The Secret of Macarger's Gulch/Тайна долины Макарджера
THE SECRET OF MACARGER’S GULCH
Northwestwardly from Indian Hill, about nine miles as the crow flies, is Macarger’s Gulch.
Милях в девяти от Индийского холма, на северо-западе, лежит долина Макарджера.
It is not much of a gulch—a mere depression between two wooded ridges of inconsiderable height.
Это, собственно, даже и не долина, а просто ложбинка между двумя невысокими лесистыми склонами.
From its mouth up to its head—for gulches, like rivers, have an anatomy of their own—the distance does not exceed two miles, and the width at bottom is at only one place more than a dozen yards; for most of the distance on either side of the little brook which drains it in winter, and goes dry in the early spring, there is no level ground at all; the steep slopes of the hills, covered with an almost impenetrable growth of manzanita and chemisal, are parted by nothing but the width of the water course.
Расстояние от устья до верховьев (ведь долины, как и реки, имеют свое определенное строение) не превышает двух миль, а ложе в самом широком месте чуть больше дюжины ярдов. Всю ширину долины занимает небольшой ручей, полноводный в зимнюю пору и высыхающий ранней весной; так что лишь водное русло отделяет друг от друга два пологих склона, заросших непроходимым колючим кустарником и толокнянкой.
No one but an occasional enterprising hunter of the vicinity ever goes into Macarger’s Gulch, and five miles away it is unknown, even by name.
Ни одна живая душа не заглядывает в долину Макарджера, разве только случайно забредет сюда кто-нибудь из наиболее предприимчивых окрестных охотников. За пять миль от этого места даже название его никому не известно.
Within that distance in any direction are far more conspicuous topographical features without names, and one might try in vain to ascertain by local inquiry the origin of the name of this one.
Впрочем, в тех краях можно найти много безымянных географических достопримечательностей, гораздо более интересных, чем долина Макарджера, и вы напрасно стали бы расспрашивать местных жителей о происхождении именно этого названия.
About midway between the head and the mouth of Macarger’s Gulch, the hill on the right as you ascend is cloven by another gulch, a short dry one, and at the junction of the two is a level space of two or three acres, and there a few years ago stood an old board house containing one small room.
Если двигаться от устья в глубь долины, то на полпути можно обнаружить еще одну долину с коротким сухим ложем, перерезывающую горный склон справа. Пересечение двух долин образует площадку в два-три акра. На ней несколько лет назад находился полуразвалившийся дощатый домик, состоявший всего из одной комнаты.
How the component parts of the house, few and simple as they were, had been assembled at that almost inaccessible point is a problem in the solution of which there would be greater satisfaction than advantage.
Каким образом удалось построить хижину, пусть даже незатейливую и маленькую, в столь неприступном месте, — это загадка, разрешение которой утолило бы ваше любопытство, но едва ли принесло бы вам какую-либо пользу.
Possibly the creek bed is a reformed road.
Возможно, нынешнее ложе ручья было когда-то дорогой.
It is certain that the gulch was at one time pretty thoroughly prospected by miners, who must have had some means of getting in with at least pack animals carrying tools and supplies; their profits, apparently, were not such as would have justified any considerable outlay to connect Macarger’s Gulch with any center of civilization enjoying the distinction of a sawmill.
Известно только, что в этой долине одно время велись довольно тщательные горные изыскания, а стало быть, сюда должны были каким-то образом добираться рудокопы и вьючные животные с инструментом и продовольствием. По всей вероятности, прибыль от разработок не оправдывала тех затрат, которые понадобились бы на то, чтобы соединить долину Макарджера с каким- нибудь центром цивилизации, знаменитым своим лесопильным заводом.
The house, however, was there, most of it.
Как бы там ни было, в долине сохранился домик, или, вернее, значительная часть его.
It lacked a door and a window frame, and the chimney of mud and stones had fallen into an unlovely heap, overgrown with rank weeds.
В хижине отсутствовали дверь и окно, а сложенная из камней и глины труба превратилась в непривлекательную бесформенную груду, густо заросшую дерном.
Such humble furniture as there may once have been and much of the lower weatherboarding, had served as fuel in the camp fires of hunters; as had also, probably, the curbing of an old well, which at the time I write of existed in the form of a rather wide but not very deep depression near by.
Скудная мебель, которая, вероятно, находилась когда-то в домике, пошла на топливо для охотничьих костров, так же как и большая часть нижних досок обшивки.
One afternoon in the summer of 1874, I passed up Macarger’s Gulch from the narrow valley into which it opens, by following the dry bed of the brook.
Эта же судьба постигла, должно быть, и колодезный сруб, ибо в то время, о котором идет речь, от колодца оставалась лишь довольно широкая, но не слишком глубокая яма неподалеку от хижины.
I was quail-shooting and had made a bag of about a dozen birds by the time I had reached the house described, of whose existence I was until then unaware.
Однажды летним днем 1874 года я проходил долину Макарджера, двигаясь по высохшему руслу ручья из другой, более узкой долины, Я охотился на перепелов, и в сумке у меня лежало уже около дюжины птиц, когда я достиг описываемой хижины, о существовании которой доселе и не подозревал.
After rather carelessly inspecting the ruin I resumed my sport, and having fairly good success prolonged it until near sunset, when it occurred to me that I was a long way from any human habitation—too far to reach one by nightfall.
Бегло осмотрев разрушенный домик, я продолжал охоту, и так как мне на сей раз необыкновенно везло, я задержался в этой долине почти до заката солнца. Тут только я вспомнил, что ушел довольно далеко от человеческого жилья и не успею найти пристанище до наступления ночи.
But in my game bag was food, and the old house would afford shelter, if shelter were needed on a warm and dewless night in the foothills of the Sierra Nevada, where one may sleep in comfort on the pine needles, without covering.
Но в моей охотничьей сумке было вдоволь еды, а старый дом мог вполне послужить мне приютом, если он вообще требуется в теплую и сухую ночь в горах Сьерра Невады, где можно без всяких одеял отлично выспаться на ложе из сосновой хвои.
I am fond of solitude and love the night, so my resolution to “camp out” was soon taken, and by the time that it was dark I had made my bed of boughs and grasses in a corner of the room and was roasting a quail at a fire that I had kindled on the hearth.
Я люблю одиночество, мне нравятся летние ночи, и потому я без особых колебаний решил разбить здесь лагерь. До наступления темноты у меня уже готова была в углу комнаты постель из веток и листьев, а на огне жарился перепел.
The smoke escaped out of the ruined chimney, the light illuminated the room with a kindly glow, and as I ate my simple meal of plain bird and drank the remains of a bottle of red wine which had served me all the afternoon in place of the water, which the region did not supply, I experienced a sense of comfort which better fare and accommodations do not always give.
Из разрушенного очага тянуло дымом, пламя мягко освещало комнату. Сидя за скромным ужином из дичи и допивая остатки вина, которым мне, за неимением воды, весь день пришлось утолять жажду, я наслаждался довольством и покоем, какие не всегда доставляет нам даже более изысканный стол и комфортабельное жилище.
Nevertheless, there was something lacking.
И тем не менее что-то было не так.
I had a sense of comfort, but not of security.
Я ощущал довольство и покой, но не чувствовал себя в безопасности.
I detected myself staring more frequently at the open doorway and blank window than I could find warrant for doing.
Я поймал себя на том, что чаще, чем нужно, посматриваю на пустые проемы окна и двери.
Outside these apertures all was black, and I was unable to repress a certain feeling of apprehension as my fancy pictured the outer world and filled it with unfriendly entities, natural and supernatural—chief among which, in their respective classes, were the grizzly bear, which I knew was occasionally still seen in that region, and the ghost, which I had reason to think was not.
Глядя в черноту ночи, я не мог избавиться от какой-то непонятной тревоги. Воображение мое наполняло мир, лежащий за пределами хижины, враждебными мне существами — реальными и сверхъестественными. Самыми главными среди них были медведь гризли, который, как я знал, все еще встречается в тех местах и призраки которых, как я имел все основания думать, едва ли можно было здесь встретить.
Unfortunately, our feelings do not always respect the law of probabilities, and to me that evening, the possible and the impossible were equally disquieting.
К сожалению, наши чувства не всегда считаются с теорией вероятности, и меня в этот вечер одинаково страшило как возможное, так и невозможное.
Everyone who has had experience in the matter must have observed that one confronts the actual and imaginary perils of the night with far less apprehension in the open air than in a house with an open doorway.
Каждый, кому приходилось когда-либо бывать в подобной обстановке, вероятно, замечал, что по ночам боязнь действительной и воображаемой опасности не так велика под открытым небом, как в доме с распахнутой дверью.
I felt this now as I lay on my leafy couch in a corner of the room next to the chimney and permitted my fire to die out.
Я понял это, когда лежал на постели из листьев в углу комнаты, следя за медленно догорающим огнем.
So strong became my sense of the presence of something malign and menacing in the place, that I found myself almost unable to withdraw my eyes from the opening, as in the deepening darkness it became more and more indistinct.
Когда глаза мои привыкли к темноте, я стал различать при слабом свете тлеющих углей очертания темных провалов двери и окна.
And when the last little flame flickered and went out I grasped the shotgun which I had laid at my side and actually turned the muzzle in the direction of the now invisible entrance, my thumb on one of the hammers, ready to cock the piece, my breath suspended, my muscles rigid and tense.
И как только в очаге угасла последняя искра, я, схватив лежавшее рядом ружье, направил дуло на теперь уже совершенно невидимый дверной проем.
But later I laid down the weapon with a sense of shame and mortification.
Спустя некоторое время я отложил ружье, испытывая стыд и унижение.
What did I fear, and why?—I, to whom the night had been a more familiar face Than that of man— I, in whom that element of hereditary superstition from which none of us is altogether free had given to solitude and darkness and silence only a more alluring interest and charm!
Мне, который, по своей врожденной склонности к суевериям, свойственной в той или иной степени любому из нас, всегда умел находить особую прелесть и очарование в одиночестве, мраке и безмолвии!
I was unable to comprehend my folly, and losing in the conjecture the thing conjectured of, I fell asleep.
Я лежал, рассеянно глядя на догорающий огонь, и не думал больше ни о моем сне, ни о том, что меня окружало.
And then I dreamed.
И тут я увидел сон.
I was in a great city in a foreign land—a city whose people were of my own race, with minor differences of speech and costume; yet precisely what these were I could not say; my sense of them was indistinct.
Люди здесь были какой-то родственной мне нации и лишь незначительно отличались по одежде и языку.
The city was dominated by a great castle upon an overlooking height whose name I knew, but could not speak.
В центре города высился огромный замок.
I walked through many streets, some broad and straight with high, modern buildings, some narrow, gloomy, and tortuous, between the gables of quaint old houses whose overhanging stories, elaborately ornamented with carvings in wood and stone, almost met above my head.
Нависающие верхние этажи, украшенные искусной резьбой по дереву и камню, почти сходились у меня над головой.
I sought someone whom I had never seen, yet knew that I should recognize when found.
Я искал кого-то, кого никогда не видел, но тем не менее я был уверен, что, найдя, сразу же узнаю его.
My quest was not aimless and fortuitous; it had a definite method.
Поиски мои не были бесцельными или беспорядочными. В них была определенная методическая последовательность.
I turned from one street into another without hesitation and threaded a maze of intricate passages, devoid of the fear of losing my way.
Я без колебаний сворачивал с одной улицы на другую и, нисколько не боясь заблудиться, петлял по лабиринту узких переулков.
Presently I stopped before a low door in a plain stone house which might have been the dwelling of an artisan of the better sort, and without announcing myself, entered.
Наконец я остановился перед низенькой дверью скромного каменного домика, по всей вероятности, жилища какого-нибудь ремесленника из тех, что побогаче. Я вошел, не постучавшись.
The room, rather sparely furnished, and lighted by a single window with small diamond-shaped panes, had but two occupants; a man and a woman.
В комнате, довольно скудно обставленной и освещенной единственным окном из ромбовидных стекол, находились двое — мужчина и женщина.
They took no notice of my intrusion, a circumstance which, in the manner of dreams, appeared entirely natural.
Они не обратили ни малейшего внимания на мое вторжение — во сне такие вещи кажутся вполне естественными.
They were not conversing; they sat apart, unoccupied and sullen.
Мужчина и женщина не разговаривали между собою; они просто сидели, угрюмые и неподвижные, в разных углах комнаты.
The woman was young and rather stout, with fine large eyes and a certain grave beauty; my memory of her expression is exceedingly vivid, but in dreams one does not observe the details of faces.
Женщина была молодая и довольно полная. Она отличалась какой- то строгой красотой, у нее были прекрасные большие глаза. Весь ее облик чрезвычайно живо запечатлелся в моей памяти, но лица ее я не запомнил: во сне человек не замечает таких деталей.
About her shoulders was a plaid shawl.
На плечи женщины был наброшен клетчатый плед.
The man was older, dark, with an evil face made more forbidding by a long scar extending from near the left temple diagonally downward into the black mustache; though in my dreams it seemed rather to haunt the face as a thing apart—I can express it no otherwise—than to belong to it.
Мужчина выглядел гораздо старше ее. Его смуглое свирепое лицо казалось еще более отталкивающим из-за длинного шрама, тянувшегося наискось от виска до черных усов. Во сне мне казалось, что шрам не врезался в лицо, а точно маячит перед ним — по-иному я не могу это выразить — как нечто самостоятельное.
The moment that I found the man and woman I knew them to be husband and wife.
В тот самый момент, как я увидел эту пару, я понял, что они муж и жена.
What followed, I remember indistinctly; all was confused and inconsistent—made so, I think, by gleams of consciousness.
Что произошло дальше, я помню смутно.
It was as if two pictures, the scene of my dream, and my actual surroundings, had been blended, one overlying the other, until the former, gradually fading, disappeared, and I was broad awake in the deserted cabin, entirely and tranquilly conscious of my situation.
Казалось, картина моего сна и мое реальное окружение соединились, накладываясь одно на другое, пока наконец первое, постепенно бледнея, не исчезло совсем.
My foolish fear was gone, and opening my eyes I saw that my fire, not altogether burned out, had revived by the falling of a stick and was again lighting the room.
Открыв глаза, я увидел, что огонь не погас, а, напротив, разгорелся с новой силой от упавшей в очаг ветки.
I had probably slept only a few minutes, but my commonplace dream had somehow so strongly impressed me that I was no longer drowsy; and after a little while I rose, pushed the embers of my fire together, and lighting my pipe proceeded in a rather ludicrously methodical way to meditate upon my vision.
Я, должно быть, задремал всего на несколько минут, но мой, в общем довольно банальный, сон почему-то произвел на меня сильное впечатление, и мне совершенно расхотелось спать.
It would have puzzled me then to say in what respect it was worth attention.
Что- то в моем сознании, вопреки рассудку и воле, твердило мне, что все это имеет чрезвычайно важное значение.