The Enchanted Kiss / Волшебный поцелуй
THE ENCHANTED KISS But a clerk in the Cut-rate Drug Store was Samuel Tansey, yet his slender frame was a pad that enfolded the passion of Romeo, the gloom of Laura, the romance of D'Artagnan, and the desperate inspiration of Melnotte.
Сэмюель Танзи был всего лишь простым клерком в аптеке по сниженным ценам, но его стройная фигура была средоточием пылких страстей Ромео, неизбывной печали Лары, романтики дАртаньяна и отчаянного вдохновения Мельмота.
Pity, then, that he had been denied expression, that he was doomed to the burden of utter timidity and diffidence, that Fate had set him tongue-tied and scarlet before the muslin-clad angels whom he adored and vainly longed to rescue, clasp, comfort, and subdue.
Жаль, конечно, что не умел он всего себя выразить, что Судьбою был обречен на гнетущую робость и застенчивость, на косноязычие и заливающую ему лицо краску стыда при виде ангелочков в муслиновых платьицах, которых он просто обожал и давно, правда тщетно, стремился спасти, обнять, утешить и приручить.
The clock's hands were pointing close upon the hour of ten while Tansey was playing billiards with a number of his friends.
Стрелки часов уже приближались к десяти, когда Танзи играл на бильярде со своими приятелями.
On alternate evenings he was released from duty at the store after seven o'clock.
Иногда по вечерам его отпускали из аптеки после семи.
Even among his fellow-men Tansey was timorous and constrained.
Даже среди своих друзей Танзи был всегда боязливым и сдержанным.
In his imagination he had done valiant deeds and performed acts of distinguished gallantry; but in fact he was a sallow youth of twenty-three, with an over-modest demeanour and scant vocabulary.
В своем воображении он совершал бесстрашные подвиги, демонстрировал примеры непревзойденной галантности, но в жизни был бледным юношей двадцати трех лет, слишком скромным, с ограниченным словарным запасом.
When the clock struck ten, Tansey hastily laid down his cue and struck sharply upon the show-case with a coin for the attendant to come and receive the pay for his score.
Когда пробило десять, Танзи торопливо отложил в сторону кий, постучал по стеклу витрины монеткой, чтобы привлечь к себе внимание служащего и получить от него деньги за выигрыш.
"What's your hurry, Tansey?"
— Что за спешка, Танзи?
called one.
— поинтересовался один из друзей.
"Got another engagement?"
— У тебя снова свидание?
"Tansey got an engagement!"
— Танзи и свидание?
echoed another.
Такого в жизни быть не может!
"Not on your life.
— откликнулся другой.
Tansey's got to get home at Motten by her Peek's orders."
— Он должен вернуться поскорее домой по приказу той, на которую он заглядывается.
"It's no such thing," chimed in a pale youth, taking a large cigar from his mouth.
— Нет, такого быть не может, — возразил бледный юноша, вынимая толстую сигару изо рта.
"Tansey's afraid to be late because Miss Katie might come down stairs to unlock the door, and kiss him in the hall."
— Танзи боится опоздать, потому что мисс Кэти может спуститься по лестнице и запереть дверь, оставив его без поцелуя!
This delicate piece of raillery sent a fiery tingle into Tansey's blood, for the indictment was true—barring the kiss..
От такого добродушного подшучивания кровь в жилах Танзи воспламенилась, ибо приговор шутника был верен — запрет на поцелуй.
That was a thing to dream of; to wildly hope for; but too remote and sacred a thing to think of lightly.
Он был его мечтой, его дикой надеждой, но Танзи не мог даже думать об этом, так это было далеко от него, так для него свято.
Casting a cold and contemptuous look at the speaker—a punishment commensurate with his own diffident spirit—Tansey left the room, descending the stairs into the street.
Бросив холодный, полный презрения взгляд на шутника, — такая месть вполне увязывалась с его робким характером, — Танзи вышел из игрового зала и, спустившись по лестнице, вышел на улицу.
For two years he had silently adored Miss Peek, worshipping her from a spiritual distance through which her attractions took on stellar brightness and mystery.
Вот уже два года он тайно обожал мисс Пек, боготворя ее на почтительной дистанции, с которой ее прелести обретали просто звездную яркость и были окутаны какой-то тайной.
Mrs. Peek kept a few choice boarders, among whom was Tansey.
У мисс Пек было несколько выбранных ею пансионеров, и Танзи в их числе.
The other young men romped with Katie, chased her with crickets in their fingers, and "jollied" her with an irreverent freedom that turned Tansey's heart into cold lead in his bosom.
Другие молодые люди запросто возились с Кэти, гонялись за ней с крикетными клюшками и развлекали ее, позволяя себе такие вольности, от которых у Танзи холодело сердце в груди.
The signs of his adoration were few—a tremulous "Good morning," stealthy glances at her during meals, and occasionally (Oh, rapture!). a blushing, delirious game of cribbage with her in the parlour on some rare evening when a miraculous lack of engagement kept her at home.
Признаков, говоривших о его обожании этой девушки, было у него совсем немного: запинающиеся пожелания доброго утра, взгляды, бросаемые им на нее исподтишка за едой и время от времени (о, сладость!). восхитительная игра с ней в крибедж, заставлявшая его постоянно краснеть, в гостиной в редкий вечерок, когда по чудесному стечению обстоятельств у Кэти не было свидания и она оставалась дома.
Kiss him in the hall!
«Поцеловать его в холле!
Aye, he feared it, but it was an ecstatic fear such as Elijah must have felt when the chariot lifted him into the unknown.
Скажет же!» Ах, как он этого боялся, и это был не простой страх, а трансцендентный. Наверное, такой испытывал Илья-громовержец, когда колесница уносила его в неизвестное.
But to-night the gibes of his associates had stung him to a feeling of forward, lawless mutiny; a defiant, challenging, atavistic recklessness.
Но сегодня остроты его сверстников очень сильно язвили его, вызывая ничем не оправданные бунтарские чувства. Это был отважный, безумный, просто атавистический вызов.
Spirit of corsair, adventurer, lover, poet, bohemian, possessed him.
Им все больше овладевал дух корсара, авантюриста, любовника, поэта.
The stars he saw above him seemed no more unattainable, no less high, than the favour of Miss Peek or the fearsome sweetness of her delectable lips.
Звезды у него над головой теперь не казались ему столь недосягаемыми и далекими; они не столь далеки, не дальше, чем мисс Пек с внушающей ему страх сладостью своих сулящих наслаждение губ.
His fate seemed to him strangely dramatic and pathetic, and to call for a solace consonant with its extremity.
Какая у него все же странная, драматичная судьба! Теперь он все острее ощущал, как ему необходимо утешение.
A saloon was near by, and to this he flitted, calling for absinthe—beyond doubt the drink most adequate to his mood—the tipple of the roué, the abandoned, the vainly sighing lover.
Салун находился совсем рядом, и он понесся туда, где заказал себе абсент, этот напиток, наиболее полно отвечавший его нынешнему настроению — настроению повесы, понапрасну покинутого, вздыхающего возлюбленного.
Once he drank of it, and again, and then again until he felt a strange, exalted sense of non-participation in worldly affairs pervade him.
Он выпил стаканчик, потом второй, после и третий, покуда им не овладело странное, возбужденное ощущение его полной отстраненности от всех земных дел.
Tansey was no drinker; his consumption of three absinthe anisettes within almost as few minutes proclaimed his unproficiency in the art; Tansey was merely flooding with unproven liquor his sorrows; which record and tradition alleged to be drownable.
Танзи, конечно, не был выпивохой, и три абсента с анисовой водкой, опрокинутые за несколько минут, вскоре доказали его полный непрофессионализм в этом искусстве. Танзи просто топил в алкоголе свои печали, которые, как о том свидетельствуют история и традиция, в нем легко тонут.
Coming out upon the sidewalk, he snapped his fingers defiantly in the direction of the Peek homestead, turned the other way, and voyaged, Columbus-like into the wilds of an enchanted street.
Выйдя на тротуар, он с вызовом, презрительно щелкнул пальцами в направлении дома мисс Пек, сделав разворот, отправился в путешествие, как Колумб, в дикую стихию волшебной улицы.
Nor is the figure exorbitant, for, beyond his store the foot of Tansey had scarcely been set for years—store and boarding-house; between these ports he was chartered to run, and contrary currents had rarely deflected his prow.
Такое сравнение нисколько нельзя считать преувеличенным, ибо, кроме маршрута аптека — пансион, ноги его долгие годы ничего другого не знали. Аптека — пансион: между этими двумя портами он уверенно передвигался, и побочные течения редко уводили в сторону нос его корабля.
Tansey aimlessly protracted his walk, and, whether it was his unfamiliarity with the district, his recent accession of audacious errantry, or the sophistical whisper of a certain green-eyed fairy, he came at last to tread a shuttered, blank, and echoing thoroughfare, dark and unpeopled.
Танзи беспечно шел вперед, и, может, из-за незнания этого района или из-за его недавнего стремления к отважным блужданиям, а возможно, и из-за замысловатых нашептываний какой-нибудь зеленоглазой волшебной феи, он наконец оказался в гулком, темном, незастроенном, безлюдном проезде.
And, suddenly, this way came to an end (as many streets do in the Spanish-built, archaic town of San Antone), butting its head against an imminent, high, brick wall.
Он шел себе, шел, покуда дорога не кончилась, как она кончается на многих улицах испанской застройки в старинном городке Сан-Антонио, и покуда он не ударился головой о прочную высокую кирпичную стену.
No—the street still lived!
Нет, улица не умерла, она еще жила!
To the right and to the left it breathed through slender tubes of exit—narrow, somnolent ravines, cobble paved and unlighted.
Казалось, она еще дышала через узкие ноздри выходов — узкие сонные лощины, выложенные камнем и неосвещенные.
Accommodating a rise in the street to the right was reared a phantom flight of five luminous steps of limestone, flanked by a wall of the same height and of the same material.
На пригорке улицы, справа, просматривался призрак пяти освещенных ступеней из известняка, а с двух сторон возвышалась такая же высокая стена из того же строительного материала.
Upon one of these steps Tansey seated himself and bethought him of his love, and how she might never know she was his love.
Усевшись на одной из этих ступенек, Танзи предался мечтам о своей любви: она ведь так никогда и не сможет узнать, что она — его настоящая любовь.
And of Mother Peek, fat, vigilant and kind; not unpleased, Tansey thought, that he and Katie should play cribbage in the parlour together.
Размышлял он и о матушке Пек, этой толстой, доброй, бдительной, не лишенной приятности женщине. Думал Танзи и о том, что они обязательно снова должны сыграть с Кэти в крибедж в гостиной.
For the Cut-rate had not cut his salary, which, sordidly speaking, ranked him star boarder at the Peek's.
Хотя он работал в аптеке по сниженным ценам, жалованье ему не снизили, и в заведении Пеков он, можно сказать, был среди пансионеров «звездой».
And he thought of Captain Peek, Katie's father, a man he dreaded and abhorred; a genteel loafer and spendthrift, battening upon the labour of his women-folk; a very queer fish, and, according to repute, not of the freshest.
Думал он и о капитане Пеке, отце Кэти, о человеке, которого он боялся и ненавидел: обычный невоспитанный бездельник и мот, паразитирующий на труде женщин, в общем, странный тип, да и, судя по его репутации, не совсем чист.
The night had turned chill and foggy.
Ночь становилась холоднее, улицу заволакивал туман.
The heart of the town, with its noises, was left behind.
До центра города, с его шумом, отсюда было явно не близко.
Reflected from the high vapours, its distant lights were manifest in quivering, cone-shaped streamers, in questionable blushes of unnamed colours, in unstable, ghostly waves of far, electric flashes.
Далекие огни дрожали, отражаясь в высоких клубах тумана, превращались в конусообразные вымпелы, странные свечения необъяснимых красок, призрачные, растекающиеся волны электрических вспышек.
Now that the darkness was become more friendly, the wall against which the street splintered developed a stone coping topped with an armature of spikes.
Теперь, когда он присмотрелся к ставшей ему ближе темноте, он разглядел на стене, которая преградила путь улице, кладку из камня, утыканную острыми шипами.
Beyond it loomed what appeared to be the acute angles of mountain peaks, pierced here and there by little lambent parallelograms.
Там, за ней, как ему показалось, маячили остроугольные горные пики с нанизанными на них то там то здесь маленькими светящимися параллелограммами.
Considering this vista, Tansey at length persuaded himself that the seeming mountains were, in fact, the convent of Santa Mercedes, with which ancient and bulky pile he was better familiar from different coigns of view.
Пытаясь разобраться в представшей его туманному взору картине, Танзи понемногу убедил себя, что эти кажущиеся ему горы на самом деле — монастырь Святой Мерседес. С его древним массивным мрачным строением он был лучше знаком под другим углом зрения.
A pleasant note of singing in his ears reinforced his opinion.
До него донеслось чье-то мелодичное пение, и это подтвердило его предположение.