ANCHURIA QUE SEA SU JUEZ DIOS It is characteristic of this buoyant people that they pursue no man beyond the grave.
РАМОН АНХЕЛЬ ДЕ ЛАС КРУСЕС И МИРАФЛОРЕС ПРЕЗИДЕНТЕ ДЕ ЛА РЕПУБЛИКА ДЕ АНЧУРИЯ БОГ ЕМУ СУДЬЯ!
"Let God be his judge!"
Уж таков характер этих жизнерадостных людей – они никогда не станут преследовать того, кто уже отошел в мир иной.
- Even with the hundred thousand unfound, though greatly coveted, the hue and cry went no further than that.
«Бог ему судья!» – даже несмотря на то, что столь нужные стране сто тысяч так и не удалось отыскать, стенания и проклятия ограничились одной лишь этой фразой.
To the stranger or the guest the people of Coralio will relate the story of the tragic end of their former president.
Любому иностранцу или приезжему жители Коралио обязательно расскажут историю о трагической гибели их бывшего президента.
how he strove to escape from the country with the public funds and also with Doña Isabel Guilbert, the young American opera singer.
о том, как он хотел бежать из страны с общественными деньгами и донной Изабеллой Гилберт, молодой американской певицей.
and how, being apprehended by members of the opposing political party in Coralio, he shot himself through the head rather than give up the funds, and, in consequence, the Señorita Guilbert..
и как он застрелился после того, как его задержали в Коралио члены оппозиционной политической партии – «выстрелил себе прямо в голову!. да, да!» – чтобы только не расстаться с деньгами, а также, вследствие этого, и с прекрасной сеньоритой Гилберт.
They will relate further that Doña Isabel, her adventurous bark of fortune shoaled by the simultaneous loss of her distinguished admirer and the souvenir hundred thousand, dropped anchor on this stagnant coast, awaiting a rising tide.
Затем они расскажут о том, что донна Изабелла, после того как корабль ее неспокойной судьбы неожиданно сел на мель по причине одновременной утраты и своего знаменитого поклонника, и сувенира в размере ста тысяч, бросила якорь в их тихой гавани в ожидании нового прилива.
They say, in Coralio, that she found a prompt and prosperous tide in the form of Frank Goodwin, an American resident of the town, an investor who had grown wealthy by dealing in the products of the country - a banana king, a rubber prince, a sarsaparilla, indigo, and mahogany baron.
И они расскажут, что прилив не заставил себя долго ждать, явившись в лице богатого американца Фрэнка Гудвина, который давно уже обосновался в их городе и разбогател на торговле анчурийскими товарами: он был банановым королем, князем каучука, бароном сарсапарели, индиго и красного дерева.
The Señorita Guilbert, you will be told, married Señor Goodwin one month after the president's death, thus, in the very moment when Fortune had ceased to smile, wresting from her a gift greater than the prize withdrawn.
Вам расскажут, что сеньорита Гилберт вышла замуж за сеньора Гудвина уже через месяц после смерти президента, и, таким образом, в тот самый момент, когда госпожа Удача, казалось, отвернулась от нее, донна Изабелла выхватила из рук этой капризной госпожи подарок еще более ценный, чем тот трофей, которого она лишилась.
Of the American, Don Frank Goodwin, and of his wife the natives have nothing but good to say.
Об этом американце, доне Фрэнке Гудвине, как и о его молодой жене, местные жители рассказывают только хорошее.
Don Frank has lived among them for years, and has compelled their respect.
Дон Фрэнк прожил среди них много лет и заслужил всеобщее уважение.
His lady is easily queen of what social life the sober coast affords.
Его жена легко стала королевой того немногочисленного светского общества, какое только может предоставить это скучное побережье.
The wife of the governor of the district, herself, who was of the proud Castilian family of Monteleon y Dolorosa de los Santos y Mendez, feels honoured to unfold her napkin with olive-hued, ringed hands at the table of Señora Goodwin.
Сама супруга губернатора округа, происходившая из благородного кастильского рода Монтелеон-и-Долороса-де-лос-Сантос-и-Мендес, почитает за честь развернуть своими усеянными перстнями оливковыми ручками салфетку за столом у сеньоры Гудвин.
Were you to refer (with your northern prejudices) to the vivacious past of Mrs. Goodwin when her audacious and gleeful abandon in light opera captured the mature president's fancy, or to her share in that statesman's downfall and malfeasance, the Latin shrug of the shoulder would be your only answer and rebuttal.
А случись вам (под влиянием предрассудков, свойственных северным странам) заговорить с кем-нибудь из местных жителей о бурном прошлом миссис Гудвин, о том, как ее яркие и веселые выступления в оперетте вызвали любовное наваждение у пожилого президента, или о том, какую роль сыграла она в падении этого государственного мужа, или поинтересоваться, не она ли стала причиной его должностного преступления, латинец только безучастно пожмет плечами – это будет и его единственный ответ, и опровержение ваших слов.
What prejudices there were in Coralio concerning Señora Goodwin seemed now to be in her favour, whatever they had been in the past.
Если в отношении сеньоры Гудвин и существовало в Коралио предвзятое мнение, то в настоящее время оно было целиком в ее пользу, и совершенно не важно, каково оно в прошлом.
It would seem that the story is ended, instead of begun; that the close of tragedy and the climax of a romance have covered the ground of interest; but, to the more curious reader it shall be some slight instruction to trace the close threads that underlie the ingenuous web of circumstances.
Кто-то скажет, что эти строки скорее похожи на окончание истории, чем на ее начало: кульминация романа и финал трагедии уже позади, занавес закрывается, зрителям пора уходить. Однако пытливый читатель, напротив, найдет здесь для себя некоторые намеки, которые помогут ему в дальнейшем лучше разобраться во всех хитросплетениях паутины обстоятельств.
The headpiece bearing the name of President Miraflores is daily scrubbed with soap-bark and sand.
Деревянное надгробие, на котором начертано имя президента Мирафлореса, ежедневно чистят песком и моют водою с мылом, добываемым из плодов мыльного дерева.
An old half-breed Indian tends the grave with fidelity and the dawdling minuteness of inherited sloth.
За могилой ухаживает один старый метис, который исполняет свою службу со всей возможной почтительностью и со всей тщательностью прирожденного лентяя.
He chops down the weeds and ever-springing grass with his machete, he plucks ants and scorpions and beetles from it with his horny fingers, and sprinkles its turf with water from the plaza fountain.
Острым мачете он срезает сорняки и буйно растущую траву, своими загрубевшими пальцами собирает с могилы муравьев, жуков и скорпионов, после чего обрызгивает дерн водой, которую приносит из фонтана на рыночной площади.
There is no grave anywhere so well kept and ordered.
Нет там другой могилы, за которой ухаживали бы столь же тщательно и которую содержали бы в таком порядке.
Only by following out the underlying threads will it be made clear why the old Indian, Galvez, is secretly paid to keep green the grave of President Miraflores by one who never saw that unfortunate statesman in life or in death, and why that one was wont to walk in the twilight, casting from a distance looks of gentle sadness upon that unhonoured mound.
Только проследив за всеми скрытыми нитями сюжета, можно будет понять, почему старый метис Гальвес тайно получает плату за поддержание в порядке последнего пристанища президента Мирафлореса и почему ему платит некто, кто никогда не видел этого неудачливого государственного деятеля, ни живого, ни мертвого, и почему этот некто имеет привычку приходить сюда в сумерках и подолгу с нежностью и печалью смотреть на этот невысокий могильный холм.
Elsewhere than at Coralio one learns of the impetuous career of Isabel Guilbert.
В Коралио никто не станет говорить о прошлом донны Изабеллы Гилберт, однако из других источников можно кое-что узнать о ее бурной и стремительной карьере.
New Orleans gave her birth and the mingled French and Spanish creole nature that tinctured her life with such turbulence and warmth.
Она родилась в Новом Орлеане, и этот город дал ей тот смешанный французско-испанско-креольский характер, который и наполнил ее жизнь такой бурностью и горячностью.
She had little education, but a knowledge of men and motives that seemed to have come by instinct.
Она не получила никакого особенного образования, однако у нее было, вероятно от рожденья, необыкновенное знание мужчин и тех мотивов, что ими управляют.
Far beyond the common woman was she endowed with intrepid rashness, with a love for the pursuit of adventure to the brink of danger, and with desire for the pleasures of life.
Отважной безрассудности, любви к опасности и приключениям, желания получать от жизни удовольствия – всего этого у нее было в избытке, гораздо больше, чем у любой другой женщины.
Her spirit was one to chafe under any curb; she was Eve after the fall, but before the bitterness of it was felt.
Ее дух восставал против любых ограничений; она была сама Ева – уже после грехопадения, но еще до наступления его печальных последствий.
She wore life as a rose in her bosom.
Она несла свою жизнь так же изящно, как розу у себя на груди.
Of the legion of men who had been at her feet it was said that but one was so fortunate as to engage her fancy.
Говорят, что из тысяч мужчин, валявшихся у ее ног, только одному посчастливилось завоевать ее сердце.
To President Miraflores, the brilliant but unstable ruler of Anchuria, she yielded the key to her resolute heart.
Лишь президенту Мирафлоресу, блистательному правителю Анчурии, положение которого, впрочем, было не слишком прочно, вручила она ключи от своего сердца, бывшего до этого совершенно неприступной крепостью.
How, then, do we find her (as the Coralians would have told you) the wife of Frank Goodwin, and happily living a life of dull and dreamy inaction?
Как же тогда могло случиться, что (а об этом коралийцы уже успеют рассказать вам) жена Фрэнка Гудвина живет теперь спокойно и счастливо? Как не скучно ей без действия, без авантюр, без приключений?
The underlying threads reach far, stretching across the sea.
Далеко тянутся скрытые нити сюжета, иные даже за океан.
Following them out it will be made plain why "Shorty" O'Day, of the Columbia Detective Agency, resigned his position.
Внимательный читатель, который распутает их все, узнает и о том, что есть на свете некий Коротышка О’Дей, и о том, что он служил сыщиком в детективном агентстве «Колумбия», и о том, почему он больше там не служит.
And, for a lighter pastime, it shall be a duty and a pleasing sport to wander with Momus beneath the tropic stars where Melpomene once stalked austere.
Давайте же немного отдохнем от серьезных дел и, чтобы совместить полезное с приятным, отправимся вместе с Момусом [2] на веселую прогулку под тропическими звездами, в те края, где раньше выступала лишь суровая Мельпомена [3] .
Now to cause laughter to echo from those lavish jungles and frowning crags where formerly rang the cries of pirates' victims; to lay aside pike and cutlass and attack with quip and jollity.
Пришла пора посмеяться, да так, чтобы смех отозвался эхом и в этих величественных джунглях, и в этих хмурых скалах, где в прежние времена слышны были лишь крики пиратов и стенания их жертв; отбросим же в сторону абордажные крючья и сабли и вооружимся шутками и весельем.
to draw one saving titter of mirth from the rusty casque of Romance - this were pleasant to do in the shade of the lemon-trees on that coast that is curved like lips set for smiling.
украдем толику живительного смеха с проржавевших лат исторического романа – а ведь это особенно приятно сделать именно здесь, в тени лимонных деревьев, на этом побережье, сама форма которого напоминает жизнерадостную улыбку.
For there are yet tales of the Spanish Main.
Ведь испанский материк [4] не раскрыл еще всех своих секретов, и ему есть о чем нам рассказать.
That segment of continent washed by the tempestuous Caribbean, and presenting to the sea a formidable border of tropical jungle topped by the overweening Cordilleras, is still begirt by mystery and romance.
Не так уж много в мире осталось тайн, но эта часть американского континента, омываемая неспокойным Карибским морем, где граница устрашающего вида тропических джунглей подступает к самому краю воды, а над всем этим нависают высокомерные Кордильеры, все еще окутана и романтикой, и тайной.
In past times buccaneers and revolutionists roused the echoes of its cliffs, and the condor wheeled perpetually above where, in the green groves, they made food for him with their matchlocks and toledos.
В не так давно прошедшие времена эхо здешних утесов откликалось лишь на голоса пиратов и революционеров, а кондор-стервятник безостановочно кружил над теми зелеными рощами, где они своими мушкетами и толедскими клинками добывали ему пропитание.
Taken and retaken by sea rovers, by adverse powers and by sudden uprising of rebellious factions, the historic 300 miles of adventurous coast has scarcely known for hundreds of years whom rightly to call its master.
Все кому не лень – морские разбойники, противоборствующие державы, внезапно восстававшие мятежные партии – захватывали, теряли, а потом снова захватывали эти знаменитые 300 миль полного опасностей побережья, так что на протяжении сотен лет эта земля не могла понять, кого же ей называть своим законным владельцем.
Pizarro, Balboa, Sir Francis Drake, and Bolivar did what they could to make it a part of Christendom.
И Писарро [5] , и Бальбоа [6] , и сэр Фрэнсис Дрейк [7] , и Боливар [8] , каждый в меру своих сил, стремились приобщить эти земли к культуре и цивилизации.
Sir John Morgan, Lafitte and other eminent swash-bucklers bombarded and pounded it in the name of Abaddon.
Сэр Генри Морган [9] , Лафит [10] и другие выдающиеся головорезы осыпали эти берега ядрами и пулями во имя Аваддона [11] .
The game still goes on.
Игра еще не окончена.
The guns of the rovers are silenced; but the tintype man, the enlarged photograph brigand, the kodaking tourist and the scouts of the gentle brigade of fakirs have found it out, and carry on the work.
Ружья морских разбойников умолкли, но ферротипист [12] – грабитель, что промышляет увеличением фотоснимков, турист с кодаком и первые разведчики из благородного племени факиров уже открыли для себя эти берега и продолжили их дело.
The hucksters of Germany, France, and Sicily now bag its small change across their counters.
Сегодня здесь набивают свои сундуки монетами барышники из Германии, Франции, Сицилии.