L'Argent / Деньги
I.
— А!
Onze heures venaient de sonner à la Bourse, lorsque Saccard entra chez Champeaux, dans la salle blanc et or, dont les deux hautes fenêtres donnent sur la place.
Часы на бирже пробили одиннадцать, когда Саккар вошел к Шампо, в голубой с золотом зал, с двумя высокими окнами, выходившими на площадь.
D'un coup d'œil, il parcourut les rangs de petites tables, où les convives affamés se serraient coude à coude; et il parut surpris de ne pas voir le visage qu'il cherchait.
Окинув взглядом ряды столиков, за которыми теснились посетители, он, казалось, удивился, не найдя того, кого искал.
Comme, dans la bousculade du service, un garçon passait, chargé de plats:.
Один из гарсонов, сновавших по зале, проходил мимо него с подносом.
«Dites donc, M. Huret n'est pas venu?
— Что господин Гюрэ еще не был?
—Non, monsieur, pas encore.».
— Нет, сударь.
Alors, Saccard se décida, s'assit à une table que quittait un client, dans l'embrasure d'une des fenêtres.
Поколебавшись с минуту, Саккар уселся за освободившимся столиком в амбразуре окна.
Il se croyait en retard; et, tandis qu'on changeait la serviette, ses regards se portèrent au-dehors, épiant les passants du trottoir.
Пока переменяли прибор, он рассеянно смотрел на улицу, следя за прохожими.
Même, lorsque le couvert fut rétabli, il ne commanda pas tout de suite, il demeura un moment les yeux sur la place, toute gaie de cette claire journée des premiers jours de mai.
Даже когда стол был накрыт, он не сразу опомнился, поглощенный созерцанием площади, дышавшей веселием ясного майского дня.
A cette heure où le monde déjeunait, elle était presque vide: sous les marronniers, d'une verdure tendre et neuve, les bancs restaient inoccupés. le long de la grille, à la station des voitures, la file des fiacres s'allongeait, d'un bout à l'autre. et l'omnibus de la Bastille s'arrêtait au bureau, à l'angle du jardin, sans laisser ni prendre de voyageurs..
Теперь, когда все завтракали, она была почти пуста; скамейки под каштанами, одетыми новой свежей зеленью, оставались незанятыми; длинная линия фиакров вытянулась вдоль ограды; бастильский омнибус остановился у конторы без пассажиров.
Le soleil tombait d'aplomb, le monument en était baigné, avec sa colonnade, ses deux statues, son vaste perron, en haut duquel il n'y avait encore que l'armée des chaises, en bon ordre.
Солнце палило, затопляя своими лучами здание биржи с его колоннадой, высокими статуями, балконом, на котором пока виднелись только ряды стульев.
Mais Saccard, s'étant tourné, reconnut Mazaud, l'agent de change, à la table voisine de la sienne: Il tendit la main.
Оглянувшись, Саккар увидел за соседним столиком Мазо, биржевого маклера. Он протянул ему руку.
«Tiens!
— А!
c'est vous.
Это вы.
Bonjour!
Здравствуйте!
—Bonjour!» répondit Mazaud, en donnant une poignée de main distraite.
— Здравствуйте! — отвечал Мазо, рассеянно отвечая на его пожатие.
Petit, brun, très vif, joli homme, il venait d'hériter de la charge d'un de ses oncles, à trente-deux ans.
Маленький, живой, красивый брюнет — он унаследовал свою должность от какого-то из своих дядей, в тридцать два года.
Et il semblait tout au convive qu'il avait en face de lui, un gros monsieur à figure rouge et rasée, le célèbre Amadieu, que la Bourse vénérait, depuis son fameux coup sur les Mines de Selsis.
По-видимому, он был совершенно поглощен своим собеседником, массивным, краснолицым, гладко выбритым господином, знаменитым Амадье, которого биржа боготворила со времени его пресловутой аферы со сельзискими рудниками.
Lorsque les titres étaient tombés à quinze francs, et que l'on considérait tout acheteur comme un fou, il avait mis dans l'affaire sa fortune, deux cent mille francs, au hasard, sans calcul ni flair, par un entêtement de brute chanceuse.
Бумаги упали до пятнадцати франков, на всякого покупателя смотрели, как на сумасшедшего — Амадье бросил в это дело все свое состояние, двести тысяч франков, так, зря, на авось, без всякого расчета.
Aujourd'hui que la découverte de filons réels et considérables avait fait dépasser aux titres le cours de mille francs, il gagnait une quinzaine de millions; et son opération imbécile qui aurait dû le faire enfermer autrefois, le haussait maintenant au rang des vastes cerveaux financiers. Il était salué, consulté surtout.
Открылись новые и богатые жилы; акции поднялись выше тысячи франков; Амадье загреб миллионов пятнадцать, и эта глупая операция, за которую его следовало бы посадить в сумасшедший дом, доставила ему славу великого финансиста, Его поздравляли, с ним советовались.
D'ailleurs, il ne donnait plus d'ordres, comme satisfait, trônant désormais dans son coup de génie unique et légendaire.
С тех пор он, впрочем, воздерживался от дел, царствуя в ореоле своей единственной, легендарной аферы.
Mazaud devait rêver sa clientèle.
Вероятно, Мазо добивался его клиентуры.
Saccard, n'ayant pu obtenir d'Amadieu même un sourire, salua la table d'en face, où se trouvaient réunis trois spéculateurs de sa connaissance, Pillerault, Moser et Salmon.
Не получив от Амадье даже улыбки, Саккар раскланялся с тремя спекулянтами, сидевшими: за столиком напротив него — Пильро, Мозером и Сальмоном.
«Bonjour! ça va bien?
— Здравствуйте, как дела?
—Oui, pas mal.... Bonjour!».
— Ничего, помаленьку... Здравствуйте.
Chez ceux-ci encore, il sentit la froideur, l'hostilité presque.
И с этой стороны он встречал холодное, почти враждебное отношение.
Pillerault pourtant, très grand, très maigre, avec des gestes saccadés et un nez en lame de sabre, dans un visage osseux de chevalier errant, avait d'habitude la familiarité d'un joueur qui érigeait en principe le casse- cou, déclarant qu'il culbutait dans des catastrophes, chaque fois qu'il s'appliquait à réfléchir.
А между тем Пильро, высокий, худощавый малый, с порывистыми жестами, с ястребиным носом на костлявом лице странствующего рыцаря — отличался фамильярностью игрока, который возводит в принцип азартную игру, говоря, что погибнет, если станет обдумывать свои операции.
Il était d'une nature exubérante de haussier, toujours tourné à la victoire, tandis que Moser, au contraire, de taille courte, le teint jaune, ravagé par une maladie de foie, se lamentait sans cesse, en proie à de continuelles craintes de cataclysme.
Он обладал счастливой натурой спекулянта, которому всегда везет, тогда как Мозер, господин небольшого роста, с желтым лицом, очевидно, страдавший печенью, вечно ныл и жаловался, опасаясь кризиса.
Quant à Salmon, un très bel homme luttant contre la cinquantaine, étalant une barbe superbe, d'un noir d'encre, il passait pour un gaillard extraordinairement fort.
Что касается Сальмона, очень эффектного господина, несмотря на свои пятьдесят лет, с великолепной черной, как смоль, бородой, то он слыл за удивительно ловкого малого.
Jamais il ne parlait, il ne répondait que par des sourires, on ne savait dans quel sens il jouait, ni même s'il jouait; et sa façon d'écouter impressionnait tellement Moser, que souvent celui-ci, après lui avoir fait une confidence, courait changer un ordre, démonté par son silence.
Он никогда не разговаривал, отделываясь только улыбками; никто не знал, где он играет и играет ли вообще. и тем не менее его манера слушать производила такое впечатление на Мозера, что часто, рассказав Сальмону о какой-нибудь предполагаемой афере, он отказывался от нее, сбитый с толку молчанием своего собеседника.
Dans cette indifférence qu'on lui témoignait, Saccard était resté les regards fiévreux et provocants, achevant le tour de la salle.
Встречая со всех сторон равнодушие, Саккар обводил зал лихорадочным, вызывающим взглядом.
Et il n'échangea plus un signe de tête qu'avec un grand jeune homme, assis a trois tables de distance, le beau Sabatani, un Levantin, à la face longue et brune, qu'éclairaient des yeux noirs magnifiques, mais qu'une bouche mauvaise, inquiétante, gâtait.
Он раскланялся еще только с одним высоким молодым человеком восточного типа, красавцем Сабатани, с продолговатым смуглым лицом и великолепными черными глазами, но дурным, неприятным ртом.
L'amabilité de ce garçon acheva de l'irriter: quelque exécuté d'une Bourse étrangère, un de ces gaillards mystérieux aimé des femmes, tombé depuis le dernier automne sur le marché, qu'il avait déjà vu à l'œuvre comme prête-nom dans un désastre de banque, et qui peu à peu conquérait la confiance de la corbeille et de la coulisse, par beaucoup de correction et une bonne grâce infatigable, même pour les plus tarés.
Любезность этого господина окончательно взорвала его: это был агент какой-то иностранной биржи, таинственная личность, любимец женщин, явившийся неведомо откуда с прошлой осени и уже разыгравший сомнительную роль при крушении одного банка, но успевший снова приобрести доверие своими безукоризненными манерами и неизменной любезностью со всеми.
Un garçon était debout devant Saccard.
Гарсон обратился к Саккару с вопросом:
«Qu'est-ce que monsieur prend?
— Что прикажете, сударь?
—Ah! oui.... Ce que vous voudrez, une côtelette, des asperges.».
— Ах, да... что хотите... котлетку, спаржи!..
Puis, il rappela le garçon.
Потом он снова спросил:
«Vous êtes sûr que M. Huret n'est pas venu avant moi et n'est pas reparti?
— Вы наверно знаете, что господин Гюрэ еще не был и не ушел раньше меня?
—Oh! absolument sûr!».
— О, да, сударь, наверное!..
Ainsi, il en était là, après la débâcle qui, en octobre, l'avait forcé une fois de plus à liquider sa situation, à vendre son hôtel du parc Monceau, pour louer un appartement les Sabatanis seuls le saluaient, son entrée dans un restaurant, où il avait régné, ne faisait plus tourner toutes les têtes, tendre toutes les mains.
Итак, вот в каком положении ему пришлось очутиться после октябрьского краха, когда он должен был ликвидировать дела, продать дом в парке Монсо и переселиться в наемную квартиру; только господа вроде Сабатани раскланивались с ним. его появление в ресторане, где он был когда-то царьком, не произвело никакого впечатления: головы не оборачивались, руки не протягивались к нему, как прежде..
Il était beau joueur, il restait sans rancune, à la suite de cette dernière affaire de terrains, scandaleuse et désastreuse, dont il n'avait guère sauvé que sa peau.
Как истый игрок, он без всякой злобы вспоминал последнюю аферу, скандальную, убийственную, в которой он еле спас свою шкуру.
Mais une fièvre de revanche s'allumait dans son être; et l'absence d'Huret qui avait formellement promis d'être là, dès onze heures, pour lui rendre compte de la démarche dont il s'était chargé près de son frère Rougon, le ministre alors triomphant, l'exaspérait surtout contre ce dernier.
Но все его существо жаждало реванша, и отсутствие Гюрэ, которому он дал поручение к своему брату Ругону, министру, бывшему тогда в силе, и которому назначил свидание здесь, в ресторане, в одиннадцать часов, — возмущало его.
Huret, député docile, créature du grand homme, n'était qu'un commissionnaire.
Гюрэ, послушный депутат, креатура великого человека, был только комиссионером.
Seulement, Rougon, lui qui pouvait tout, était-ce possible qu'il l'abandonnât ainsi?
Но Ругон, всемогущий Ругон, неужели он оставил его на произвол судьбы?
Jamais il ne s'était montré bon frère.
Никогда-то он не был добрым братом.
Qu'il se fût fâché après la catastrophe, qu'il eût rompu ouvertement pour n'être point compromis lui-même, cela s'expliquait.
Положим, катастрофа рассердила его, понятно также, что он прекратил сношения с Саккаром, не желая себя компрометировать; но разве не мог он в течение этих шести месяцев помочь ему тайно?
mais, depuis six mois, n'aurait-il pas dû lui venir secrètement en aide et, maintenant, allait-il avoir le cœur de refuser le suprême coup d'épaule qu'il lui faisait demander par un tiers, n'osant le voir en personne, craignant quelque crise de colère qui l'emporterait?.
Неужели у него хватит жестокости и теперь отказать в помощи, которой Саккар даже не решался просить лично, не смея явиться к брату, опасаясь его гнева.
Il n'avait qu'un mot à dire, il le remettrait debout, avec tout ce lâche et grand Paris sous les talons.
Стоит ему пошевелить пальцем — и Саккар снова на высоте, а Париж, подлый, огромный Париж — у его ног.
«Quel vin désire monsieur?
— Какого вина прикажете, сударь?
demanda le sommelier.
— спросил гарсон.