Father Goriot / Отец Горио
Vauquer ( nee de Conflans) is an elderly person, who for the past forty years has kept a lodging-house in the Rue Nueve-Sainte- Genevieve, in the district that lies between the Latin Quarter and the Faubourg Saint-Marcel.
Престарелая вдова Воке, в девицах де Конфлан, уже лет сорок держит семейный пансион в Париже на улице Нев-Сент-Женевьев, что между Латинским кварталом [2] и предместьем Сен-Марсо.
Her house (known in the neighborhood as the Maison Vauquer ) receives men and women, old and young, and no word has ever been breathed against her respectable establishment.
Пансион, под названием «Дом Воке», открыт для всех — для юношей и стариков, для женщин и мужчин, и все же нравы в этом почтенном заведении никогда не вызывали нареканий.
but, at the same time, it must be said that as a matter of fact no young woman has been under her roof for thirty years, and that if a young man stays there for any length of time it is a sure sign that his allowance must be of the slenderest..
Но, правду говоря, там за последние лет тридцать и не бывало молодых женщин, а если поселялся юноша, то это значило, что от своих родных он получал на жизнь очень мало.
In 1819, however, the time when this drama opens, there was an almost penniless young girl among Mme. Vauquer’s boarders.
Однако в 1819 году, ко времени начала этой драмы, здесь оказалась бедная молоденькая девушка.
That word drama has been somewhat discredited of late. it has been overworked and twisted to strange uses in these days of dolorous literature. but it must do service again here, not because this story is dramatic in the restricted sense of the word, but because some tears may perhaps be shed intra et extra muros before it is over.
Как ни подорвано доверие к слову «драма» превратным, неуместным и расточительным его употреблением в скорбной литературе наших дней, здесь это слово неизбежно: пусть наша повесть и не драматична в настоящем смысле слова, но, может быть, кое-кто из читателей, закончив чтение, прольет над ней слезу intra и extra muros.
Will any one without the walls of Paris understand it?
А будет ли она понятна и за пределами Парижа?
It is open to doubt.
В этом можно усомниться.
The only audience who could appreciate the results of close observation, the careful reproduction of minute detail and local color, are dwellers between the heights of Montrouge and Montmartre, in a vale of crumbling stucco watered by streams of black mud, a vale of sorrows which are real and joys too often hollow.
Подробности всех этих сцен, где столько разных наблюдений и местного колорита, найдут себе достойную оценку только между холмами Монмартра и пригорками Монружа, [5] только в знаменитой долине с дрянными постройками, которые того и гляди что рухнут, и водосточными канавами, черными от грязи.
but this audience is so accustomed to terrible sensations, that only some unimaginable and well-neigh impossible woe could produce any lasting impression there..
в долине, где истинны одни страданья, а радости нередко ложны, где жизнь бурлит так ужасно, что лишь необычайное событие может здесь оставить по себе хоть сколько-нибудь длительное впечатление..
Now and again there are tragedies so awful and so grand by reason of the complication of virtues and vices that bring them about, that egotism and selfishness are forced to pause and are moved to pity; but the impression that they receive is like a luscious fruit, soon consumed.
А все-таки порой и здесь встретишь горе, которому сплетение пороков и добродетелей придает величие и торжественность: перед его лицом корысть и себялюбие отступают, давая место жалости; но это чувство проходит так же быстро, как ощущение от сочного плода, проглоченного наспех.
Civilization, like the car of Juggernaut, is scarcely stayed perceptibly in its progress by a heart less easy to break than the others that lie in its course; this also is broken, and Civilization continues on her course triumphant.
Колесница цивилизации в своем движении подобна колеснице с идолом Джагернаутом: [6] наехав на человеческое сердце, не столь податливое, как у других людей, она слегка запнется, но в тот же миг уже крушит его и гордо продолжает путь.
And you, too, will do the like; you who with this book in your white hand will sink back among the cushions of your armchair, and say to yourself, “Perhaps this may amuse me”. You will read the story of Father Goriot’s secret woes, and, dining thereafter with an unspoiled appetite, will lay the blame of your insensibility upon the writer, and accuse him of exaggeration, of writing romances.
Вроде этого поступите и вы: взяв эту книгу холеной рукой, усядетесь поглубже в мягком кресле и скажете: «Быть может, это развлечет меня?», а после, прочтя про тайный отцовские невзгоды Горио, покушаете с аппетитом, бесчувственность же свою отнесете за счет автора, упрекнув его в преувеличении и осудив за поэтические вымыслы.
Ah! once for all, this drama is neither a fiction nor a romance!
Так знайте же: эта драма не выдумка и не роман.
ALL IS TRUE— so true, that every one can discern the elements of the tragedy in his own house, perhaps in his own heart.
All is true, [7] — она до такой степени правдива, что всякий найдет ее зачатки в своей жизни, а возможно, и в своем сердце.
The lodging-house is Mme. Vauquer’s own property.
Дом, занятый под семейный пансион, принадлежит г-же Воке.
It is still standing in the lower end of the Rue Nueve-Sainte-Genevieve, just where the road slopes so sharply down to the Rue de l’Arbalete, that wheeled traffic seldom passes that way, because it is so stony and steep.
Стоит он в нижней части улицы Нев-Сент-Женевьев, где местность, снижаясь к Арбалетной улице, образует такой крутой и неудобный спуск, что конные повозки тут проезжают очень редко.
This position is sufficient to account for the silence prevalent in the streets shut in between the dome of the Pantheon and the dome of the Val-de-Grace, two conspicuous public buildings which give a yellowish tone to the landscape and darken the whole district that lies beneath the shadow of their leaden-hued cupolas.
Это обстоятельство способствует тишине на улицах, запрятанных в пространстве между Валь-де-Грас [8] и Пантеоном, [9] где эти два величественных здания изменяют световые явления атмосферы, пронизывая ее желтыми тонами своих стен и все вокруг омрачая суровым колоритом огромных куполов.
In that district the pavements are clean and dry, there is neither mud nor water in the gutters, grass grows in the chinks of the walls. The most heedless passer-by feels the depressing influences of a place where the sound of wheels creates a sensation; there is a grim look about the houses, a suggestion of a jail about those high garden walls.
Тут мостовые сухи, в канавах нет ни грязи, ни воды, вдоль стен растет трава; самый беспечный человек, попав сюда, становится печальным, как и все здешние прохожие; грохот экипажа тут целое событие, дома угрюмы, от глухих стен веет тюрьмой.
A Parisian straying into a suburb apparently composed of lodging- houses and public institutions would see poverty and dullness, old age lying down to die, and joyous youth condemned to drudgery.
Случайно зашедший парижанин тут не увидит ничего, кроме семейных пансионов или учебных заведений, нищеты и скуки, умирающей старости и жизнерадостной, но вынужденной трудиться юности.
It is the ugliest quarter of Paris, and, it may be added, the least known.
В Париже нет квартала более ужасного и, надобно заметить, менее известного.
But, before all things, the Rue Nueve-Sainte-Genevieve is like a bronze frame for a picture for which the mind cannot be too well prepared by the contemplation of sad hues and sober images. Even so, step by step the daylight decreases, and the cicerone’s droning voice grows hollower as the traveler descends into the Catacombs.
Улица Нев-Сент-Женевьев, — как бронзовая рама для картины, — достойна больше всех служить оправой для этого повествования, которое требует возможно больше темных красок и серьезных мыслей, чтобы читатель заранее проникся должным настроением, — подобно путешественнику при спуске в катакомбы, где с каждою ступенькой все больше меркнет дневной свет, все глуше раздается певучий голос провожатого.
The comparison holds good!
Верное сравнение!
Who shall say which is more ghastly, the sight of the bleached skulls or of dried-up human hearts?
Кто решил, что более ужасно: взирать на черствые сердца или на пустые черепа?
The front of the lodging-house is at right angles to the road, and looks out upon a little garden, so that you see the side of the house in section, as it were, from the Rue Nueve-Sainte-Genevieve.
Главным фасадом пансион выходит в садик, образуя прямой угол с улицей Нев-Сент-Женевьев, откуда видно только боковую стену дома.
Beneath the wall of the house front there lies a channel, a fathom wide, paved with cobble-stones, and beside it runs a graveled walk bordered by geraniums and oleanders and pomegranates set in great blue and white glazed earthenware pots.
Между садиком и домом, перед его фасадом, идет выложенная щебнем неглубокая канава шириной в туаз, [10] а вдоль нее — песчаная дорожка, окаймленная геранью, а также гранатами и олеандрами в больших вазах из белого с синим фаянса.
Access into the graveled walk is afforded by a door, above which the words MAISON VAUQUER may be read, and beneath, in rather smaller letters, “ Lodgings for both sexes, etc./”.
На дорожку с улицы ведет калитка; над ней прибита вывеска, на которой значится: «ДОМ ВОКЕ», а ниже: Семейный пансион для лиц обоего пола и прочая.
During the day a glimpse into the garden is easily obtained through a wicket to which a bell is attached. On the opposite wall, at the further end of the graveled walk, a green marble arch was painted once upon a time by a local artist, and in this semblance of a shrine a statue representing Cupid is installed.
Днем сквозь решетчатую калитку со звонким колокольчиком видна против улицы, в конце канавы, стена, где местный живописец нарисовал арку из зеленого мрамора, а в ее нише изобразил статую Амура.
a Parisian Cupid, so blistered and disfigured that he looks like a candidate for one of the adjacent hospitals, and might suggest an allegory to lovers of symbolism..
Глядя теперь на этого Амура, покрытого лаком, уже начавшим шелушиться, охотники до символов, пожалуй, усмотрят в статуе символ той парижской любви, последствия которой лечат по соседству.
The half-obliterated inscription on the pedestal beneath determines the date of this work of art, for it bears witness to the widespread enthusiasm felt for Voltaire on his return to Paris in 1777:.
На время, когда возникла эта декорация, указывает полустершаяся надпись под цоколем Амура, которая свидетельствует о восторженном приеме, оказанном Вольтеру при возвращении его в Париж в 1778 году:.
“Whoe’er thou art, thy master see; He is, or was, or ought to be”.
Кто б ни был ты, о человек, Он твой наставник, и навек.
At night the wicket gate is replaced by a solid door.
К ночи вход закрывают не решетчатой дверцей, а глухой.
The little garden is no wider than the front of the house; it is shut in between the wall of the street and the partition wall of the neighboring house.
Садик, шириной во весь фасад, втиснут между забором со стороны улицы и стеной соседнего дома, который, однако, скрыт сплошной завесой из плюща, настолько живописной для Парижа, что она привлекает взоры прохожих.
A mantle of ivy conceals the bricks and attracts the eyes of passers-by to an effect which is picturesque in Paris, for each of the walls is covered with trellised vines that yield a scanty dusty crop of fruit, and furnish besides a subject of conversation for Mme. Vauquer and her lodgers; every year the widow trembles for her vintage.
Все стены, окружающие сад, затянуты фруктовыми шпалерами и виноградом, и каждый год их пыльные и чахлые плоды становятся для г-жи Воке предметом опасений и бесед с жильцами.
A straight path beneath the walls on either side of the garden leads to a clump of lime-trees at the further end of it; line -trees, as Mme. Vauquer persists in calling them, in spite of the fact that she was a de Conflans, and regardless of repeated corrections from her lodgers.
Вдоль стен проложены узкие дорожки, ведущие под кущу лип, или липп, как г-жа Воке, хотя и родом де Конфлан, упорно произносит это слово, несмотря на грамматические указания своих нахлебников.
The central space between the walls is filled with artichokes and rows of pyramid fruit-trees, and surrounded by a border of lettuce, pot-herbs, and parsley.
Меж боковых дорожек разбита прямоугольная куртина с артишоками, обсаженная щавелем, петрушкой и латуком, а по углам ее стоят пирамидально подстриженные плодовые деревья.
Under the lime-trees there are a few green- painted garden seats and a wooden table, and hither, during the dog- days, such of the lodgers as are rich enough to indulge in a cup of coffee come to take their pleasure, though it is hot enough to roast eggs even in the shade.
Под сенью лип врыт в землю круглый стол, выкрашенный в зеленый цвет, и вокруг него поставлены скамейки.
The house itself is three stories high, without counting the attics under the roof.
В самый разгар лета, когда бывает такое пекло, что можно выводить цыплят без помощи наседки, здесь распивают кофе те из постояльцев, кто достаточно богат, чтобы позволить себе эту роскошь.
It is built of rough stone, and covered with the yellowish stucco that gives a mean appearance to almost every house in Paris.
Дом в четыре этажа с мансардой выстроен из известняка и выкрашен в тот желтый цвет, который придает какой-то пошлый вид почти всем домам Парижа.
There are five windows in each story in the front of the house; all the blinds visible through the small square panes are drawn up awry, so that the lines are all at cross purposes.
В каждом этаже пять окон с мелким переплетом и с жалюзи, но ни одно из жалюзи не поднимается вровень с другими, а все висят и вкривь и вкось.
At the side of the house there are but two windows on each floor, and the lowest of all are adorned with a heavy iron grating.
С бокового фасада лишь по два окна на этаж, при этом на нижних окнах красуются решетки из железных прутьев.
Behind the house a yard extends for some twenty feet, a space inhabited by a happy family of pigs, poultry, and rabbits.
Позади дома двор, шириною футов в двадцать, где в добром согласии живут свиньи, кролики и куры; в глубине двора стоит сарай для дров.
the wood- shed is situated on the further side, and on the wall between the wood-shed and the kitchen window hangs the meat-safe, just above the place where the sink discharges its greasy streams..
Между сараем и окном кухни висит ящик для хранения провизии, а под ним проходит сток для кухонных помоев.
The cook sweeps all the refuse out through a little door into the Rue Nueve- Sainte-Genevieve, and frequently cleanses the yard with copious supplies of water, under pain of pestilence.
Со двора на улицу Нев-Сент-Женевьев пробита маленькая дверца, в которую кухарка сгоняет все домашние отбросы, не жалея воды, чтобы очистить эту свалку, во избежание штрафа за распространение заразы.
The house might have been built on purpose for its present uses.
Нижний этаж сам собою как бы предназначен под семейный пансион.
Access is given by a French window to the first room on the ground floor, a sitting-room which looks out upon the street through the two barred windows already mentioned.
Первая комната, с окнами на улицу и стеклянной входной дверью, представляет собой гостиную.
Another door opens out of it into the dining-room, which is separated from the kitchen by the well of the staircase, the steps being constructed partly of wood, partly of tiles, which are colored and beeswaxed.
Гостиная сообщается со столовой, а та отделена от кухни лестницей, деревянные ступеньки которой выложены квадратиками, покрыты краской и натерты воском.
Nothing can be more depressing than the sight of that sitting-room. The furniture is covered with horse hair woven in alternate dull and glossy stripes.
Трудно вообразить себе что-нибудь безотраднее этой гостиной, где стоят стулья и кресла, обитые волосяной материей в блестящую и матовую полоску.
There is a round table in the middle, with a purplish-red marble top, on which there stands, by way of ornament, the inevitable white china tea- service, covered with a half-effaced gilt network.
Середину гостиной занимает круглый стол с доской из чернокрапчатого мрамора, украшенный кофейным сервизом белого фарфора с потертой золотой каемкой, какой найдешь теперь везде.
The floor is sufficiently uneven, the wainscot rises to elbow height, and the rest of the wall space is decorated with a varnished paper, on which the principal scenes from Telemaque are depicted, the various classical personages being colored.
Пол настлан кое-как, стены обшиты панелями до уровня плеча, а выше оклеены глянцовитыми обоями с изображением главнейших сцен из «Телемака», где действующие лица античной древности представлены в красках.
The subject between the two windows is the banquet given by Calypso to the son of Ulysses, displayed thereon for the admiration of the boarders, and has furnished jokes these forty years to the young men who show themselves superior to their position by making fun of the dinners to which poverty condemns them.
В простенке между решетчатыми окнами глазам пансионеров открывается картина пира, устроенного в честь сына Одиссея нимфой Калипсо.