Ethan Frome/Итан Фром
ETHAN FROME.
Итан Фром.
By Edith Wharton.
Эдит Уортон.
ETHAN FROME.
Итан Фром.
I had the story, bit by bit, from various people, and, as generally happens in such cases, each time it was a different story.
Эту историю — вернее, отдельные ее эпизоды — мне рассказывали разные люди, и, как водится в подобных случаях, их рассказы разнились между собой.
If you know Starkfield, Massachusetts, you know the post-office.
Если вы бывали в Старкфилде, в штате Массачусетс, вы знаете тамошнюю почту.
If you know the post-office you must have seen Ethan Frome drive up to it, drop the reins on his hollow-backed bay and drag himself across the brick pavement to the white colonnade; and you must have asked who he was.
А если вы знаете почту, вы не раз замечали там Итана Фрома — видели, как против белоколонного фасада останавливается его двуколка, запряженная приземистой лошадью гнедой масти, как, бросив вожжи, он с видимым усилием переходит булыжную мостовую, — и наверняка задавались вопросом: кто бы это мог быть?
It was there that, several years ago, I saw him for the first time; and the sight pulled me up sharp.
У почты впервые увидел его и я — несколько лет назад, и наружность этого человека глубоко меня поразила.
Even then he was the most striking figure in Starkfield, though he was but the ruin of a man.
Он показался мне самой примечательной фигурой в Старкфилде, хотя в те дни это была всего лишь тень прежнего Итана Фрома.
It was not so much his great height that marked him, for the “natives” were easily singled out by their lank longitude from the stockier foreign breed: it was the careless powerful look he had, in spite of a lameness checking each step like the jerk of a chain.
Выделялся он не столько великолепным ростом — большинство местных уроженцев люди рослые и сухощавые, в отличие от коренастых чужаков, — сколько небрежной силой, запечатленной во всем его облике, невзирая на хромоту, которая словно кандалами сковывала его шаг.
There was something bleak and unapproachable in his face, and he was so stiffened and grizzled that I took him for an old man and was surprised to hear that he was not more than fifty-two.
Лицо его носило всегда угрюмое и замкнутое выражение, а седина в волосах и затрудненность движений поначалу заставили меня принять его за старика — и я был искренне удивлен, услышав, что ему всего пятьдесят два года.
I had this from Harmon Gow, who had driven the stage from Bettsbridge to Starkfield in pre-trolley days and knew the chronicle of all the families on his line.
Сведения эти я почерпнул у Хармона Гау, который гонял почтовый дилижанс из Бетсбриджа в Старкфилд в те времена, когда еще не действовала электрическая железная дорога, и потому знал всю подноготную об окрестных жителях.
“He’s looked that way ever since he had his smash-up; and that’s twenty-four years ago come next February”, Harmon threw out between reminiscent pauses.
— Он как расшибся, сразу стал такой; а лет тому, чтобы не соврать, будет в феврале месяце двадцать четыре, — сообщил Хармон, имевший привычку перемежать свои и без того не слишком пространные воспоминания долгими паузами.
The “smash-up” it was—I gathered from the same informant— which, besides drawing the red gash across Ethan Frome’s forehead, had so shortened and warped his right side that it cost him a visible effort to take the few steps from his buggy to the post-office window.
Из того же источника мне постепенно удалось выяснить, что загадочный несчастный случай не только оставил на лбу Итана Фрома глубокий красный шрам, но причинил ему и более тяжкое увечье: правый бок был у него так искривлен и изуродован, что какой-нибудь десяток шагов от двуколки до почтового окошка стоил ему огромного напряжения.
He used to drive in from his farm every day at about noon, and as that was my own hour for fetching my mail I often passed him in the porch or stood beside him while we waited on the motions of the distributing hand behind the grating.
Он приезжал со своей фермы около полудня, и поскольку я обыкновенно заходил за почтой в тот же час, мы нередко сталкивались у входа, а иной раз вместе дожидались очереди у забранного решеткой окошка.
I noticed that, though he came so punctually, he seldom received anything but a copy of the Bettsbridge Eagle , which he put without a glance into his sagging pocket.
Являлся он всегда регулярно, но я заметил, что чаще всего он получал одну только местную газету, которую не глядя засовывал в отвисший карман штанов.
At intervals, however, the post-master would hand him an envelope addressed to Mrs. Zenobia—or Mrs. Zeena—Frome, and usually bearing conspicuously in the upper left-hand corner the address of some manufacturer of patent medicine and the name of his specific.
Правда, время от времени почтмейстер протягивал ему фирменный конверт, адресованный миссис Зенобии (или, сокращенно, Зене) Фром, с броско напечатанным в верхнем левом углу адресом какого-нибудь поставщика патентованных медикаментов и с названием рекламируемого им снадобья.
These documents my neighbour would also pocket without a glance, as if too much used to them to wonder at their number and variety, and would then turn away with a silent nod to the post- master.
Конверты эти получатель тоже совал в карман не глядя, привычным движением человека, которого уже не удивляло ни количество их, ни разнообразие, и уходил, коротко кивнув почтмейстеру.
Every one in Starkfield knew him and gave him a greeting tempered to his own grave mien; but his taciturnity was respected and it was only on rare occasions that one of the older men of the place detained him for a word.
Всякий в Старкфилде знал его в лицо, все почтительно здоровались с ним, но по причине его нелюдимого нрава никто с ним не заговаривал; лишь изредка к нему обращались местные старожилы.
When this happened he would listen quietly, his blue eyes on the speaker’s face, and answer in so low a tone that his words never reached me; then he would climb stiffly into his buggy, gather up the reins in his left hand and drive slowly away in the direction of his farm.
В таких случаях он молча выслушивал собеседника, остановив на нем пристальный взгляд голубых глаз, но отвечал так тихо, что мне ни разу не удавалось расслышать слов.
“It was a pretty bad smash-up?”.
Затем он с трудом забирался в свою двуколку, наматывал на левую руку вожжи и не спеша трогал с места.
I questioned Harmon, looking after Frome’s retreating figure, and thinking how gallantly his lean brown head, with its shock of light hair, must have sat on his strong shoulders before they were bent out of shape.
— Сильно он, должно быть, тогда… расшибся? — спросил я как-то у Хармона, глядя вслед удалявшемуся Фрому и думая о том, как хорош он, наверно, был в молодые годы, пока его не покалечило, как гордо нес на мощных плечах свою великолепно посаженную голову с копной белокурых волос.
“Wust kind”, my informant assented.
— Хуже некуда, — подтвердил мой информатор.
“More’n enough to kill most men.
— Из другого бы сразу дух вон.
But the Fromes are tough.
Только Фромы, они все двужильные.
Ethan’ll likely touch a hundred”.
Итан, пожалуй, до ста лет дотянет.
“Good God!”. I exclaimed.
— Боже милосердный! — вырвалось у меня.
At the moment Ethan Frome, after climbing to his seat, had leaned over to assure himself of the security of a wooden box—also with a druggist’s label on it—which he had placed in the back of the buggy, and I saw his face as it probably looked when he thought himself alone.
Как раз в этот момент Итан Фром, взгромоздившись на козлы, перегнулся назад, проверяя, прочно ли стоит под сиденьем деревянный ящичек с наклейкой очередной аптечной фирмы, и я увидел его лицо: очевидно, таким оно бывало, когда он думал, что на него никто не смотрит.
“ That man touch a hundred?
— Какие сто лет?
He looks as if he was dead and in hell now!”.
Похоже, что он уже умер и терпит муки ада!
Harmon drew a slab of tobacco from his pocket, cut off a wedge and pressed it into the leather pouch of his cheek.
Хармон вытащил из кармана плитку прессованного жевательного табаку, отрезал клинышек и, заложив его за щеку, старательно примял большим пальцем.
“Guess he’s been in Starkfield too many winters.
— Зазимовался он в Старкфилде, вот беда.
Most of the smart ones get away”.
Кто поумнее, подается отсюда.
“Why didn’t he ?”.
— Отчего же он не уехал?
“Somebody had to stay and care for the folks.
— Да в доме у них хворали все. А кому о них печься-то?
There warn’t ever anybody but Ethan.
Кроме Итана некому.
Fust his father—then his mother—then his wife”.
Сперва отец занемог, после мать, потом жена.
“And then the smash-up?”.
— А потом он сам… расшибся?
Harmon chuckled sardonically.
Хармон хмыкнул с некоторым злорадством.
“That’s so.
— Вот-вот.
He had to stay then”.
Тут уж, хочешь не хочешь, деваться некуда.
“I see.
— Понятно.
And since then they’ve had to care for him?”.
И тогда, стало быть, он остался у родных на попечении?
Harmon thoughtfully passed his tobacco to the other cheek.
Хармон помолчал, сосредоточенно передвинул языком табачную жвачку под другую щеку и наконец изрек:.
“Oh, as to that: I guess it’s always Ethan done the caring”.
— На попечении, говорите… Кто о нем когда пекся? Все только он о них.
Though Harmon Gow developed the tale as far as his mental and moral reach permitted there were perceptible gaps between his facts, and I had the sense that the deeper meaning of the story was in the gaps.
Хотя Хармон Гау изложил мне основные события с той степенью вразумительности, какую допускал его умственный и нравственный уровень, в его рассказе оставались существенные пробелы, и я подозревал, что истинный смысл истории скрывается именно там.
But one phrase stuck in my memory and served as the nucleus about which I grouped my subsequent inferences: “Guess he’s been in Starkfield too many winters”.
Но одно его выражение крепко засело у меня в памяти и послужило отправной точкой для позднейших изысканий и догадок: «Зазимовался он в Старкфилде…».
Before my own time there was up I had learned to know what that meant.
Смысл этого выражения я понял как нельзя лучше во время моей собственной зимовки в Старкфилде.
Yet I had come in the degenerate day of trolley, bicycle and rural delivery, when communication was easy between the scattered mountain villages, and the bigger towns in the valleys, such as Bettsbridge and Shadd’s Falls, had libraries, theatres and Y. M. C. A. halls to which the youth of the hills could descend for recreation.
А между тем я приехал туда в эпоху, уже развращенную цивилизацией, — в эпоху электрической железной дороги,[1] велосипедов и доставки городских товаров в деревню; в эпоху, когда между разбросанными в горах поселками поддерживалось регулярное сообщение, а расположенные в долинах города покрупнее, вроде Бетсбриджа или Шедс-Фолза, Христианской ассоциации молодых людей,[2] куда окрестная молодежь съезжалась провести свой досуг.
But when winter shut down on Starkfield and the village lay under a sheet of snow perpetually renewed from the pale skies, I began to see what life there—or rather its negation—must have been in Ethan Frome’s young manhood.
Но когда на Старкфилд спустилась зима и поселок оказался погребенным под снежной пеленой, а с неба, сплошь затянутого хмурыми тучами, без конца сыпал и сыпал снег, я начал представлять себе, какова была здешняя жизнь — вернее, отрицание жизни — в дни юности Итана Фрома.
I had been sent up by my employers on a job connected with the big power-house at Corbury Junction, and a long-drawn carpenters’ strike had so delayed the work that I found myself anchored at Starkfield—the nearest habitable spot—for the best part of the winter.
Фирма, в которой я работал, прислала меня наблюдать за строительством крупной электрической станции вблизи железнодорожного узла Корбери. Однако работы затянулись по причине забастовки плотников, и я застрял в Старкфилде — ближайшем пригодном для жилья поселке — почти на целую зиму.