The Genius/Гений
"GENIUS".
THEODORE DREISER.
Table of Contents.
СОДЕРЖАНИЕ
Книга первая.
Wilt thou love her, comfort her, honour her, and keep her in sickness and in health; and forsaking all others, keep thee only unto her, so long as ye both shall live?"
Обещаешь ли ты любить ее, беречь, почитать, лелеять в болезни и здоровье и, отказавшись от всех других, быть верным ей одной, пока смерть не разлучит вас?"
This story has its beginnings in the town of Alexandria, Illinois, between 1884 and 1889, at the time when the place had a population of somewhere near ten thousand.
Действие этой повести начинается между 1884-1889 годами в городе Александрии, небольшом административном центре штата Иллинойс.
There was about it just enough of the air of a city to relieve it of the sense of rural life.
Собственно городом Александрию с ее десятитысячным населением можно было назвать лишь в той мере, в какой она перестала быть деревней.
It had one street- car line, a theatre,—or rather, an opera house, so-called (why no one might say, for no opera was ever performed there)—two railroads, with their stations, and a business district, composed of four brisk sides to a public square.
В описываемую пору в ней имелись: одна линия конки, театр, носивший название "Оперы" (неизвестно почему, так как там никогда не ставилась ни одна опера), два вокзала, по числу проходивших здесь железных дорог, и так называемый деловой центр, в сущности, четыре тротуара вокруг главной площади, на которых обычно толкался народ.
In the square were the county court-house and four newspapers.
В деловом центре города находился окружной суд и редакции четырех газет - двух утренних и двух вечерних.
These two morning and two evening papers made the population fairly aware of the fact that life was full of issues, local and national, and that there were many interesting and varied things to do.
Газеты эти не без успеха старались довести до сознания своих читателей, что на свете много всяких вопросов как местного, так и общегосударственного значения и что жизнь ставит человеку немало интересных и разнообразных задач.
On the edge of town, several lakes and a pretty stream—perhaps Alexandria's most pleasant feature—gave it an atmosphere not unakin to that of a moderate-priced summer resort.
Несколько озер и живописная речка на окраине - пожалуй, самая приятная особенность окрестного пейзажа - сообщали Александрии характер недорогого курорта.
Architecturally the town was not new.
Строения в городе были не новые, почти сплошь деревянные, как и вообще в американском захолустье того времени, но некоторые кварталы выглядели даже нарядно.
It was mostly built of wood, as all American towns were at this time, but laid out prettily in some sections, with houses that sat back in great yards, far from the streets, with flower beds, brick walks, and green trees as concomitants of a comfortable home life.
Дома здесь стояли в глубине зеленых палисадников, и обрамлявшие их живые изгороди, неизбежные цветочные клумбы и вымощенные кирпичом дорожки с непреложностью свидетельствовали о достатке и комфорте, которым наслаждались их обладатели.
Alexandria was a city of young Americans.
Александрия была городом молодых американцев.
Its spirit was young.
Ее дух был молод.
Life was all before almost everybody.
Перед каждым еще простирались неведомые дали.
It was really good to be alive.
Здесь можно было жить и радоваться жизни.
In one part of this city there lived a family which in its character and composition might well have been considered typically American and middle western.
В этом городе обитала семья, которая по своему положению и составу могла считаться типичной для Америки, в частности, для ее Среднего Запада.
It was not by any means poor—or, at least, did not consider itself so; it was in no sense rich.
Семью эту нельзя было назвать бедной - во всяком случае, она себя такой не считала, - но она отнюдь не была и богатой.
Thomas Jefferson Witla, the father, was a sewing machine agent with the general agency in that county of one of the best known and best selling machines made.
Отец, Томас Джеферсон Витла, агент по продаже швейных машин, был в округе главным поставщиком одной из наиболее известных и ходких марок.
From each twenty, thirty-five or sixty-dollar machine which he sold, he took a profit of thirty-five per cent.
Продажа каждой машины стоимостью в двадцать, тридцать пять и шестьдесят долларов приносила ему тридцать пять процентов комиссионных.
The sale of machines was not great, but it was enough to yield him nearly two thousand dollars a year; and on that he had managed to buy a house and lot, to furnish it comfortably, to send his children to school, and to maintain a local store on the public square where the latest styles of machines were displayed.
Машин продавалось немного, но достаточно, чтобы агент мог выручить от этих операций до двух тысяч долларов в год.
He also took old machines of other makes in exchange, allowing ten to fifteen dollars on the purchase price of a new machine.
На эти средства мистеру Витла удалось приобрести участок земли и дом, который он уютно обставил, и открыть на главной площади лавку, где были выставлены последние модели швейных машин.
He also repaired machines,—and with that peculiar energy of the American mind, he tried to do a little insurance business in addition.
Он также принимал в обмен подержанные машины других марок, со скидкой от десяти до пятнадцати долларов с продажной цены новой машины, занимался починкой и, сверх всего прочего, с истинно американской предприимчивостью, пробовал свои силы в страховом деле.
His first idea was that his son, Eugene Tennyson Witla, might take charge of this latter work, once he became old enough and the insurance trade had developed sufficiently.
Он взялся за него в расчете, что к тому времени, как сын его, Юджин Теннисон Витла, подрастет, страховое дело достаточно разовьется, и он передаст ему эту часть своей работы.
He did not know what his son might turn out to be, but it was always well to have an anchor to windward.
Конечно, пока еще трудно было сказать, что выйдет из его сына, но всегда хорошо иметь что-нибудь про запас.
He was a quick, wiry, active man of no great stature, sandy-haired, with blue eyes with noticeable eye-brows, an eagle nose, and a rather radiant and ingratiating smile.
Мистер Витла, рыжеватый блондин невысокого роста, с голубыми глазами, приветливо глядевшими из-под густых бровей, орлиным носом и вкрадчивой, подкупающей улыбкой, был человек живой и энергичный.
Service as a canvassing salesman, endeavoring to persuade recalcitrant wives and indifferent or conservative husbands to realize that they really needed a new machine in their home, had taught him caution, tact, savoir faire.
Необходимость внушать несговорчивым матронам и их равнодушным или косным мужьям, что им не обойтись без новой швейной машины, выработала в нем осторожность и такт, а также известную изворотливость.
He knew how to approach people pleasantly.
Он умел приноравливаться к людям.
His wife thought too much so.
Его жена считала, что даже слишком.
Certainly he was honest, hard working, and thrifty.
И уж во всяком случае мистер Витла был честен, трудолюбив и бережлив.
They had been waiting a long time for the day when they could say they owned their own home and had a little something laid away for emergencies.
Ему с женой пришлось долго ждать того дня, когда можно будет сказать, что у них есть свой собственный дом и припасено кое-что про черный день.
That day had come, and life was not half bad.
Но когда это время наступило, у супругов Витла уже не было основания жаловаться на судьбу.
Their house was neat,— white with green shutters, surrounded by a yard with well kept flower beds, a smooth lawn, and some few shapely and broad spreading trees.
Их славный домик, белый с зелеными ставнями, ютился в тени высоких густых деревьев, а перед домом раскинулась низко подстриженная лужайка с тщательно разделанными клумбами.
There was a front porch with rockers, a swing under one tree, a hammock under another, a buggy and several canvassing wagons in a nearby stable.
На террасе стояли кресла-качалки, под одним деревом висели качели, под другим - гамак, а в сарае помещались шарабан и несколько фургонов, в которых Витла разъезжал со своим товаром.
Witla liked dogs, so there were two collies.
Он любил собак и держал двух шотландских овчарок.
Mrs. Witla liked live things, so there were a canary bird, a cat, some chickens, and a bird house set aloft on a pole where a few blue-birds made their home.
Миссис Витла обожала все живое: у нее была канарейка, кошка, куры, а в скворечнице, укрепленной на высоком шесте, обитало несколько дроздов.
It was a nice little place, and Mr. and Mrs. Witla were rather proud of it.
Словом, это был прелестный уголок, и супруги Витла по праву гордились им.
Miriam Witla was a good wife to her husband.
Мириэм Витла была своему мужу доброй женой.
A daughter of a hay and grain dealer in Wooster, a small town near Alexandria in McLean County, she had never been farther out into the world than Springfield and Chicago.
Дочь владельца фуражной лавки в Вустере, что в графстве Мак-Лин, небольшом городке близ Александрии, она никогда не выезжала дальше Спрингфилда и Чикаго.
She had gone to Springfield as a very young girl, to see Lincoln buried, and once with her husband she had gone to the state fair or exposition which was held annually in those days on the lake front in Chicago.
В Спрингфилд она попала еще в ранней юности, по случаю похорон Линкольна, а в Чикаго съездила вместе с мужем, чтобы побывать на ярмарке, которую штат ежегодно устраивал на городской набережной.
She was well preserved, good looking, poetic under a marked outward reserve.
Миссис Витла хорошо сохранилась, она все еще была красива; под ее внешней сдержанностью скрывалась поэтическая натура.
It was she who had insisted upon naming her only son Eugene Tennyson, a tribute at once to a brother Eugene, and to the celebrated romanticist of verse, because she had been so impressed with his "Idylls of the King."
Это она настояла на том, чтобы назвать их единственного сына Юджин Теннисон - в честь своего брата Юджина, а заодно и прославленного поэта, - такое сильное впечатление произвели на нее "Королевские идиллии".
Eugene Tennyson seemed rather strong to Witla père, as the name of a middle-western American boy, but he loved his wife and gave her her way in most things.
Имя Юджин Теннисон казалось папаше Витла несколько вычурным для американского мальчика, уроженца Средне-Западных штатов, но он любил жену и обычно считался с ее желаниями.
He rather liked the names of Sylvia and Myrtle with which she had christened the two girls.
Имена Сильвия и Миртл, которые она выбрала для дочерей, ему даже нравились.
All three of the children were good looking,—Sylvia, a girl of twenty-one, with black hair, dark eyes, full blown like a rose, healthy, active, smiling.
Все дети были хороши собой. Черноволосая, темноглазая Сильвия, энергичная, здоровая, всегда улыбающаяся, в двадцать один год цвела, как роза.
Myrtle was of a less vigorous constitution, small, pale, shy, but intensely sweet— like the flower she was named after, her mother said.
Сестра ее, более хрупкого сложения, миниатюрная, бледная, застенчивая, была необычайно мила - совсем как цветок мирта, имя которого она носит, говорила про нее мать.
She was inclined to be studious and reflective, to read verse and dream.
Прилежная, мечтательная, склонная к уединению, она любила стихи.
The young bloods of the high school were all crazy to talk to Myrtle and to walk with her, but they could find no words.
Все юные денди из старших классов считали за честь пройтись с Миртл, но в ее присутствии не могли сказать двух слов.
And she herself did not know what to say to them.
И она не знала, о чем с ними говорить.
Eugene Witla was the apple of his family's eye, younger than either of his two sisters by two years.
Юджин Витла, двумя годами моложе Миртл, был любимцем семьи.