The Boarded Window/Заколоченное окно
THE BOARDED WINDOW.
Заколоченное окно.
In 1830, only a few miles away from what is now the great city of Cincinnati, lay an immense and almost unbroken forest.
В 1830 году, всего в нескольких милях от того места, где сейчас вырос большой город Цинциннати, тянулся огромный девственный лес.
The whole region was sparsely settled by people of the frontier—restless souls who no sooner had hewn fairly habitable homes out of the wilderness and attained to that degree of prosperity which to-day we should call indigence than impelled by some mysterious impulse of their nature they abandoned all and pushed farther westward, to encounter new perils and privations in the effort to regain the meagre comforts which they had voluntarily renounced.
В те времена все это обширное пространство было населено лишь немногочисленными обитателями «фронтира» [8] — этими беспокойными душами, которые, едва успев выстроить себе в лесной чаще более или менее сносное жилье и достичь скудного благополучия, по нашим понятиям граничащего с нищетой, оставляли все и, повинуясь непостижимому инстинкту, шли дальше на запад, чтобы встретиться там с новыми опасностями и лишениями в борьбе за жалкие удобства, которые они только что добровольно отвергли.
Many of them had already forsaken that region for the remoter settlements, but among those remaining was one who had been of those first arriving.
Многие из них уже покинули этот край в поисках более удаленных земель, но среди оставшихся все еще находился человек, который пришел сюда одним из первых.
He lived alone in a house of logs surrounded on all sides by the great forest, of whose gloom and silence he seemed a part, for no one had ever known him to smile nor speak a needless word.
Он жил одиноко в бревенчатой хижине, со всех сторон окруженной густым лесом, и сам казался неотъемлемой частью этой мрачной и безмолвной лесной глухомани. Никто никогда не видел улыбки на его лице и не слышал от него лишнего слова.
His simple wants were supplied by the sale or barter of skins of wild animals in the river town, for not a thing did he grow upon the land which, if needful, he might have claimed by right of undisturbed possession.
Он удовлетворял свои скромные потребности, продавая или обменивая шкуры диких животных в городе у реки. Ни единого злака не вырастил он на земле, которую мог при желании объявить своей по праву долгого и безраздельного пользования.
There were evidences of "improvement"—a few acres of ground immediately about the house had once been cleared of its trees, the decayed stumps of which were half concealed by the new growth that had been suffered to repair the ravage wrought by the ax.
Правда, кое-что здесь свидетельствовало о попытках ее освоения: на примыкавшем к дому участке в несколько акров были когда-то вырублены все деревья. Но теперь их сгнившие пни почти невозможно было различить под новой порослью, которая восполнила опустошения, произведенные топором.
Apparently the man's zeal for agriculture had burned with a failing flame, expiring in penitential ashes.
Очевидно, земледельческое рвение поселенца угасло, оставив после себя лишь пепел какого-то страшного горя или раскаяния.
The little log house, with its chimney of sticks, its roof of warping clapboards weighted with traversing poles and its "chinking" of clay, had a single door and, directly opposite, a window.
Покоробившаяся дощатая кровля хижины была скреплена поперечными жердями, труба сделана из брусьев, щели в стенах были замазаны глиной. В хижине имелась единственная дверь, а напротив двери — окно.
The latter, however, was boarded up—nobody could remember a time when it was not.
Последнее, впрочем, было заколочено еще в незапамятные времена.
And none knew why it was so closed; certainly not because of the occupant's dislike of light and air, for on those rare occasions when a hunter had passed that lonely spot the recluse had commonly been seen sunning himself on his doorstep if heaven had provided sunshine for his need.
Никто не знал, почему это было сделано, но, во всяком случае, причиной тому послужило отнюдь не отвращение обитателя хижины к свету и воздуху. В тех редких случаях, когда какой-нибудь охотник проходил мимо этого глухого места, он неизменно заставал отшельника греющимся на солнышке у порога хижины, если небо посылало ему ясную погоду.
I fancy there are few persons living to-day who ever knew the secret of that window, but I am one, as you shall see.
Теперь, наверное, осталось в живых два-три человека из тех, кто знает тайну этого окна, и, как вы сейчас увидите, я принадлежу к их числу.
The man's name was said to be Murlock.
Говорят, что звали этого человека Мэрлок.
He was apparently seventy years old, actually about fifty.
Он выглядел семидесятилетним стариком, хотя на самом деле ему не было и пятидесяти.
Something besides years had had a hand in his aging.
Что-то помимо возраста состарило Мэрлока.
His hair and long, full beard were white, his gray, lustreless eyes sunken, his face singularly seamed with wrinkles which appeared to belong to two intersecting systems.
Его волосы и длинная густая борода побелели, серые безжизненные глаза запали, частая сетка морщин избороздила лицо.
In figure he was tall and spare, with a stoop of the shoulders—a burden bearer.
Он был высок и худощав, плечи его согнулись, точно под бременем непосильной тяжести.
I never saw him; these particulars I learned from my grandfather, from whom also I got the man's story when I was a lad.
Я никогда не видел его; все эти подробности я узнал от моего деда. От него же я еще мальчиком услышал историю Мэрлока.
He had known him when living near by in that early day.
Мой дед знал его, так как в те годы жил неподалеку от его дома.
One day Murlock was found in his cabin, dead.
Однажды Мэрлока нашли в хижине мертвым.
It was not a time and place for coroners and newspapers, and I suppose it was agreed that he had died from natural causes or I should have been told, and should remember.
В тех местах тогда не водилось ни газет, ни следователей, а общественное мнение, вероятно, сошлось на том, что он умер естественной смертью. Будь здесь иная причина, мне рассказали бы, и я бы, конечно, ее запомнил.
I know only that with what was probably a sense of the fitness of things the body was buried near the cabin, alongside the grave of his wife, who had preceded him by so many years that local tradition had retained hardly a hint of her existence.
Знаю только, что люди, должно быть смутно ощущая взаимосвязь вещей, похоронили Мэрлока около хижины рядом с могилой его жены, умершей так много лет назад, что в местных преданиях не сохранилось о ней почти никаких следов.
That closes the final chapter of this true story—excepting, indeed, the circumstance that many years afterward, in company with an equally intrepid spirit, I penetrated to the place and ventured near enough to the ruined cabin to throw a stone against it, and ran away to avoid the ghost which every well-informed boy thereabout knew haunted the spot.
Тут кончается заключительная глава этой правдивой истории; следует лишь упомянуть о том, что спустя много лет я, в компании других столь же отчаянных храбрецов, частенько пробирался к дому Мэрлока и, отважно приблизившись к разрушенной хижине, швырял в нее камнем, а затем опрометью кидался прочь, чтобы избежать встречи с призраком, который, как известно было всякому хорошо осведомленному мальчику, бродил в этих местах.
But there is an earlier chapter—that supplied by my grandfather.
А теперь я приступаю к начальной главе этой истории, рассказанной моим дедом.
When Murlock built his cabin and began laying sturdily about with his ax to hew out a farm—the rifle, meanwhile, his means of support —he was young, strong and full of hope.
В ту пору, когда Мэрлок построил свою хижину и с помощью топора энергично принялся отвоевывать у леса участок земли для своей фермы, он был молод, крепок и полон надежд. На первых порах он добывал себе пропитание охотой.
In that eastern country whence he came he had married, as was the fashion, a young woman in all ways worthy of his honest devotion, who shared the dangers and privations of his lot with a willing spirit and light heart.
Мэрлок явился сюда с востока страны и, по обычаю всех пионеров, привез с собою жену, молодую женщину, во всех отношениях достойную его искренней привязанности. Она охотно и с легким сердцем делила с ним все выпавшие на его долю опасности и лишения.
There is no known record of her name; of her charms of mind and person tradition is silent and the doubter is at liberty to entertain his doubt; but God forbid that I should share it!
Имя ее не дошло до нас. Предания ничего не говорят о ее духовном и телесном очаровании, и скептик волен сомневаться на этот счет. Но упаси меня бог разделить эти сомнения!
Of their affection and happiness there is abundant assurance in every added day of the man's widowed life; for what but the magnetism of a blessed memory could have chained that venturesome spirit to a lot like that?
Каждый день из всех долгих лет вдовства этого человека мог служить доказательством былой любви и взаимного счастья супругов. Что, как не привязанность к священной памяти об умершей, обрекло этот неукротимый дух на подобный удел?
One day Murlock returned from gunning in a distant part of the forest to find his wife prostrate with fever, and delirious.
Однажды Мэрлок, вернувшись с охоты, застал свою жену в бреду и лихорадке.
There was no physician within miles, no neighbor; nor was she in a condition to be left, to summon help.
На многие мили вокруг не было ни врача, ни вообще какого-либо человеческого жилья. Да к тому же и состояние жены не позволяло покинуть ее надолго, чтобы отправиться за помощью.
So he set about the task of nursing her back to health, but at the end of the third day she fell into unconsciousness and so passed away, apparently, with never a gleam of returning reason.
И тогда Мэрлок решил сам выходить ее. Но к концу третьего дня она впала в беспамятство и скончалась, так и не придя в сознание.
From what we know of a nature like his we may venture to sketch in some of the details of the outline picture drawn by my grandfather.
На основании того, что нам известно о подобных натурах, мы можем попытаться представить себе некоторые детали общей картины, нарисованной моим дедом.
When convinced that she was dead, Murlock had sense enough to remember that the dead must be prepared for burial.
Поняв, что жена его мертва, Мэрлок, при всем своем горе, все-таки вспомнил, что мертвых принято обряжать для погребения.
In performance of this sacred duty he blundered now and again, did certain things incorrectly, and others which he did correctly were done over and over.
Выполняя эту священную обязанность, он время от времени путался; одно делал не так, как нужно, другое по нескольку раз без необходимости переделывал.
His occasional failures to accomplish some simple and ordinary act filled him with astonishment, like that of a drunken man who wonders at the suspension of familiar natural laws.
Промахи, которые он допускал при самых простых и обыденных действиях, изумляли его, подобно тому как приходит в изумление пьяный, которому кажется, что вдруг перестали действовать привычные, естественные законы природы.
He was surprised, too, that he did not weep—surprised and a little ashamed; surely it is unkind not to weep for the dead.
Он был также удивлен тем, что не плакал, — удивлен и немного смущен. Ведь мертвых полагается оплакивать.
"To-morrow," he said aloud, "I shall have to make the coffin and dig the grave; and then I shall miss her, when she is no longer in sight; but now—she is dead, of course, but it is all right—it must be all right, somehow.
— Завтра, — вслух произнес он,— нужно будет вырыть могилу и сделать гроб. И тогда я потеряю ее навеки, потому что никогда больше не увижу ее. И сейчас... да, она, конечно, умерла, но все хорошо...
Things cannot be so bad as they seem.".
По крайней мере, должно быть хорошо. Все не так уж страшно, как кажется на первый взгляд.
He stood over the body in the fading light, adjusting the hair and putting the finishing touches to the simple toilet, doing all mechanically, with soulless care.
Он стоял над умершей, освещенной слабым светом догорающей свечи, поправляя ей волосы и завершая ее несложный туалет. Все это он делал механически, с какой-то бесстрастной заботливостью.
And still through his consciousness ran an undersense of conviction that all was right—that he should have her again as before, and everything explained.
И тем не менее его не покидала подсознательная уверенность, что все будет хорошо, все наладится и жена снова будет с ним.
He had had no experience in grief; his capacity had not been enlarged by use.
Ему еще никогда не приходилось переживать тяжкого несчастья, и он не умел предаваться горю.
His heart could not contain it all, nor his imagination rightly conceive it.
Сердце его не в состоянии было вместить это горе так же, как воображение не способно было постичь всей его глубины.
He did not know he was so hard struck; that knowledge would come later, and never go.
Он не понимал, до какой степени поражен обрушившимся на него ударом; сознание это должно было явиться позднее, чтобы уже никогда больше не покидать его.
Grief is an artist of powers as various as the instruments upon which he plays his dirges for the dead, evoking from some the sharpest, shrillest notes, from others the low, grave chords that throb recurrent like the slow beating of a distant drum.
Горе вызывает к жизни силы столь же разнообразные, как и инструменты, на которых оно играет свою погребальную песнь по умершему. У одной человеческой души оно исторгает резкие, пронзительные ноты, у другой — низкие, печальные аккорды, звучащие время от времени как медленные приглушенные удары в барабан.
Some natures it startles; some it stupefies.
Некоторых людей горе будоражит, на иных действует отупляюще.
To one it comes like the stroke of an arrow, stinging all the sensibilities to a keener life; to another as the blow of a bludgeon, which in crushing benumbs.
Одних оно пронзает, словно стрела, возбуждая и обостряя чувства; других оглушает, словно удар дубиной, повергая в оцепенение.
We may conceive Murlock to have been that way affected, for (and here we are upon surer ground than that of conjecture) no sooner had he finished his pious work than, sinking into a chair by the side of the table upon which the body lay, and noting how white the profile showed in the deepening gloom, he laid his arms upon the table's edge, and dropped his face into them, tearless yet and unutterably weary.
Мы можем догадываться, что на Мэрлока оно подействовало именно так, потому что (и здесь мы переходим от догадок к достоверным фактам), едва закончив свое печальное дело, он тяжело опустился на табурет рядом со столом, на котором покоилось тело и смутно белели в темноте очертания лица. Положив руки на край стола, Мэрлок уронил на них голову. Он не плакал, но чувствовал невыносимую усталость.
At that moment came in through the open window a long, wailing sound like the cry of a lost child in the far deeps of the darkening wood!
В это мгновение через открытое окно в комнату донесся чей-то жалобный вопль, точно плач ребенка, заблудившегося в глубине темного леса.
But the man did not move.
Но Мэрлок даже не пошевельнулся.
Again, and nearer than before, sounded that unearthly cry upon his failing sense.
И снова, теперь уже гораздо ближе, донесся этот жуткий вопль, с трудом проникая в угасающее сознание человека.