El corazón delator / Сердце-обличитель
El corazón delator [Cuento - Texto completo.]. Edgar Allan Poe ¡Es cierto!
Сердце не билось.. Эдгар Аллан По Сердце-обличитель Правда!
Siempre he sido nervioso, muy nervioso, terriblemente nervioso. ¿Pero por qué afirman ustedes que estoy loco?
Я нервный — очень даже нервный, просто до ужаса, таким уж уродился; но как можно называть меня сумасшедшим?
La enfermedad había agudizado mis sentidos, en vez de destruirlos o embotarlos.
От болезни чувства мои только обострились — они вовсе не ослабели, не притупились.
Y mi oído era el más agudo de todos.
И в особенности — тонкость слуха.
Oía todo lo que puede oírse en la tierra y en el cielo.
Я слышал все, что совершалось на небе и на земле.
Muchas cosas oí en el infierno.
Я слышал многое, что совершалось в аду.
¿Cómo puedo estar loco, entonces?
Какой я после этого сумасшедший?
Escuchen… y observen con cuánta cordura, con cuánta tranquilidad les cuento mi historia.
Слушайте же! И обратите внимание, сколь здраво, сколь рассудительно могу я рассказать все от начала и до конца.
Me es imposible decir cómo aquella idea me entró en la cabeza por primera vez; pero, una vez concebida, me acosó noche y día.
Сам не знаю, когда эта мысль пришла мне в голову; но, явившись однажды, она уже не покидала меня ни днем, ни ночью.
Yo no perseguía ningún propósito.
Никакого повода у меня не было.
Ni tampoco estaba colérico.
И бешенства я никакого не испытывал.
Quería mucho al viejo.
Я любил этого старика.
Jamás me había hecho nada malo.
Он ни разу не причинил мне зла.
Jamás me insultó.
Ни разу не нанес обиды.
Su dinero no me interesaba.
Золото его меня не прельщало.
Me parece que fue su ojo.
Пожалуй, виной всему был его глаз!
¡Sí, eso fue!
Да, именно!
Tenía un ojo semejante al de un buitre… Un ojo celeste, y velado por una tela.
Один глаз у него был, как у хищной птицы, — голубоватый, подернутый пленкой.
Cada vez que lo clavaba en mí se me helaba la sangre. Y así, poco a poco, muy gradualmente, me fui decidiendo a matar al viejo y librarme de aquel ojo para siempre.
Стоило ему глянуть на меня, и кровь стыла в моих жилах; мало-помалу, исподволь, я задумал прикончить старика и навсегда избавиться от его глаза.
Presten atención ahora.
В этом-то вся суть.
Ustedes me toman por loco.
По-вашему, я сумасшедший.
Pero los locos no saben nada.
Сумасшедшие ничего не соображают.
En cambio… ¡Si hubieran podido verme!
Но видели бы вы меня.
¡Si hubieran podido ver con qué habilidad procedí! ¡Con qué cuidado… con qué previsión… con qué disimulo me puse a la obra!
Видели бы вы, как мудро я действовал — с какой осторожностью, с какой предусмотрительностью, с каким искусным притворством принялся я за дело!
Jamás fui más amable con el viejo que la semana antes de matarlo.
Всю неделю, перед тем как убить старика, я был с ним сама любезность.
Todas las noches, hacia las doce, hacía yo girar el picaporte de su puerta y la abría… ¡oh, tan suavemente!
И всякую ночь, около полуночи, я поднимал щеколду и приотворял его дверь — тихо-тихо!
Y entonces, cuando la abertura era lo bastante grande para pasar la cabeza, levantaba una linterna sorda, cerrada, completamente cerrada, de manera que no se viera ninguna luz, y tras ella pasaba la cabeza.
А потом, когда в щель могла войти моя голова, я вводил туда затемненный фонарь, закрытый наглухо, так плотно, что и капли света не могло просочиться, а следом засовывал и голову.
¡Oh, ustedes se hubieran reído al ver cuán astutamente pasaba la cabeza!
Ах, вы не удержались бы от смеха, если б видели, до чего ловко я ее засовывал!
La movía lentamente… muy, muy lentamente, a fin de no perturbar el sueño del viejo.
Я делал это медленно — очень, очень медленно, чтобы не потревожить сон старика.
Me llevaba una hora entera introducir completamente la cabeza por la abertura de la puerta, hasta verlo tendido en su cama.
Лишь через час голова моя оказывалась внутри, так что я мог видеть старика на кровати.
¿Eh?
Ха!..
¿Es que un loco hubiera sido tan prudente como yo?
Да разве мог бы сумасшедший действовать столь мудро?
Y entonces, cuando tenía la cabeza completamente dentro del cuarto, abría la linterna cautelosamente… ¡oh, tan cautelosamente! Sí, cautelosamente iba abriendo la linterna (pues crujían las bisagras), la iba abriendo lo suficiente para que un solo rayo de luz cayera sobre el ojo de buitre.
А когда моя голова проникала в комнату, я открывал фонарь с осторожностью — с превеликой осторожностью, — открывал его (ведь петли могли скрипнуть) ровно настолько, чтобы один-единственный тоненький лучик упал на птичий глаз.
Y esto lo hice durante siete largas noches… cada noche, a las doce… pero siempre encontré el ojo cerrado, y por eso me era imposible cumplir mi obra, porque no era el viejo quien me irritaba, sino el mal de ojo.
И все это я проделывал семь долгих ночей — всегда ровно в полночь, — но глаз неизменно бывал закрыт, и я никак не мог покончить с делом, потому что не сам старик досаждал мне, а его Дурной Глаз.
Y por la mañana, apenas iniciado el día, entraba sin miedo en su habitación y le hablaba resueltamente, llamándolo por su nombre con voz cordial y preguntándole cómo había pasado la noche.
И всякое утро, когда светало, я преспокойно входил в комнату и без робости заговаривал с ним, приветливо окликал его по имени и справлялся, как ему спалось ночью.
Ya ven ustedes que tendría que haber sido un viejo muy astuto para sospechar que todas las noches, justamente a las doce, iba yo a mirarlo mientras dormía.
Сами видите, лишь очень проницательный человек мог бы заподозрить, что каждую ночь, ровно в двенадцать, я заглядывал к нему, пока он спал.
Al llegar la octava noche, procedí con mayor cautela que de costumbre al abrir la puerta.
На восьмую ночь я отворил дверь с особенной осторожностью.
El minutero de un reloj se mueve con más rapidez de lo que se movía mi mano.
Рука моя скользила медленней, чем минутная стрелка на часах.
Jamás, antes de aquella noche, había sentido el alcance de mis facultades, de mi sagacidad.
До той ночи я никогда еще так не упивался своим могуществом, своей прозорливостью.
Apenas lograba contener mi impresión de triunfo.
Я едва мог сдерживать торжество.
¡Pensar que estaba ahí, abriendo poco a poco la puerta, y que él ni siquiera soñaba con mis secretas intenciones o pensamientos!
Подумать только, я потихоньку отворял дверь, а старику и во сне не снились мои тайные дела и помыслы.
Me reí entre dientes ante esta idea, y quizá me oyó, porque lo sentí moverse repentinamente en la cama, como si se sobresaltara.
Когда это пришло мне на ум, я даже прыснул со смеху, и он, верно, услышал, потому что вдруг шевельнулся, потревоженный во сне.
Ustedes pensarán que me eché hacia atrás… pero no.
Вы, может быть, подумаете, что я отступил — но ничуть не бывало.
Su cuarto estaba tan negro como la pez, ya que el viejo cerraba completamente las persianas por miedo a los ladrones; yo sabía que le era imposible distinguir la abertura de la puerta, y seguí empujando suavemente, suavemente.
В комнате у него было темным-темно (он боялся воров и плотно закрывал ставни), поэтому я знал, что он не видит, как приотворяется дверь, и потихоньку все налегал на нее, все налегал.
Había ya pasado la cabeza y me disponía a abrir la linterna, cuando mi pulgar resbaló en el cierre metálico y el viejo se enderezó en el lecho, gritando: -¿Quién está ahí? Permanecí inmóvil, sin decir palabra.
Я просунул голову внутрь и хотел уже было открыть фонарь, даже нащупал пальцем жестяную защелку, но тут старик подскочил, сел на кровати и крикнул: «Кто там?» Я затаился и молчал.
Durante una hora entera no moví un solo músculo, y en todo ese tiempo no oí que volviera a tenderse en la cama.
Целый час я простоял не шелохнувшись, и все это время не слышно было, чтобы он опять пег.
Seguía sentado, escuchando… tal como yo lo había hecho, noche tras noche, mientras escuchaba en la pared los taladros cuyo sonido anuncia la muerte.
Он сидел на кровати и прислушивался — точно так же, как я ночь за ночью прислушивался к бессонной гробовой тишине в четырех стенах.
Oí de pronto un leve quejido, y supe que era el quejido que nace del terror.
Но вот я услышал слабый стон и понял, что стон этот исторгнут смертным страхом.
No expresaba dolor o pena… ¡oh, no!
Не боль, не горесть исторгли его, — о нет!
Era el ahogado sonido que brota del fondo del alma cuando el espanto la sobrecoge.
— то было тихое, сдавленное стенание, какое изливается из глубины души, терзаемой страхом.