Don Quixote/ Донкихот
Chapter 1.
Глава 1, в которой рассказывается, кто такой был Дон Кихот Ламанчский.
Which treats of the character and pursuits of the famous gentleman Don Quixote de la Mancha.
Дон Кихот решил последовать примеру этого доблестного рыцаря и впредь именовать себя Дон Кихотом Ламанчским.
In a village of La Mancha, the name of which I have no desire to call to mind, there lived not long since one of those gentlemen that keep a lance in the lance-rack, an old buckler, a lean hack, and a greyhound for coursing.
Как и всякий дворянин, он гордился своим благородным происхождением, свято хранил древний щит и родовое копье и держал у себя на дворе тощую клячу и борзую собаку.
An olla of rather more beef than mutton, a salad on most nights, scraps on Saturdays, lentils on Fridays, and a pigeon or so extra on Sundays, made away with three-quarters of his income.
Три четверти его доходов уходили на похлебку из овощей с говядиной да винегрет, который ему подавали на ужин; по пятницам он постился, довольствуясь тарелкой варенной на воде чечевицы, зато по воскресеньям лакомился жареным голубем.
The rest of it went in a doublet of fine cloth and velvet breeches and shoes to match for holidays, while on week-days he made a brave figure in his best homespun.
В праздничные дни Дон Кехана надевал кафтан из тонкого сукна, бархатные штаны и сафьяновые туфли, а в будни носил костюм из грубого сукна домашней работы.
He had in his house a housekeeper past forty, a niece under twenty, and a lad for the field and market-place, who used to saddle the hack as well as handle the bill-hook.
В доме у него жила экономка, которой перевалило за сорок лет, племянница, которой не было еще двадцати, и старый, дряхлый слуга.
The age of this gentleman of ours was bordering on fifty; he was of a hardy habit, spare, gaunt-featured, a very early riser and a great sportsman.
Самому идальго было лет под пятьдесят; он был тощ, как скелет, — кожа да кости, но, несмотря на ужасную худобу, отличался большой выносливостью.
They will have it his surname was Quixada or Quesada (for here there is some difference of opinion among the authors who write on the subject), although from reasonable conjectures it seems plain that he was called Quexana. This, however, is of but little importance to our tale; it will be enough not to stray a hair's breadth from the truth in the telling of it.
Все свое свободное время, а свободен Дон Кехана был круглые сутки, он посвящал чтению рыцарских романов.
You must know, then, that the above-named gentleman whenever he was at leisure (which was mostly all the year round) gave himself up to reading books of chivalry with such ardour and avidity that he almost entirely neglected the pursuit of his field- sports, and even the management of his property.
Он предавался этому занятию с восторгом и страстью; ради него он забросил охоту и хозяйство.
and to such a pitch did his eagerness and infatuation go that he sold many an acre of tillageland to buy books of chivalry to read, and brought home as many of them as he could get..
Увлечение его дошло до того, что он, не задумываясь, продал порядочный кусок пахотной земли, чтобы накупить себе рыцарских книг.
But of all there were none he liked so well as those of the famous Feliciano de Silva's composition, for their lucidity of style and complicated conceits were as pearls in his sight, particularly when in his reading he came upon courtships and cartels, where he often found passages like "the reason of the unreason with which my reason is afflicted so weakens my reason that with reason I murmur at your beauty. " or again, "the high heavens, that of your divinity divinely fortify you with the stars, render you deserving of the desert your greatness deserves.".
В романах нашему идальго особенно нравились высокопарные любовные письма и торжественные вызовы на поединки, где нередко попадались такие фразы: «Правота, с которой вы так неправы к моим правам, делают мою правоту столь бесправной, что я не без права жалуюсь на вашу правоту…» или: «…высокие небеса, которые своими звездами божественно укрепляют нашу божественность и удостаивают все достоинства, достойные вашего величия…».
Over conceits of this sort the poor gentleman lost his wits, and used to lie awake striving to understand them and worm the meaning out of them; what Aristotle himself could not have made out or extracted had he come to life again for that special purpose.
Случалось, что бедный кабальеро проводил целые ночи, силясь разгадать смысл этих фраз, от которых у него мутилось в голове и заходил ум за разум. Смущали его и другие несообразности, то и дело попадавшиеся в его любимых романах.
He was not at all easy about the wounds which Don Belianis gave and took, because it seemed to him that, great as were the surgeons who had cured him, he must have had his face and body covered all over with seams and scars.
Так, например, ему трудно было поверить, чтобы знаменитый рыцарь Бельянис мог нанести и получить так много ужасных ран; ему казалось, что несмотря на все искусство врачей, лечивших этого рыцаря, лицо и тело его должны быть покрыты уродливыми шрамами. А между тем в романе Бельянис выступал всегда молодым красавцем без всяких рубцов и изъянов.
He commended, however, the author's way of ending his book with the promise of that interminable adventure, and many a time was he tempted to take up his pen and finish it properly as is there proposed, which no doubt he would have done, and made a successful piece of work of it too, had not greater and more absorbing thoughts prevented him.
Впрочем, все это не мешало Дон Кехане до самозабвения увлекаться описаниями бесчисленных приключений и подвигов доблестных героев романов. Ему всегда очень хотелось узнать их дальнейшую судьбу, и он бывал в восторге, если автор на последней странице книги обещал продолжить свою нескончаемую историю в следующем томе.
Many an argument did he have with the curate of his village (a learned man, and a graduate of Siguenza) as to which had been the better knight, Palmerin of England or Amadis of Gaul.
Нередко наш кабальеро вел долгие споры со своим другом, священником, о том, чья доблесть выше: Пальмерина Английского или же Амадиса Галльского[3].
Master Nicholas, the village barber, however, used to say that neither of them came up to the Knight of Phoebus, and that if there was any that could compare with him it was Don Galaor, the brother of Amadis of Gaul, because he had a spirit that was equal to every occasion, and was no finikin knight, nor lachrymose like his brother, while in the matter of valour he was not a whit behind him.
Дон Кехана стоял за Амадиса, священник за Пальмерина[4], а местный цирюльник, мастер Николас, утверждал, что ни одному из них не сравниться с рыцарем Феба, который, по его мнению, превосходил жеманного Амадиса выносливостью и мужеством, а Пальмерина — отвагой и ловкостью.
In short, he became so absorbed in his books that he spent his nights from sunset to sunrise, and his days from dawn to dark, poring over them; and what with little sleep and much reading his brains got so dry that he lost his wits.
Постепенно добрый идальго до того пристрастился к чтению, что читал от рассвета до сумерек и от сумерек до утренней зари. Он забросил все свои дела, почти лишился сна и нередко забывал об обеде.
His fancy grew full of what he used to read about in his books, enchantments, quarrels, battles, challenges, wounds, wooings, loves, agonies, and all sorts of impossible nonsense.
Голова его была полна всяких нелепых историй, вычитанных в рыцарских книгах, и он наяву бредил кровавыми битвами, рыцарскими поединками, любовными свиданиями, похищениями, злыми магами и добрыми волшебниками.
and it so possessed his mind that the whole fabric of invention and fancy he read of was true, that to him no history in the world had more reality in it..
Мало-помалу он совсем перестал отличать правду от выдумки, и ему казалось, что на всем свете нет ничего достовернее этих историй.
He used to say the Cid Ruy Diaz was a very good knight, but that he was not to be compared with the Knight of the Burning Sword who with one back-stroke cut in half two fierce and monstrous giants.
Он с таким пылом толковал о героях различных романов, словно это были лучшие его друзья и знакомые. Он соглашался, что Сид Руй Диас[5] был доблестным рыцарем, но прибавлял, что ему далеко до рыцаря Пламенного Меча, который одним ударом рассек пополам двух могучих великанов.
He thought more of Bernardo del Carpio because at Roncesvalles he slew Roland in spite of enchantments, availing himself of the artifice of Hercules when he strangled Antaeus the son of Terra in his arms.
Несколько выше он ставил Бернарда де Карпио, одолевшего в Ронсевальском ущелье непобедимого Роланда[6].
He approved highly of the giant Morgante, because, although of the giant breed which is always arrogant and ill-conditioned, he alone was affable and well-bred.
Очень лестно отзывался о великане Морганте, который — не в пример прочим гигантам — отличался любезностью и вежливостью.
But above all he admired Reinaldos of Montalban, especially when he saw him sallying forth from his castle and robbing everyone he met, and when beyond the seas he stole that image of Mahomet which, as his history says, was entirely of gold.
Но всего более восхвалял он Рейнальдо Монтальбанского, славного похитителя золотого идола Магомета и героя бесчисленных дорожных приключений.
To have a bout of kicking at that traitor of a Ganelon he would have given his housekeeper, and his niece into the bargain.
Он предавался этому занятию с восторгом и страстью; ради него он забросил охоту и хозяйство.
In short, his wits being quite gone, he hit upon the strangest notion that ever madman in this world hit upon, and that was that he fancied it was right and requisite, as well for the support of his own honour as for the service of his country, that he should make a knight-errant of himself, roaming the world over in full armour and on horseback in quest of adventures, and putting in practice himself all that he had read of as being the usual practices of knights-errant.
Ради своей собственной славы, ради пользы родной страны он, Дон Кехана, должен вооружиться, сесть на коня и отправиться по свету искать приключений, защищать обиженных, наказывать злых, восстанавливать попранную справедливость.
righting every kind of wrong, and exposing himself to peril and danger from which, in the issue, he was to reap eternal renown and fame..
Это имя казалось ему выразительным и мелодичным и вполне достойным той особы, во славу которой он должен был совершить свои подвиги.
Already the poor man saw himself crowned by the might of his arm Emperor of Trebizond at least; and so, led away by the intense enjoyment he found in these pleasant fancies, he set himself forthwith to put his scheme into execution.
Это привело его в полное отчаяние, потому что ему хотелось как можно скорее встретить какое-нибудь приключение и испытать силу своей могучей руки.
The first thing he did was to clean up some armour that had belonged to his great-grandfather, and had been for ages lying forgotten in a corner eaten with rust and covered with mildew.
Первым делом он вычистил доспехи, которые принадлежали его прадедам и валялись где-то на чердаке, покрытые вековой ржавчиной и пылью; перебирая их, он, к своему глубокому огорчению, увидел, что от шлема сохранился только один шишак.
He scoured and polished it as best he could, but he perceived one great defect in it, that it had no closed helmet, nothing but a simple morion.
Эта предосторожность показалась ему вполне достаточной, и он счел излишним подвергать свой шлем вторичному испытанию.
This deficiency, however, his ingenuity supplied, for he contrived a kind of half-helmet of pasteboard which, fitted on to the morion, looked like a whole one.
Эта предосторожность показалась ему вполне достаточной, и он счел излишним подвергать свой шлем вторичному испытанию.
It is true that, in order to see if it was strong and fit to stand a cut, he drew his sword and gave it a couple of slashes, the first of which undid in an instant what had taken him a week to do.
А если бы даже он и был посвящен, то ему полагалось первое время носить белые доспехи и не ставить на своем щите никакого девиза, чтобы всем было сразу видно, что он еще новичок в рыцарском деле.
The ease with which he had knocked it to pieces disconcerted him somewhat, and to guard against that danger he set to work again, fixing bars of iron on the inside until he was satisfied with its strength.
Он снова принялся за работу, но теперь для прочности подложил под картон железные пластинки.
and then, not caring to try any more experiments with it, he passed it and adopted it as a helmet of the most perfect construction.
Эта предосторожность показалась ему вполне достаточной, и он счел излишним подвергать свой шлем вторичному испытанию.
He next proceeded to inspect his hack, which, with more quartos than a real and more blemishes than the steed of Gonela, that "tantum pellis et ossa fuit," surpassed in his eyes the Bucephalus of Alexander or the Babieca of the Cid.
Первым делом он вычистил доспехи, которые принадлежали его прадедам и валялись где-то на чердаке, покрытые вековой ржавчиной и пылью; перебирая их, он, к своему глубокому огорчению, увидел, что от шлема сохранился только один шишак.
Four days were spent in thinking what name to give him, because (as he said to himself) it was not right that a horse belonging to a knight so famous, and one with such merits of his own, should be without some distinctive name, and he strove to adapt it so as to indicate what he had been before belonging to a knight-errant, and what he then was.
Целых четыре дня ушло у него на то, чтобы приискать своему боевому коню звучное и красивое имя, ибо он полагал, что раз хозяин меняет свою скромную жизнь в деревенской глуши на бурное поприще странствующего рыцаря, то его лошадь должна переменить свою деревенскую кличку на новое, славное и громкое имя.
for it was only reasonable that, his master taking a new character, he should take a new name, and that it should be a distinguished and full-sounding one, befitting the new order and calling he was about to follow..
Это имя казалось ему выразительным и мелодичным и вполне достойным той особы, во славу которой он должен был совершить свои подвиги.
And so, after having composed, struck out, rejected, added to, unmade, and remade a multitude of names out of his memory and fancy, he decided upon calling him Rocinante, a name, to his thinking, lofty, sonorous, and significant of his condition as a hack before he became what he now was, the first and foremost of all the hacks in the world.
Дав столь удачное прозвище своей лошади, он решил, что теперь ему нужно придумать подходящее имя и для самого себя.
Having got a name for his horse so much to his taste, he was anxious to get one for himself, and he was eight days more pondering over this point, till at last he made up his mind to call himself "Don Quixote," whence, as has been already said, the authors of this veracious history have inferred that his name must have been beyond a doubt Quixada, and not Quesada as others would have it.
Дав столь удачное прозвище своей лошади, он решил, что теперь ему нужно придумать подходящее имя и для самого себя.
Recollecting, however, that the valiant Amadis was not content to call himself curtly Amadis and nothing more, but added the name of his kingdom and country to make it famous, and called himself Amadis of Gaul, he, like a good knight, resolved to add on the name of his, and to style himself Don Quixote of La Mancha, whereby, he considered, he described accurately his origin and country, and did honour to it in taking his surname from it.
Но тут наш кабальеро вспомнил, что отважный Амадис, желая, чтобы имя его родины было прославлено вместе с его собственным именем, всегда называл себя не просто Амадисом, но Амадисом Галльским.
So then, his armour being furbished, his morion turned into a helmet, his hack christened, and he himself confirmed, he came to the conclusion that nothing more was needed now but to look out for a lady to be in love with.
И вот, когда оружие было вычищено, шлем с забралом починен, кляча получила новую кличку и он сам переменил имя, ему осталось только подыскать себе даму сердца, ибо известно, что странствующий рыцарь без дамы сердца подобен дереву без листьев и плодов.
for a knight-errant without love was like a tree without leaves or fruit, or a body without a soul..
И вот, когда оружие было вычищено, шлем с забралом починен, кляча получила новую кличку и он сам переменил имя, ему осталось только подыскать себе даму сердца, ибо известно, что странствующий рыцарь без дамы сердца подобен дереву без листьев и плодов.
As he said to himself, "If, for my sins, or by my good fortune, I come across some giant hereabouts, a common occurrence with knights- errant, and overthrow him in one onslaught, or cleave him asunder to the waist, or, in short, vanquish and subdue him, will it not be well to have some one I may send him to as a present, that he may come in and fall on his knees before my sweet lady, and in a humble, submissive voice say, 'I am the giant Caraculiambro, lord of the island of Malindrania, vanquished in single combat by the never sufficiently extolled knight Don Quixote of La Mancha, who has commanded me to present myself before your Grace, that your Highness dispose of me at your pleasure'?"
Дон Кихот говорил о себе: «Если по воле судьбы я повстречаюсь с великаном (а это нередко случается со странствующими рыцарями) и в первой же схватке повергну его на землю и заставлю просить пощады, то по законам рыцарства я должен буду отослать его к моей даме.
Oh, how our good gentleman enjoyed the delivery of this speech, especially when he had thought of some one to call his Lady!
Это имя казалось ему выразительным и мелодичным и вполне достойным той особы, во славу которой он должен был совершить свои подвиги.
There was, so the story goes, in a village near his own a very good-looking farm-girl with whom he had been at one time in love, though, so far as is known, she never knew it nor gave a thought to the matter.
Он вспомнил об одной хорошенькой крестьянке из соседнего села, звали ее Альдонса Лоренсо; ее-то и решил наш рыцарь наградить титулом дамы своего сердца.
Her name was Aldonza Lorenzo, and upon her he thought fit to confer the title of Lady of his Thoughts.
Он вспомнил об одной хорошенькой крестьянке из соседнего села, звали ее Альдонса Лоренсо; ее-то и решил наш рыцарь наградить титулом дамы своего сердца.
and after some search for a name which should not be out of harmony with her own, and should suggest and indicate that of a princess and great lady, he decided upon calling her Dulcinea del Toboso—she being of El Toboso—a name, to his mind, musical, uncommon, and significant, like all those he had already bestowed upon himself and the things belonging to him.
Подыскивая для нее имя, которое бы не слишком отличалось от ее собственного, но вместе с тем напоминало бы имя какой-нибудь принцессы или знатной сеньоры, он решил окрестить ее Дульсинеей Тобосской, так как она была родом из Тобосо. Это имя казалось ему выразительным и мелодичным и вполне достойным той особы, во славу которой он должен был совершить свои подвиги.
Chapter 2.
Глава 2, в которой рассказывается о первом выезде Дон Кихота из своих владений.
Which treats of the first sally the ingenious Don Quixote made from home.
Когда все эти приготовления были закончены, Дон Кихот решил, не мешкая, покинуть свой дом и пуститься на поиски рыцарских приключений.
These preliminaries settled, he did not care to put off any longer the execution of his design, urged on to it by the thought of all the world was losing by his delay, seeing what wrongs he intended to right, grievances to redress, injustices to repair, abuses to remove, and duties to discharge.
Ему казалось, что в таком деле всякое промедление — великий грех перед человечеством: сколько оскорбленных ждут отмщения, сколько обездоленных ждут защиты, сколько угнетенных ждут освобождения!
So, without giving notice of his intention to anyone, and without anybody seeing him, one morning before the dawning of the day (which was one of the hottest of the month of July) he donned his suit of armour, mounted Rocinante with his patched-up helmet on, braced his buckler, took his lance, and by the back door of the yard sallied forth upon the plain in the highest contentment and satisfaction at seeing with what ease he had made a beginning with his grand purpose.
И вот в один прекрасный летний день он поднялся до рассвета, облекся в свои доспехи, надел на голову убогий шлем, стянул покрепче его зеленые завязки, вскочил на Росинанта, схватил щит, взял в руки копье и тайно от всех через задние ворота скотного двора выехал в поле, радуясь, что ему удалось, наконец, приступить к столь славному делу.