Юный Король/El joven Rey
Юный Король Посвящается Маргарет леди Брук рани Саравака В ночь накануне того дня, когда была назначена коронация, юный Король сидел в одиночестве в своих прекрасных покоях. Все придворные попрощались с ним, отвесив, по обычаю того времени, земной поклон, и удалились в Большой зал дворца, чтобы выслушать последние наставления от Профессора Этикета, поскольку некоторые из них все еще держались совершенно естественно, а это, надо вам заметить, весьма серьезный проступок со стороны придворного.
El joven rey - Oscar Wilde El joven rey Oscar Wilde Hitos Portada El joven Rey Oscar Wilde Era la noche antes del día fijado para su coronación, y el joven Rey estaba sentado solo en su hermosa cámara. Sus cortesanos habían tomado ya su despedida de él, inclinando sus cabezas hasta el suelo, de acuerdo con el uso ceremonioso del día, y se habían retirado al Gran Salón del Palacio, para recibir unas últimas lecciones del Profesor de Etiqueta; ya que algunos de ellos tenían aún modales bastante naturales, lo que, en un cortesano, es, no hace falta decir, una ofensa muy grave.
Их уход не вызвал сожалений у мальчика — ведь он и был всего только мальчиком шестнадцати лет от роду, — с глубоким вздохом облегчения откинулся он на мягкие подушки своего расшитого узорами ложа и лежал с испуганными глазами и приоткрытым ртом, словно смуглый лесной Фавн или молодое животное из заповедной рощи, только что пойманное охотниками.
El muchacho —pues era solo un muchacho, teniendo apenas dieciséis años de edad— no sentía pena por su partida, y se había echado hacia atrás con un profundo suspiro de alivio en los suaves cojines de su sofá bordado, yacía allí, con los ojos salvajes y la boca abierta, como un joven Fauno del bosque, o algún joven animal del bosque recién atrapado por los cazadores.
А его и впрямь отыскали охотники, случайно повстречавшие его, когда он, босоногий, со свирелью в руках, гнал стадо коз бедного пастуха, который его вырастил и сыном которого он всегда себя считал.
Y, de hecho, fueron los cazadores quienes lo encontraron, topándose con él casi por casualidad mientras, con las extremidades desnudas y la flauta en mano, seguía al rebaño del pobre cabrero que lo había criado, y a cuyo hijo siempre se había considerado.
Ребенок единственной дочери старого Короля от тайного брака с человеком много ниже ее по своему положению — чужеземцем, как утверждали одни, который волшебством — чудесной игрой на лютне — внушил любовь юной Принцессе; другие поговаривали о художнике из Римини, которому Принцесса оказала большую, может быть чересчур большую, честь и который внезапно исчез, так и не закончив своей работы в Соборе, — итак, ребенок единственной дочери старого Короля, когда ему исполнилась всего неделя, был похищен прямо от матери, пока она спала, и отдан на воспитание простому крестьянину и его жене, не имевшим своих детей и жившим далеко в лесу, откуда до города и за день не доедешь.
Hijo único de la hija del viejo Rey por un matrimonio secreto con uno mucho más bajo que ella en estatus —un extranjero, decían algunos, que, por la maravillosa magia de su tocar el laúd, había hecho que la joven Princesa lo amara; mientras otros hablaban de un artista de Rímini, a quien la Princesa había mostrado mucho, quizás demasiado honor, y que había desaparecido repentinamente de la ciudad, dejando su obra en la Catedral inacabada— había sido, cuando apenas tenía una semana de nacido, robado del lado de su madre mientras ella dormía, y entregado al cuidado de un campesino común y su esposa, quienes no tenían hijos propios y vivían en una parte remota del bosque, a más de un día de cabalgata desde la ciudad.
Горе ли, или болезнь, как утверждал придворный лекарь, или же быстродействующий итальянский яд, подмешанный в бокал пряного вина, как полагали другие, убили невинную, что произвела его на свет, через час после ее пробуждения; и когда доверенный гонец Короля, увезший ребенка на луке седла, еще только склонялся с утомленной лошади и стучал в дверь убогой хижины пастуха, тело Принцессы уже опускали в свежевырытую могилу на заброшенном кладбище за городскими воротами, где, как поговаривали, будто бы покоилось другое тело — того юноши дивной чужеземной красоты, и руки его были связаны за спиной веревкой, стянутой узлом, а на груди зияло множество кровавых ран, нанесенных кинжалом.
La pena, o la peste, como afirmaba el médico de la corte, o, como algunos sugerían, un veneno italiano rápido administrado en una copa de vino especiado, mató, dentro de una hora de su despertar, a la muchacha blanca que le había dado a luz, y mientras el mensajero fiel que llevaba al niño a través de su silla de montar se inclinaba desde su caballo cansado y llamaba a la puerta rústica de la cabaña del cabrero, el cuerpo de la Princesa estaba siendo bajado a una tumba abierta que se había cavado en un cementerio abandonado, más allá de las puertas de la ciudad, una tumba donde se decía que yacía otro cuerpo también, el de un joven de maravillosa y extranjera belleza, cuyas manos estaban atadas detrás de él con una cuerda anudada, y cuyo pecho estaba apuñalado con muchas heridas rojas.
Во всяком случае, такую историю передавали шепотом люди из уст в уста. Несомненно лишь, что на смертном одре старый Король, то ли движимый раскаянием в содеянном им грехе, то ли не желая, чтобы королевство досталось человеку чужого рода, велел послать за мальчиком и перед лицом Совета провозгласил его своим наследником.
Tal, al menos, era la historia que los hombres susurraban entre sí. Lo cierto era que el viejo Rey, cuando estaba en su lecho de muerte, ya sea movido por el remordimiento de su gran pecado, o simplemente deseando que el reino no se alejara de su línea, había hecho llamar al muchacho y, en presencia del Consejo, lo había reconocido como su heredero.
И кажется, будто с первого же мгновения, как он был признан, в нем проявились признаки того странного влечения к красоте, которому суждено было так сильно повлиять на его жизнь.
Y parece que desde el primer momento de su reconocimiento había mostrado signos de esa extraña pasión por la belleza que estaba destinada a tener una influencia tan grande sobre su vida.
Те, кто сопровождал его в отведенные ему покои, часто рассказывали, какой восхищенный возглас сорвался с его губ, когда он увидел приготовленные для него изысканные одеяния и дорогие украшения, с какой почти неистовой радостью он сбросил свою куртку из толстой кожи и грубый плащ из овечьей шкуры.
Aquellos que lo acompañaron al conjunto de habitaciones destinadas para su servicio, a menudo hablaban del grito de placer que brotó de sus labios cuando vio las delicadas vestiduras y las ricas joyas que habían sido preparadas para él, y de la alegría casi feroz con la que desechó su tosca túnica de cuero y su gruesa capa de piel de oveja.
Правда, временами он тосковал о своей привольной лесной жизни, и его неизменно сердили утомительные дворцовые церемонии, отнимавшие ежедневно столько времени, но чудесный дворец — дворец Joyeuse, как его называли, — владельцем которого он теперь стал, казался ему новым миром, заново украшенным по его велению, и, как только ему удавалось ускользнуть с заседания Совета или из зала аудиенций, он сбегал вниз по парадной лестнице с бронзовыми позолоченными львами и ступенями из чистого порфира и бродил по комнатам и переходам, словно человек, который надеется обрести в красоте некое утоляющее боль снадобье, своего рода исцеление.
En efecto, a veces echaba de menos la fina libertad de su vida en el bosque, y siempre estaba dispuesto a irritarse con las tediosas ceremonias de la corte que ocupaban tanto de cada día, pero el maravilloso palacio —Joyeuse, como lo llamaban— del que ahora se encontraba señor, le parecía ser un nuevo mundo creado para su deleite; y tan pronto como podía escapar del consejo o de la sala de audiencias, corría por la gran escalera, con sus leones de bronce dorado y sus escalones de porfido brillante, y vagaba de habitación en habitación, y de corredor en corredor, como uno que buscaba encontrar en la belleza un anodino para el dolor, una especie de restauración de la enfermedad.
В этих путешествиях за открытиями, как он сам их называл — а для него это и впрямь были дивные странствия по дивной стране, — его иногда сопровождали стройные белокурые пажи в развевающихся накидках и ярких трепещущих лентах, но чаще он ходил один, каким-то чутьем, которое сродни пророческому дару, угадав, что тайны искусства лучше всего постигаются втайне и что, подобно Мудрости, Красота любит одиноких почитателей.
En estos viajes de descubrimiento, como él los llamaba —y, de hecho, para él eran verdaderos viajes a través de una tierra maravillosa— a veces era acompañado por los esbeltos pajes de la corte, de cabellos rubios, con sus mantos flotantes y cintas ondeantes y alegres; pero más a menudo estaría solo, sintiendo a través de un cierto instinto rápido, que era casi una adivinación, que los secretos del arte se aprenden mejor en secreto, y que la Belleza, al igual que la Sabiduría, ama al adorador solitario.
Много забавных историй рассказывали о нем в эту пору. Говорили, будто дородный Бургомистр, явившийся, чтобы произнести цветистую речь — приветствие от имени жителей города, — застал его коленопреклоненным и замеревшим в истинном восхищении перед огромной картиной, которая была только что доставлена из Венеции и, видимо, предвещала поклонение каким-то новым богам. В другой раз он пропадал несколько часов, и после длительных поисков его обнаружили в маленькой комнатке в одной из северных башен дворца — он словно в трансе рассматривал греческую гемму с фигурой Адониса. Ходила молва, будто видели, как он своими теплыми губами припал к мраморному челу античной статуи, которую нашли на дне реки при сооружении каменного моста и на которой было высечено имя вифинского раба императора Адриана. Он провел целую ночь, созерцая игру лунного света на серебряном изваянии Эндимиона.
Se contaban muchas historias curiosas sobre él en este período. Se decía que un robusto Burgomaestre, que había venido a entregar un discurso oratorio florido en nombre de los ciudadanos de la ciudad, había visto a él arrodillándose en verdadera adoración ante una gran pintura que acababa de ser traída desde Venecia, y que parecía anunciar el culto a algunos nuevos dioses. En otra ocasión, había desaparecido durante varias horas, y tras una larga búsqueda, fue descubierto en una pequeña cámara en una de las torretas del norte del palacio, contemplando, como en trance, una gema griega tallada con la figura de Adonis. Se le había visto, según corría la historia, presionando sus cálidos labios contra la frente de mármol de una estatua antigua que había sido descubierta en el lecho del río con motivo de la construcción del puente de piedra, y estaba inscrita con el nombre del esclavo bitinio de Adriano. Había pasado toda una noche observando el efecto de la luz de la luna sobre una imagen de plata de Endimión.
Его, безусловно, очаровывали все редкие и дорогие вещи, и, сгорая от желания получить их, он разослал повсюду множество купцов: к диким рыбакам северных морей — за янтарем, в Египет — за той странной, зеленой бирюзой, что находят лишь в царских гробницах, в Персию — за шелковыми коврами и расписными сосудами, в Индию — за кисеей и разрисованной слоновой костью, за лунным камнем и браслетами из яшмы, за сандалом, голубой эмалью и шалями из тонкой шерсти.
Todos los materiales raros y costosos ciertamente tenían una gran fascinación para él, y en su afán por conseguirlos había enviado a muchos comerciantes, algunos para traficar ámbar con los rudos pescadores de los mares del norte, algunos a Egipto en busca de ese curioso turquesa verde que se encuentra solo en las tumbas de los reyes y se dice que posee propiedades mágicas, algunos a Persia por alfombras de seda y cerámica pintada, y otros a la India para comprar gasa y marfil teñido, piedras lunares y pulseras de jade, madera de sándalo y esmalte azul y chales de lana fina.
Но больше всего занимали его сотканная из золотых нитей мантия, которую ему предстояло надеть на коронацию, корона с рубинами и скипетр, усыпанный жемчугом, выложенным рядами и кругами. Об этом он как раз и думал в ту ночь, раскинувшись на роскошном ложе, глядя на огромное сосновое полено, догоравшее в камине. Много месяцев назад ему доставили эскизы, принадлежавшие кисти знаменитейших художников того времени, и он повелел, чтобы ремесленники трудились день и ночь, стараясь их воплотить, и чтобы по всему свету искали драгоценные камни, которые были бы достойны их работы. В своем воображении он увидел себя перед высоким алтарем в соборе в прекрасном королевском облачении, и улыбка заиграла на его детских губах и не сходила с них, ярким сиянием озаряя его темные лесные глаза.
Pero lo que más le había ocupado era la túnica que iba a llevar en su coronación, la túnica de oro tejido, y la corona incrustada de rubíes, y el cetro con sus filas y anillos de perlas. De hecho, era en esto en lo que estaba pensando esta noche, mientras yacía reclinado en su lujoso sofá, observando el gran tronco de pino que se consumía en el hogar abierto. Los diseños, que eran obra de los artistas más famosos de la época, le habían sido presentados muchos meses antes, y había ordenado que los artesanos trabajaran noche y día para llevarlos a cabo, y que el mundo entero fuera buscado por joyas que fueran dignas de su trabajo. Se veía a sí mismo, en su imaginación, de pie en el alto altar de la catedral con el hermoso atuendo de un Rey, y una sonrisa jugaba y se demoraba en sus labios juveniles, e iluminaba con un brillo intenso sus oscuros ojos de bosque.
Спустя некоторое время он поднялся со своего ложа и, прислонясь к резному навесу над камином, окинул взглядом полуосвещенные покои. Стены были увешаны богатыми гобеленами, изображающими Триумф Красоты. Один угол занимал огромный шкаф, выложенный агатом и ляпис-лазурью, напротив окна стоял дивной работы сервант с золочеными лакированными стенками, покрытыми золотой мозаикой, в котором помещались изящные бокалы венецианского стекла и кубок из темного, в прожилках оникса. На шелковом покрывале, устилавшем его ложе, были вышиты бледные маки, словно выпавшие из усталых рук сна; высокие, стройные, как тростник, колонны из точеной слоновой кости поддерживали бархатный балдахин, над которым, словно белая пена, вздымались к бледному серебру резного потолка огромные султаны страусовых перьев. В головах смеющийся Нарцисс из позеленевшей бронзы держал полированное зеркало. На столе стоял плоский фиал из аметиста.
Después de un tiempo, se levantó de su asiento y, apoyándose en el tallado alero de la chimenea, miró alrededor de la habitación débilmente iluminada. Las paredes estaban cubiertas con ricas tapicerías que representaban el Triunfo de la Belleza. Un gran armario, incrustado con ágata y lapislázuli, llenaba un rincón, y frente a la ventana estaba un curioso armario trabajado con paneles de laca de oro en polvo y mosaico, sobre el cual se colocaron algunos delicados vasos de cristal veneciano, y una copa de ónice de vetas oscuras. Amapolas pálidas estaban bordadas en la colcha de seda de la cama, como si hubieran caído de las manos cansadas del sueño, y altas cañas de marfil flautado sostenían el dosel de terciopelo, del cual brotaban grandes penachos de plumas de avestruz, como espuma blanca, al plateado pálido del techo entrecruzado. Un Narciso risueño de bronce verde sostenía un espejo pulido sobre su cabeza. Sobre la mesa estaba un cuenco plano de amatista.
Он видел за окном огромный купол собора, округлый контур которого нависал над призрачными домами, и усталых часовых, шагавших взад и вперед по окутанной туманом террасе у реки. Вдали, в саду, пел соловей. Из открытого окна тянуло слабым ароматом жасмина. Откинув со лба темные кудри, он взял лютню и пробежал пальцами по струнам. Тяжелые веки смежились, и странная усталость овладела им. Никогда прежде не испытывал он с такой остротой, или с такой бесконечной радостью, магию и таинство красивых вещей.
Desde afuera podía ver la enorme cúpula de la catedral, que se erguía como una burbuja sobre las casas sombrías, y los cansados centinelas que iban y venían por la terraza brumosa junto al río. Lejos, en un huerto, un ruiseñor cantaba. Un ligero perfume de jazmín entraba por la ventana abierta. Se echó hacia atrás sus rizos marrones de la frente, y tomando un laúd, dejó que sus dedos vagaran por las cuerdas. Sus pesados párpados se cerraron, y una extraña languidez se apoderó de él. Nunca antes había sentido tan agudamente, o con tal exquisito gozo, la magia y el misterio de las cosas bellas.
Когда башенные часы пробили полночь, он позвонил в колокольчик, явились пажи и раздели его с великими церемониями, омыв ему руки розовой водой и осыпав его подушку цветами. И стоило лишь им покинуть комнату, как он тотчас заснул.
Cuando el reloj de la torre dio la medianoche, tocó una campana, y sus pajes entraron y lo desvistieron con gran ceremonia, vertiendo agua de rosas sobre sus manos, y esparciendo flores en su almohada. Unos momentos después de que salieran de la habitación, se quedó dormido.
И когда он спал, ему приснился сон, и вот что ему приснилось.
Y mientras dormía, soñó un sueño, y este fue su sueño.
Ему привиделось, будто он стоит в длинном зале с низким потолком, под самой крышей, среди жужжания и грохота множества ткацких станков. Тусклый свет сочился сквозь зарешеченные окна, позволяя различить изможденные фигуры, склонившиеся над работой. Бледные, болезненного вида дети сидели, скрючившись, на поперечных балках. Когда челноки проходили через основу, они поднимали тяжелые кросна, а когда челноки останавливались, они их отпускали, и те, падая, прижимали одну нить к другой. Их лица осунулись от голода, тонкие ручки тряслись и дрожали. У стола сидело несколько изможденных женщин, они шили. Ужасное зловоние наполняло пространство. Воздух был тяжелый и смрадный, на стенках каплями проступала влага, струйками стекая вниз.
Pensó que estaba de pie en un largo y bajo desván, en medio del zumbido y el estrépito de muchos telares. La escasa luz del día se asomaba por las ventanas enrejadas, y le mostraba las figuras demacradas de los tejedores inclinados sobre sus cajas. Niños pálidos y enfermizos estaban agachados en las enormes vigas transversales. Mientras las lanzaderas atravesaban la urdimbre, levantaban los pesados batanes, y cuando las lanzaderas se detenían, dejaban caer los batanes y presionaban los hilos juntos. Sus caras estaban marcadas por el hambre, y sus delgadas manos temblaban y se estremecían. Algunas mujeres macilentas estaban sentadas en una mesa cosiendo. Un olor horrible llenaba el lugar. El aire era fétido y pesado, y las paredes goteaban y chorreaban con humedad.
Юный Король подошел к одному из ткачей и остановился, наблюдая за ним.
El joven Rey se acercó a uno de los tejedores, y se paró junto a él y lo observó.
Ткач сердито посмотрел на него и сказал: — Ты чего наблюдаешь за мной? Ты шпион, которого хозяин приставил следить за нами?
Y el tejedor lo miró con enojo y dijo: '¿Por qué me observas? ¿Eres un espía enviado por nuestro amo?'
— Кто твой хозяин? — спросил юный Король.
'¿Quién es tu amo?' preguntó el joven Rey.
— Наш хозяин! — воскликнул ткач с горечью. — Он такой же человек, как и я. Право, между нами только и разницы, что он носит прекрасные одежды, тогда как я хожу в отрепьях, и, в то время как я слабею от голода, он едва ли не страдает от обжорства.
'¡Nuestro amo!' exclamó el tejedor, amargamente. 'Es un hombre como yo. De hecho, solo hay esta diferencia entre nosotros: que él viste ropa fina mientras yo voy en harapos, y que mientras yo estoy débil de hambre, él no sufre lo más mínimo de sobrealimentación.'
— Это свободная страна, — сказал юный Король, — и ты не раб.
'La tierra es libre,' dijo el joven Rey, 'y tú no eres esclavo de nadie.'
— На войне, — отвечал ткач, — сильные превращают в рабов слабых, а в мирное время богатые превращают в рабов бедняков. Чтобы жить, мы должны трудиться, а они дают нам такую скудную плату, что мы умираем. Мы корпим на них целый день, а у них груды золота в сундуках, наши дети вянут до времени, и лица тех, кого мы любим, грубеют и становятся злыми. Мы давим виноград, а вино пьют другие. Мы сеем хлеб, но наш стол пуст. Мы влачим цепи, хотя они и невидимы глазу, и, хотя нас называют свободными, мы рабы.
'En la guerra,' respondió el tejedor, 'los fuertes hacen esclavos de los débiles, y en paz los ricos hacen esclavos de los pobres. Debemos trabajar para vivir, y nos dan salarios tan míseros que morimos. Laboramos para ellos todo el día, y ellos acumulan oro en sus arcas, y nuestros niños se marchitan antes de tiempo, y los rostros de aquellos a quienes amamos se vuelven duros y malvados. Pisamos las uvas, y otro bebe el vino. Sembramos el maíz, y nuestra propia mesa está vacía. Tenemos cadenas, aunque ningún ojo las ve; y somos esclavos, aunque los hombres nos llamen libres.'
— И это относится ко всем? — спросил юный Король. — Ко всем, — отвечал ткач, — как к молодым, так и к старым, и к женщинам так же, как к мужчинам, к малолетним так же, как к престарелым. Торговцы сдирают с нас шкуру, и нам поневоле приходится делать, что они велят. Приедет священник, прочитает молитвы, перебирая четки, а до нас никому нет дела. По нашим улицам, что не знают солнца, крадется Нищета с голодными глазами, а за ней по пятам — Грех с испитым лицом. Беда будит нас поутру, и Стыд сидит с нами по вечерам. Но что тебе до всего этого? Ты не из нашего числа. У тебя слишком счастливое лицо. И он отвернулся, нахмурившись, и запустил уто́к на своем станке, и юный Король увидел, что в него вложена золотая нить.
'¿Es así con todos?' preguntó, 'Así es con todos,' respondió el tejedor, 'con los jóvenes tanto como con los viejos, con las mujeres tanto como con los hombres, con los niños pequeños tanto como con aquellos que están cargados de años. Los comerciantes nos oprimen, y debemos hacer su voluntad. El sacerdote pasa montando y rezando sus cuentas, y nadie se preocupa por nosotros. Por nuestras callejuelas sin sol se arrastra la Pobreza con sus ojos hambrientos, y el Pecado con su rostro empapado sigue de cerca tras ella. La Miseria nos despierta por la mañana, y la Vergüenza se sienta con nosotros por la noche. Pero, ¿qué son estas cosas para ti? Tú no eres uno de nosotros. Tu rostro es demasiado feliz.' Y se volvió de mal humor, y lanzó la lanzadera a través del telar, y el joven Rey vio que estaba enhebrada con un hilo de oro.
И великий ужас охватил его, и он спросил ткача: — Что за мантию ты ткешь?
Y un gran terror se apoderó de él, y dijo al tejedor, '¿Qué túnica es esta que estás tejiendo?'
— Это мантия для коронации юного Короля, — отвечал тот. — Тебе-то что до этого?
'Es la túnica para la coronación del joven Rey,' respondió; '¿qué te importa a ti?'
И юный Король громко вскрикнул и проснулся, и — о чудо! — он был в своих покоях, и в окне он увидел огромную луну цвета мёда, висевшую в темном небе.
Y el joven Rey dio un grito fuerte y despertó, y he aquí que estaba en su propia cámara, y por la ventana vio la gran luna color de miel colgando en el aire oscuro.
И он снова заснул, и ему приснился сон, и вот что ему приснилось.
Y se volvió a dormir y soñó, y este fue su sueño.
Ему привиделось, будто он возлежит на палубе огромной галеры, где была сотня рабов, которые гребли. На ковре рядом с ним сидел хозяин галеры. Он был черен, как эбеновое дерево, и на голове у него был тюрбан алого шелка. Громадные серебряные серьги оттягивали толстые мочки его ушей, в руках он держал весы из слоновой кости.
Pensó que estaba acostado en la cubierta de una enorme galera que era remada por cien esclavos. A su lado, sobre una alfombra, estaba sentado el amo de la galera. Era negro como el ébano, y su turbante era de seda carmesí. Grandes pendientes de plata tiraban de los gruesos lóbulos de sus orejas, y en sus manos tenía un par de balanzas de marfil.
На рабах не было ничего, кроме рваных набедренных повязок, и каждый был прикован цепью к соседу. Жаркое солнце нещадно палило их, взад и вперед по проходу бегали негры, осыпая их ударами кожаных бичей. Они вытягивали тощие руки и, налегая на тяжелые весла, рассекали ими воду. От весел разлетались соленые брызги.
Los esclavos estaban desnudos, excepto por un harapiento taparrabos, y cada hombre estaba encadenado a su vecino. El sol caliente brillaba intensamente sobre ellos, y los negros corrían arriba y abajo del pasillo y los azotaban con látigos de cuero. Estiraban sus delgados brazos y tiraban de los pesados remos a través del agua. La espuma salada volaba de las hojas.
Наконец они достигли небольшого залива и стали измерять глубину. С берега дул легкий ветер, покрывая палубу и огромный треугольный парус мельчайшей красной пылью. Показались три араба на диких ослах и метнули в них копья. Хозяин галеры взял расписной лук и сразил одного из них, попав тому в шею. Он тяжело свалился в прибрежную пену, а его товарищи ускакали. За ними последовала закутанная в желтое покрывало и чадру женщина на медленно ступавшем верблюде, время от времени оглядываясь на труп.
Al fin llegaron a una pequeña bahía y comenzaron a sondear. Un ligero viento soplaba desde la costa y cubría la cubierta y la gran vela latina con un fino polvo rojo. Tres árabes montados en asnos salvajes salieron y les lanzaron lanzas. El amo de la galera tomó un arco pintado en su mano y disparó a uno de ellos en la garganta. Cayó pesadamente en la resaca, y sus compañeros se alejaron galopando. Una mujer envuelta en un velo amarillo seguía lentamente en un camello, mirando de vez en cuando hacia atrás al cuerpo muerto.
Как только они бросили якорь и убрали парус, негры спустились в трюм и принесли оттуда длинную веревочную лестницу с тяжелыми свинцовыми грузилами. Хозяин галеры привязал концы к железным пиллерсам и перекинул лестницу через борт. Потом негры схватили самого юного из рабов, сбили его кандалы, залили ему ноздри и уши воском и привязали к поясу большой камень. Устало он сполз по лестнице вниз и исчез в море. Там, где он погрузился в воду, поднялось несколько пузырьков. Некоторые рабы с любопытством смотрели за борт. На носу галеры сидел заклинатель акул и монотонно бил в барабан.
Tan pronto como echaron ancla y arriaron la vela, los negros bajaron a la bodega y subieron una larga escalera de cuerda, pesadamente lastrada con plomo. El amo de la galera la lanzó por el costado, asegurando los extremos a dos estacas de hierro. Luego los negros agarraron al más joven de los esclavos y le quitaron las grilletes, y llenaron sus fosas nasales y sus oídos con cera, y le ataron una gran piedra alrededor de su cintura. Se deslizó penosamente por la escalera y desapareció en el mar. Unas pocas burbujas subieron donde se hundió. Algunos de los otros esclavos miraban curiosos por el costado. En la proa de la galera se sentaba un encantador de tiburones, golpeando monótonamente un tambor.
Спустя некоторое время ныряльщик показался над водой и, тяжело дыша, ухватился за лестницу — в правой руке у него была жемчужина. Негры выхватили ее и опять столкнули его в воду. Рабы заснули у своих весел.
Después de un tiempo, el buzo emergió del agua y, jadeante, se aferró a la escalera con una perla en su mano derecha. Los negros se la arrebataron y lo empujaron de vuelta. Los esclavos se quedaron dormidos sobre sus remos.
Снова и снова поднимался он, принося каждый раз прекрасную жемчужину. Хозяин галеры взвешивал их и опускал в маленький мешочек из зеленой кожи.
Una y otra vez subía, y cada vez que lo hacía traía consigo una hermosa perla. El amo de la galera las pesaba y las ponía en una pequeña bolsa de cuero verde.
Юный Король пытался заговорить, но язык его словно прилип к нёбу, и губы отказывались шевелиться. Болтавшие друг с другом негры затеяли ссору из-за нитки ярких бус. Над галерой все кружила и кружила пара журавлей.
El joven Rey intentó hablar, pero su lengua parecía pegarse al paladar, y sus labios se negaban a moverse. Los negros charlaban entre ellos y empezaron a discutir por un collar de cuentas brillantes. Dos grullas volaban en círculos alrededor del barco.
Потом пловец поднялся на поверхность в последний раз, и жемчужина, которую он принес, была прекраснее всех жемчугов Ормуза, потому что по форме она была словно луна в полнолуние, и была она бледнее утренней звезды. Но лицо раба заливала странная бледность, и, когда он упал на палубу, из носа и ушей его хлынула кровь. Некоторое время его сотрясала дрожь, потом он затих. Негры пожали плечами и бросили тело за борт.
Luego el buzo subió por última vez, y la perla que trajo consigo era más bella que todas las perlas de Ormuz, pues tenía la forma de la luna llena, y era más blanca que la estrella de la mañana. Pero su rostro estaba extrañamente pálido, y al caer en la cubierta, la sangre brotó de sus oídos y nariz. Se estremeció un poco, y luego quedó inmóvil. Los negros se encogieron de hombros y arrojaron el cuerpo por la borda.
Владелец галеры рассмеялся, протянул руку и взял жемчужину, и когда он увидел ее, то прижал ее ко лбу и поклонился. — Она пойдет, — сказал он, — на скипетр юного Короля, — и подал знак неграм сниматься с якоря.
Y el amo de la galera se rió, y, extendiendo la mano, tomó la perla, y al verla la presionó contra su frente y se inclinó. 'Será,' dijo, 'para el cetro del joven Rey,' y hizo una señal a los negros para que levantaran el ancla.
И когда юный Король услышал это, он громко вскрикнул и проснулся и увидел в окно, как рассвет длинными серыми пальцами цепляется за меркнущие звезды.
Y cuando el joven Rey oyó esto dio un gran grito y despertó, y a través de la ventana vio los largos dedos grises del amanecer agarrando las estrellas que se desvanecían.
И он снова заснул, и ему приснился сон, и вот что ему приснилось.
Y se volvió a dormir, y soñó, y este fue su sueño.
Ему привиделось, будто он идет по темному лесу среди деревьев, увешанных странного вида плодами и покрытых прекрасными ядовитыми цветами. Гадюки шипели, когда он проходил мимо, и яркие попугаи с криком перелетали с ветки на ветку. Огромные черепахи спали, разлегшись в горячей болотной тине. На деревьях сидело множество обезьян и павлинов.
Pensó que vagaba por un bosque sombrío, colgado de extrañas frutas y hermosas flores venenosas. Las serpientes silbaban a su paso, y los brillantes loros volaban gritando de rama en rama. Enormes tortugas yacían dormidas sobre el lodo caliente. Los árboles estaban llenos de monos y pavos reales.
Шел он шел, пока не вышел на опушку, и тут он увидел несметное скопище людей, которые работали в русле высохшей реки. Они кишели на склоне утеса, точно муравьи. Они рыли в земле глубокие ямы и спускались в них. Кто-то отбивал камень большим кайлом, кто-то рылся в песке.
Siguió adelante, hasta que alcanzó las afueras del bosque, y allí vio una inmensa multitud de hombres trabajando en el lecho de un río seco. Se amontonaban en la roca como hormigas. Cavaban profundos hoyos en el suelo y descendían a ellos. Algunos de ellos hendían las rocas con grandes hachas; otros hurgaban en la arena.
Они вырывали с корнями кактус и топтали алые цветы. Они торопились, перекликаясь друг с другом, ни один не сидел без дела.
Arrancaban el cactus de raíz y pisoteaban las flores escarlatas. Se apresuraban, llamándose unos a otros, y ningún hombre estaba ocioso.
Из темной пещеры за ними наблюдали Смерть и Жадность, и Смерть проговорила: — Я устала; отдай мне третью часть этих людей и отпусти меня. Но Жадность покачала головой. — Это мои слуги, — отвечала она.
Desde la oscuridad de una caverna, la Muerte y la Avaricia los observaban, y la Muerte dijo: 'Estoy cansada; dame un tercio de ellos y déjame ir.' Pero la Avaricia sacudió su cabeza. 'Son mis sirvientes,' respondió.
И Смерть сказала ей: — Что у тебя в руке?
Y la Muerte le dijo: '¿Qué tienes en tu mano?'
— У меня три зернышка, — ответила та, — а тебе что до этого?
'Tengo tres granos de maíz,' respondió ella; '¿qué te importa a ti?'
— Дай мне одно из них, — воскликнула Смерть, — я посажу его у себя в саду; только одно, и я уйду.
'Dame uno de ellos,' clamó la Muerte, 'para plantar en mi jardín; solo uno de ellos, y me iré.'
— Ничего я тебе не дам, — сказала Жадность и спрятала руку в складках платья.
"No te daré nada", dijo la Avaricia, y escondió su mano en el pliegue de su vestidura.
И Смерть рассмеялась и, взяв кружку, опустила ее в лужу, и из кружки вышла Малярия. Прошлась она среди великого скопища людей, и треть из них полегла, сраженная насмерть. Следом за ней плыл холодный туман, а рядом скользили водяные змеи.
Y la Muerte se rió, y tomó una copa, y la sumergió en un charco de agua, y de la copa surgió el Escalofrío. Pasó por entre la gran multitud, y un tercio de ellos quedó muerto. Una niebla fría la seguía, y las serpientes de agua corrían a su lado.
И когда увидела Жадность, что треть людей полегла, ударила она себя в обнаженную грудь и возопила. — Ты убила треть моих слуг, — кричала она, — убирайся отсюда. В горах Татарии идет война, и цари обеих сторон призывают тебя. Афганцы зарезали черного быка и выступили в поход. Они ударили копьями по своим щитам и надели железные шлемы. На что тебе моя долина, что ты медлишь здесь? Убирайся отсюда и никогда больше не появляйся здесь.
Y cuando la Avaricia vio que un tercio de la multitud estaba muerta, se golpeó el pecho y lloró. Se golpeó su estéril seno, y gritó en voz alta. "Has matado a un tercio de mis sirvientes", gritó, "vete de aquí. Hay guerra en las montañas de Tartaria, y los reyes de cada bando te llaman. Los afganos han matado al buey negro, y marchan a la batalla. Han golpeado sus escudos con sus lanzas, y se han puesto sus cascos de hierro. ¿Qué es mi valle para ti, para que te detengas en él? Vete, y no vuelvas más."