El pozo y el péndulo/Колодец и маятник
El pozo y el péndulo [Cuento - Texto completo.]. Edgar Allan Poe Impia tortorum longas hic turba furores Sanguina innocui, nao satiata, aluit.
В глубочайшем сне — нет!. Эдгар Аллан По Колодец и маятник Impia tortorum longas hic turba furores Sanguinis innocui, non satiata, aluit.
Sospite nunc patria, fracto nunc funeris antro, Mors ubi dira fuit vita salusque patent.
Sospite nunc patria, fracto nunc funeris antro, Mors ubi dira fuit, vita salusque patent.
(Cuarteto compuesto para las puertas de un mercado que ha de ser erigido en el emplazamiento del Club de los Jacobinos en París.). Sentía náuseas, náuseas de muerte después de tan larga agonía; y, cuando por fin me desataron y me permitieron sentarme, comprendí que mis sentidos me abandonaban.
Четверостишие, сочиненное для ворот рынка, который решили построить на месте Якобинского клуба в Париже Я изнемог; долгая пытка совсем измучила меня; и когда меня наконец развязали и усадили, я почувствовал, что теряю сознание.. не раз — очень ненадолго — мне удавалось вновь призвать чувства, которые, как понимал я по зрелом размышленье, я мог испытать не иначе, как во время своего кажущегося беспамятства..
La sentencia, la atroz sentencia de muerte, fue el último sonido reconocible que registraron mis oídos.
Слова смертного приговора — страшные слова — были последними, какие различило мое ухо.
Después, el murmullo de las voces de los inquisidores pareció fundirse en un soñoliento zumbido indeterminado, que trajo a mi mente la idea de revolución, tal vez porque imaginativamente lo confundía con el ronroneo de una rueda de molino.
Он вызвал в мозгу моем образ вихря, круговорота, быть может, оттого, что напомнил шум мельничного колеса.
Esto duró muy poco, pues de pronto cesé de oír.
Приговор вынесен; и, кажется, с тех пор прошло немало времени.
Pero al mismo tiempo pude ver… ¡aunque con qué terrible exageración!
Зато я все еще видел, но с какой беспощадной, преувеличенной отчетливостью!
Vi los labios de los jueces togados de negro.
Я видел губы судей над черными мантиями.
Me parecieron blancos… más blancos que la hoja sobre la cual trazo estas palabras, y finos hasta lo grotesco; finos por la intensidad de su expresión de firmeza, de inmutable resolución, de absoluto desprecio hacia la tortura humana.
Они показались мне белыми — белей бумаги, которой я поверяю зти строки, — и ненатурально тонкими, так сжала их неумолимая твердость, непреклонная решимость, жестокое презрение к человеческому горю.
Vi que los decretos de lo que para mí era el destino brotaban todavía de aquellos labios. Los vi torcerse mientras pronunciaban una frase letal.
Я видел, как движенья этих губ решают мою судьбу, как зти губы кривятся, как на них шевелятся слова о моей смерти.
Los vi formar las sílabas de mi nombre, y me estremecí, porque ningún sonido llegaba hasta mí.
Я видел, как они складывают слоги моего имени; и я содрогался, потому что не слышал ни единого звука.
Y en aquellos momentos de horror delirante vi también oscilar imperceptible y suavemente las negras colgaduras que ocultaban los muros de la estancia.
В эти мгновения томящего ужаса я все-таки видел и легкое, едва заметное колыханье черного штофа, которым была обита зала.
Entonces mi visión recayó en las siete altas bujías de la mesa.
Потом взгляд мой упал на семь длинных свечей на столе.
Al principio me parecieron símbolos de caridad, como blancos y esbeltos ángeles que me salvarían.
Сначала они показались мне знаком милосердия, белыми стройными ангелами, которые меня спасут.
pero entonces, bruscamente, una espantosa náusea invadió mi espíritu y sentí que todas mis fibras se estremecían como si hubiera tocado los hilos de una batería galvánica, mientras las formas angélicas se convertían en hueros espectros de cabezas llameantes, y comprendí que ninguna ayuda me vendría de ellos..
но тотчас меня охватила смертная тоска, и меня всего пронизало дрожью, как будто я дотронулся до проводов гальванической батареи, ангелы стали пустыми призраками об огненных головах, и я понял, что они мне ничем не помогут..
Como una profunda nota musical penetró en mi fantasía la noción de que la tumba debía ser el lugar del más dulce descanso.
И тогда-то в мое сознанье, подобно нежной музыкальной фразе, прокралась мысль о том, как сладок должен быть покой могилы.
El pensamiento vino poco a poco y sigiloso, de modo que pasó un tiempo antes de poder apreciarlo plenamente.
Она подбиралась мягко, исподволь и не вдруг во мне укрепилась.
pero, en el momento en que mi espíritu llegaba por fin a abrigarlo, las figuras de los jueces se desvanecieron como por arte de magia, las altas bujías se hundieron en la nada, mientras sus llamas desaparecían, y me envolvió la más negra de las tinieblas..
но как только она наконец овладела мной вполне, лица судей скрылись из глаз, словно по волшебству; длинные свечи вмиг сгорели дотла; их пламя погасло; осталась черная тьма.
Todas mis sensaciones fueron tragadas por el torbellino de una caída en profundidad, como la del alma en el Hades.
все чувства во мне замерли, исчезли, как при безумном падении с большой высоты, будто сама душа полетела вниз, в преисподнюю..
Y luego el universo no fue más que silencio, calma y noche.
А дальше молчание, и тишина, и ночь вытеснили все остальное.
Me había desmayado, pero no puedo afirmar que hubiera perdido completamente la conciencia.
Это был обморок; и все же не стану утверждать, что потерял сознание совершенно.
No trataré de definir lo que me quedaba de ella, y menos describirla; pero no la había perdido por completo.
Что именно продолжал я сознавать, не берусь ни определять, ни даже описывать; однако было потеряно не все.
En el más profundo sopor, en el delirio, en el desmayo… ¡hasta la muerte, hasta la misma tumba!, no todo se pierde.
В глубочайшем сне — нет! В беспамятстве — нет! В обмороке — нет! В смерти — нет! Даже в могиле не все потеряно.
O bien, no existe la inmortalidad para el hombre.
Иначе не существует бессмертия.
Cuando surgimos del más profundo de los sopores, rompemos la tela sutil de algún sueño.
Пробуждаясь от самого глубокого сна, мы разрываем зыбкую паутину некоего сновиденья.
Y, sin embargo, un poco más tarde (tan frágil puede haber sido aquella tela) no nos acordamos de haber soñado.
Но в следующий миг (так тонка эта паутина) мы уже не помним, что нам снилось.
Cuando volvemos a la vida después de un desmayo, pasamos por dos momentos: primero, el del sentimiento de la existencia mental o espiritual; segundo, el de la existencia física.
Приходя в себя после обморока, мы проходим две ступени: сначала мы возвращаемся в мир нравственный и духовный, а потом уж вновь обретаем ощущение жизни физической.
Es probable que si al llegar al segundo momento pudiéramos recordar las impresiones del primero, éstas contendrían multitud de recuerdos del abismo que se abre más atrás.
Возможно, что, если, достигнув второй ступени, мы бы помнили ощущения первой, в них нашли бы мы красноречивые свидетельства об оставленной позади бездне.
Y ese abismo, ¿qué es?
Но бездна эта — что она такое?
¿Cómo, por lo menos, distinguir sus sombras de la tumba?
И как хоть отличить тени ее от могильных?
Pero si las impresiones de lo que he llamado el primer momento no pueden ser recordadas por un acto de la voluntad, ¿no se presentan inesperadamente después de un largo intervalo, mientras nos maravillamos preguntándonos de dónde proceden?
Однако, если впечатления того, что я назвал первой ступенью, нельзя намеренно вызвать в памяти, разве не являются они нам нежданно, неведомо откуда, спустя долгий срок?
Aquel que nunca se ha desmayado, no descubrirá extraños palacios y caras fantásticamente familiares en las brasas del carbón.
Тот, кто не падал в обморок, никогда не различит диковинных дворцов и странно знакомых лиц в догорающих угольях.
no contemplará, flotando en el aire, las melancólicas visiones que la mayoría no es capaz de ver; no meditará mientras respira el perfume de una nueva flor. no sentirá exaltarse su mente ante el sentido de una cadencia musical que jamás había llamado antes su atención.
не увидит парящих в вышине печальных видений, которых не замечают другие, не призадумается над запахом неизвестного цветка, не удивится вдруг музыкальному ритму, никогда прежде не останавливавшему его внимания.
Entre frecuentes y reflexivos esfuerzos para recordar, entre acendradas luchas para apresar algún vestigio de ese estado de aparente aniquilación en el cual se había hundido mi alma, ha habido momentos en que he vislumbrado el triunfo.
Среди частых и трудных усилий припомнить, среди упорных стараний собрать разрозненные приметы того состояния кажущегося небытия, в какое впала моя душа, бывали минуты, когда мне мнился успех.
breves, brevísimos períodos en que pude evocar recuerdos que, a la luz de mi lucidez posterior, sólo podían referirse a aquel momento de aparente inconsciencia..
не раз — очень ненадолго — мне удавалось вновь призвать чувства, которые, как понимал я по зрелом размышленье, я мог испытать не иначе, как во время своего кажущегося беспамятства..
Esas sombras de recuerdo me muestran, borrosamente, altas siluetas que me alzaron y me llevaron en silencio, descendiendo… descendiendo… siempre descendiendo… hasta que un horrible mareo me oprimió a la sola idea de lo interminable de ese descenso.
Призрачные воспоминанья невнятно говорят мне о том, как высокие фигуры подняли и безмолвно понесли меня вниз, вниз, все вниз, пока у меня не захватило дух от самой нескончаемости спуска.
También evocan el vago horror que sentía mi corazón, precisamente a causa de la monstruosa calma que me invadía.
Они говорят мне о том, как смутный страх сжал мне сердце, оттого что сердце это странно затихло.
Viene luego una sensación de súbita inmovilidad que invade todas las cosas, como si aquellos que me llevaban (¡atroz cortejo!). hubieran superado en su descenso los límites de lo ilimitado y descansaran de la fatiga de su tarea.
Потом все вдруг сковала неподвижность, точно те, кто нес меня (зловещий кортеж!. ), нарушили, спускаясь, пределы беспредельного и остановились передохнуть от тяжкой работы.
Después de esto viene a la mente como un desabrimiento y humedad, y luego, todo es locura -la locura de un recuerdo que se afana entre cosas prohibidas.
Потом душу окутал унылый туман. А дальше все тонет в безумии — безумии памяти, занявшейся запретным предметом.
Súbitamente, el movimiento y el sonido ganaron otra vez mi espíritu: el tumultuoso movimiento de mi corazón y, en mis oídos, el sonido de su latir.
Вдруг ко мне вернулись движение и шум — буйное движение, биение сердца шумом отозвалось в ушах.
Sucedió una pausa, en la que todo era confuso.
Потом был безмолвный провал пустоты.
Otra vez sonido, movimiento y tacto -una sensación de hormigueo en todo mi cuerpo-.
Но тотчас шум и движение, касание — и трепет охватил весь мой состав.
Y luego la mera conciencia de existir, sin pensamiento; algo que duró largo tiempo.
Потом было лишь ощущение бытия, без мыслей — и это длилось долго.
De pronto, bruscamente, el pensamiento, un espanto estremecedor y el esfuerzo más intenso por comprender mi verdadera situación.
Потом внезапно проснулась мысль и накатил ужас, и я уже изо всех сил старался осознать, что же со мной произошло.
A esto sucedió un profundo deseo de recaer en la insensibilidad.
Потом захотелось вновь погрузиться в беспамятство.
Otra vez un violento revivir del espíritu y un esfuerzo por moverme, hasta conseguirlo.
Потом душа встрепенулась, напряглась усилием ожить и ожила.
Y entonces el recuerdo vívido del proceso, los jueces, las colgaduras negras, la sentencia, la náusea, el desmayo.
И тотчас вспомнились пытки, судьи, траурный штоф на стенах, приговор, дурнота, обморок.
Y total olvido de lo que siguió, de todo lo que tiempos posteriores, y un obstinado esfuerzo, me han permitido vagamente recordar.
И опять совершенно забылось все то, что уже долго спустя мне удалось кое-как воскресить упорным усилием памяти.
Hasta ese momento no había abierto los ojos.
Я пока не открывал глаз.
Sentí que yacía de espaldas y que no estaba atado.
Я понял, что лежу на спине, без пут.