SIGNOR FORMICA / Синьор Формика
SIGNOR FORMICA .
Синьор Формика.
The celebrated painter Salvator Rosa comes to Rome, and is.
Знаменитый живописец Сальватор Роза приезжает в Рим и тяжело заболевает.
attacked by a dangerous illness.
Описание того, что случилось с ним во время этой болезни.
What befalls him in this illness.
О знаменитых людях рассказывают обыкновенно много дурного, не обращая внимания на то, справедливо это или нет.
Celebrated people commonly have many ill things said of them, whether well-founded or not And no exception was made in the case of that admirable painter Salvator Rosa, whose living pictures cannot fail to impart a keen and characteristic delight to those who look upon them.
Так было и со славным живописцем Сальватором Розой, чьи полные жизни картины, ты, благосклонный читатель, конечно, никогда не рассматривал без чувства особенного, подлинного наслаждения.
At the time that Salvator's fame was ringing through Naples, Rome, and Tuscany—nay, through all Italy, and painters who were desirous of gaining applause were striving to imitate his peculiar and unique style, his malicious and envious rivals were laboring to spread abroad all sorts of evil reports intended to sully with ugly black stains the glorious splendor of his artistic fame.
После того как слава Сальватора Розы, облетев Неаполь, Рим, Тоскану, — словом, всю Италию, заставила всякого художника, желавшего угодить вкусу публики, приняться за подражание его манере и стилю, нашлись злые, завистливые люди, поставившие себе задачей запятнать, во что бы то ни стало, чистую славу великого художника.
They affirmed that he had at a former period of his life belonged to a company of banditti, 1.2 and that it was to his experiences during this lawless time that he owed all the wild, fierce, fantastically-attired figures which he introduced into his pictures, just as the gloomy fearful wildernesses of his landscapes—the selve selvagge (savage woods)—to use Dante's expression, were faithful representations of the haunts where they lay hidden.
Они стали уверять, будто Сальватор в молодости принадлежал к шайке разбойников и что только благодаря этому обстоятельству научился он так поразительно верно изображать в своих картинах дикие, оригинально одетые фигуры, а равно и прочую обстановку своих пустынных пейзажей, этих selve selvagge [1] , говоря словами Данте, служивших ему местом убежища во время проведенных им таким образом лет.
What was worse still, they openly charged him with having been concerned in the atrocious and bloody revolt which had been set on foot by the notorious Masaniello 1.3 in Naples. They even described the share he had taken in it, down to the minutest details.
Самым дурным в этой клевете было то, что его прямо называли кровожадным, безбожным сообщником известного Масаньело во время произведенного последним ужасного восстания в Неаполе, причем рассказывали даже мельчайшие подробности всех этих, будто бы касавшихся его происшествий.
The rumor ran that Aniello Falcone, 1.4 the painter of battle- pieces, one of the best of Salvator's masters, had been stung into fury and filled with bloodthirsty vengeance because the Spanish soldiers had slain one of his relatives in a hand-to-hand encounter.
Живописец-баталист Аньело Фальконе (таково было настоящее имя Масаньело) был одним из первых учителей Сальватора в искусстве живописи.
Without delay he leagued together a band of daring spirits, mostly young painters, put arms into their hands, and gave them the name of the "Company of Death."
Взбешенный смертью своего родственника, убитого в какой-то драке с испанскими солдатами, он тут же поклялся отомстить за его смерть, для чего немедленно набрал шайку бесшабашной молодежи, по большей части живописцев, раздал им оружие и окрестил именем «головорезы смерти».
And in truth this band inspired all the fear and consternation suggested by its terrible name.
Скоро страх и ужас, распространенный этими молодцами и усиливаемый еще более носимым ими грозным именем, перешел за границы всего, что только было видано или слыхано.
At all hours of the day they traversed the streets of Naples in little companies, and cut down without mercy every Spaniard whom they met.
Небольшие их банды целый день бродили по улицам Неаполя и убивали без жалости всякого встреченного испанца.
They did more—they forced their way into the holy sanctuaries, and relentlessly murdered their unfortunate foes whom terror had driven to seek refuge there.
Даже чтимые святые убежища, куда успевала иной раз скрыться несчастная жертва, не спасали от неминуемой смерти.
At night they gathered round their chief, the bloody-minded madman Masaniello, 1.5 and painted him by torchlight, so that in a short time there were hundreds of these little pictures 1.6 circulating in Naples and the neighbourhood.
По ночам собирались они в притоне своего вождя, безумного, беспощадного Масаньело, и рисовали его при свете факелов, так что скоро сотни его изображений появились на всех углах Неаполя и его окрестностей.
This is the ferocious band of which Salvator Rosa was alleged to have been a member, working hard at butchering his fellow-men by day, and by night working just as hard at painting.
Согласно распространенным слухам, Сальватор Роза должен был принадлежать непременно к этой шайке, причем принимать равное участие как в дневных ее убийствах, так и в ночных живописных упражнениях.
The truth about him has however been stated by a celebrated art-critic, Taillasson, 1.7 I believe.
По крайней мере, знаменитый критик (кажется, что Тальяссон), разбирая произведения Сальватора, говорит, что все его картины носят характер какой-то неукротимой гордости и дикой энергии своего творца.
His works are characterised by defiant originality, and by fantastic energy both of conception and of execution.
Вы не увидите в них зеленых лугов, цветущих полей, ароматных сенокосов или сладко журчащих источников.
He delighted to study Nature, not in the lovely attractiveness of green meadows, flourishing fields, sweet-smelling groves, murmuring springs, but in the sublime as seen in towering masses of rock, in the wild sea-shore, in savage inhospitable forests.
Наоборот, для него природа, по-видимому, существует только в виде гигантски нагроможденных скал, приморских утесов и непроходимых лесов!
and the voices that he loved to hear were not the whisperings of the evening breeze or the musical rustle of leaves, but the roaring of the hurricane and the thunder of the cataract..
Из ее звуков доступны его уху не тихое веянье ветерка и сладкий шорох листьев, а дикий рев урагана да грохот свергающихся водопадов.
To one viewing his desolate landscapes, with the strange savage figures stealthily moving about in them, here singly, there in troops, the uncomfortable thoughts arise unbidden, "Here's where a fearful murder took place, there's where the bloody corpse was hurled into the ravine," etc.
При взгляде на изображаемые им пустынные виды и людей с дикими сумрачными лицами, постоянно крадущихся то по одиночке, то шайками, поневоле приходят в голову недобрые мысли, и зритель начинает воображать, что вот здесь совершено страшное убийство, а там, неподалеку, труп торопливо сброшен в бездонную пропасть, и тому подобные ужасы.
Admitting all this, and even that Taillasson is further right when he maintains that Salvator's "Plato," nay, that even his "Holy St. John proclaiming the Advent of the Saviour in the Wilderness," look just a little like highway robbers—admitting this, I say, it is nevertheless unjust to argue from the character of the works to the character of the artist himself, and to assume that he, who represents with lifelike fidelity what is savage and terrible, must himself have been a savage, terrible man.
Но если бы это все была даже правда, как уверяет Тальяссон. если Сальваторов Платон, или даже Иоанн Креститель, проповедующий в пустыне о спасении, точно имеют в выражении лица нечто разбойничье, то все-таки было бы несправедливо судить о людях по их художественным произведениям и заключать, что тот, кто изображает дикое и ужасное, должен быть в жизни сам дурным и ужасным человеком..
He who prates most about the sword is often he who wields it the worst. he who feels in the depths of his soul all the horrors of a bloody deed, so that, taking the palette or the pencil or the pen in his hand, he is able to give living form to his feelings, is often the one least capable of practising similar deeds..
Ведь часто человек, который больше всех говорит об оружии, совсем не умеет им владеть; а тот, кто носит глубоко в душе мысли о кровавых ужасах и умеет выразить их с помощью палитры, красок или карандаша, — обыкновенно менее всех способен посягнуть на что-либо подобное в жизни.
Enough!
Но довольно!
I don't believe a single word of all those evil reports, by which men sought to brand the excellent Salvator an abandoned murderer and robber, and I hope that you, kindly reader, will share my opinion.
Я, по крайней мере, убежден, что все эти слухи, доказывающие, что достойный Сальватор способен был сделаться разбойником, не заслуживают никакого внимания, и искренно желаю, чтобы этого держались остальные, а также и ты, благосклонный читатель!
Otherwise, I see grounds for fearing that you might perhaps entertain some doubts respecting what I am about to tell you of this artist. the Salvator I wish to put before you in this tale—that is, according to my conception of him—is a man bubbling over with the exuberance of life and fiery energy, but at the same time a man endowed with the noblest and most loyal character—a character, which, like that of all men who think and feel deeply, is able even to control that bitter irony which arises from a clear view of the significance of life..
Иначе мне пришлось бы бояться, что ты, наслушавшись обо всем, что я намерен рассказать, пожалуй, в самом деле получишь некоторое сомнение, особенно когда мой Сальватор предстанет перед тобой как человек со своим живым, огненным характером, обладающим той злой иронией, на которую способны все люди, одаренные верным взглядом на жизнь, хотя и умеющий эту иронию обуздывать.
I need scarcely add that Salvator was no less renowned as a poet and musician than as a painter.
Известно, что Сальватор был таким же славным поэтом и музыкантом, как и живописцем.
His genius was revealed in magnificent refractions.
Гений его был способен, таким образом, испускать светлые лучи в разные стороны.
I repeat again, I do not believe that Salvator had any share in Masaniello's bloody deeds; on the contrary, I think it was the horrors of that fearful time which drove him from Naples to Rome, where he arrived a poor poverty-stricken fugitive, just at the time that Masaniello fell.
Потому я повторяю еще, что не верю нисколько, будто Сальватор принимал участие в кровавых подвигах Масаньело, и скорее склонен думать, что именно ужасы этого времени побудили его покинуть Неаполь и отправиться в Рим, куда он прибыл бедным неимущим скитальцем, как раз около того времени, когда пришла к концу власть Масаньело.
Not over well dressed, and with a scanty purse containing not more than a few bright sequins 1.8 in his pocket, he crept through the gate just after nightfall. Somehow or other, he didn't exactly know how, he wandered as far as the Piazza Navona.
Бедно и скромно одетый, с тощим кошельком в руках, где были каких-нибудь два или три цехина, прокрался он ночью через городские ворота и, сам не помня как, очутился на Пьяцца Навона.
In better times he had once lived there in a large house near the Pamfili Palace.
Там жил он некогда в прекрасном доме, как раз возле палаццо Памфили.
With an ill-tempered growl, he gazed up at the large plate-glass windows glistening and glimmering in the moonlight "Hm!" he exclaimed peevishly, "it'll cost me dozens of yards of coloured canvas before I can open my studio up there again." But all at once he felt as if paralysed in every limb, and at the same moment more weak and feeble than he had ever felt in his life before.
Грустно посмотрев на огромные зеркальные окна, отражавшие светлое сияние месяца, пробормотал он задумчиво: «Много же мне придется размалевать холстов, прежде чем буду я в состоянии устроить опять там свою мастерскую!» Но тут внезапно почувствовал он сильную боль во всем теле и такую слабость, какой не испытывал еще ни разу в жизни.
"But shall I," he murmured between his teeth as he sank down upon the stone steps leading up to the house door, "shall I really be able to finish canvas enough in the way the fools want it done?
«Хотя буду ли я только в состоянии, — продолжал он бормотать, опускаясь в бессилии на каменные ступени крыльца, — буду ли я в состоянии написать столько картин, сколько понадобится этим надутым глупцам?
Hm! I have a notion that that will be the end of it!".
Кажется, со мной скоро все будет кончено!».
A cold cutting night wind blew down the street.
Холодный ночной ветер загудел вдоль улицы.
Salvator recognised the necessity of seeking a shelter.
Сальватор чувствовал острую необходимость найти убежище на эту ночь.
Rising with difficulty, he staggered on into the Corso, 1.9 and then turned into the Via Bergognona.
С трудом поднялся он на ноги и, шатаясь, поплелся по Корсо, откуда свернул на улицу Бергоньоно.
At length he stopped before a little house with only a couple of windows, inhabited by a poor widow and her two daughters.
Там остановился он перед небольшим домиком, всего о двух окнах, где жила одна бедная вдова с двумя дочерьми.
This women had taken him in for little pay the first time he came to Rome, an unknown stranger noticed of nobody; and so he hoped again to find a lodging with her, such as would be best suited to the sad condition in which he then was.
В былое время живал он тут за очень дешевую плату, когда явился в первый раз в Рим никому неизвестным художником, а потому, соразмеряя с тем временем свое теперешнее положение, Сальватор думал, что лучше всего будет попробовать найти в этом доме пристанище и на этот раз.
He knocked confidently at the door, and several times called out his name aloud.
Ободренный этою мыслью, постучал он в дверь, назвав несколько раз себя по имени.
At last he heard the old woman slowly and reluctantly wakening up out of her sleep.
После довольно долгого ожидания услышал он, наконец, что старуха проснулась.
She shuffled to the window in her slippers, and began to rain down a shower of abuse upon the knave who was come to worry her in this way in the middle of the night. her house was not a wine-shop, &c., &c. Then there ensued a good deal of cross-questioning before she recognised her former lodger's voice.
Шлепая туфлями, подошла она к окну и начала разговор с довольно грубой брани, спросив, какой негодяй ломится так поздно в двери, причем прибавила, что дом ее не кабак.
but on Salvator's complaining that he had fled from Naples and was unable to find a shelter in Rome, the old dame cried, "By all the blessed saints of Heaven!.
После нескольких вопросов и ответов старуха признала наконец своего прежнего постояльца; услыхав же, что Сальватор бежал из Неаполя и, прибыв в Рим, не может найти ночлега, она закричала, всплеснув руками:. — О Господь милосердный, и вы, все святые!
Is that you, Signor Salvator?
Неужто это вы, господин Сальватор?
Well now, your little room up above, that looks on to the court, is still standing empty, and the old fig-tree has pushed its branches right through the window and into the room, so that you can sit and work like as if you was in a beautiful cool arbour.
Да ведь ваша комнатка с окнами на двор стоит до сей поры никем не занятая! А старое фиговое дерево разрослось до того, что ветви его рвутся прямо в окошко, так что вам можно будет сидеть и работать, точно в зеленой беседке.
Ay, and how pleased my girls will be that you have come back again, Signor Salvator.
Уж как обрадуются мои дочери, узнав о вашем возвращении!
But, d'ye know, my Margarita's grown a big girl and fine-looking?
Посмотрели бы вы, как выросла и похорошела Маргарита!
You won't give her any more rides on your knee now.
Вам теперь нельзя будет сажать ее на колени, как бывало прежде!..
And—and your little pussy, just fancy, three months ago she choked herself with a fish-bone.
А ваша любимая кошечка, представьте, околела три месяца тому назад, подавившись рыбьей костью!
Ah well, we all shall come to the grave at last.
Ну теперь, слава Богу, все пойдет хорошо!
But, d'ye know, my fat neighbour, who you so often laughed at and so often painted in such funny ways— d'ye know, she did marry that young fellow, Signor Luigi, after all.
Та самая, над которой вы так часто подшучивали и рисовали ее в смешном виде, — ведь она поймала-таки молодчика Луиджи и вышла за него замуж!