Bel Ami / Милый друг
When the cashier had given him the change out of his five francpiece, George Duroy left the restaurant.
Джорж Дюруа получил у кассирши ресторана сдачу с пяти франков и направился к выходу.
As he had a good carriage, both naturally and from his military training, he drew himself up, twirled his moustache, and threw upon the lingering customers a rapid and sweeping glance—one of those glances which take in everything within their range like a casting net.
Статный от природы и к тому же сохранивший унтерофицерскую выправку, он приосанился и, привычным молодцеватым жестом закрутив усы, охватил запоздавших посетителей тем зорким взглядом, каким красавец мужчина, точно ястреб, высматривает добычу.
The women looked up at him in turn—three little work-girls, a middle-aged music mistress, disheveled, untidy, and wearing a bonnet always dusty and a dress always awry; and two shopkeepers' wives dining with their husbands—all regular customers at this slap-bang establishment.
Женщины подняли на него глаза; это были три молоденькие работницы, учительница музыки, средних лет, небрежно причесанная, неряшливо одетая, в запыленной шляпке, в криво сидевшем на ней платье, и две мещанки с мужьями — завсегдатаи этой дешевой харчевни.
When he was on the pavement outside, he stood still for a moment, asking himself what he should do.
Он постоял с минуту на тротуаре, размышляя о том, как быть дальше.
It was the 28th of June, and he had just three francs forty centimes in his pocket to carry him to the end of the month.
Сегодня двадцать восьмое июня; до первого числа у него остается всего-навсего три франка сорок сантимов.
This meant the option of two dinners without lunch or two lunches without dinner.
Это значит: два обеда, но никаких завтраков, или два завтрака, но никаких обедов, — на выбор.
He reflected that as the earlier repasts cost twenty sous apiece, and the latter thirty, he would, if he were content with the lunches, be one franc twenty centimes to the good, which would further represent two snacks of bread and sausage and two bocks of beer on the boulevards.
Так как завтрак стоит франк десять сантимов, а обед — полтора франка, то, отказавшись от обедов, он выгадает франк двадцать сантимов; стало быть, рассчитал он, можно будет еще два раза поужинать хлебом с колбасой и выпить две кружки пива на бульваре.
This latter item was his greatest extravagance and his chief pleasure of a night; and he began to descend the Rue Notre-Dame de Lorette.
А это его самый большой расход и самое большое удовольствие, которое он позволяет себе по вечерам. Он двинулся по улице Нотр-Дам-де-Лорет.
He walked as in the days when he had worn a hussar uniform, his chest thrown out and his legs slightly apart, as if he had just left the saddle, pushing his way through the crowded street, and shouldering folk to avoid having to step aside.
Шагал он так же, как в те времена, когда на нем был гусарский мундир: выпятив грудь и слегка расставляя ноги, будто только что слез с коня.
He wore his somewhat shabby hat on one side, and brought his heels smartly down on the pavement.
Он бесцеремонно протискивался в толпе, заполонившей улицу: задевал прохожих плечом, толкался, никому не уступал дорогу.
He seemed ever ready to defy somebody or something, the passers-by, the houses, the whole city, retaining all the swagger of a dashing cavalry- man in civil life.
Сдвинув поношенный цилиндр чуть- чуть набок и постукивая каблуками, он шел с высокомерным видом бравого солдата, очутившегося среди штатских, который презирает решительно все: и людей и дома — весь город.
Although wearing a sixty-franc suit, he was not devoid of a certain somewhat loud elegance.
Даже в этом дешевом, купленном за шестьдесят франков костюме ему удавалось сохранять известную элегантность — пошловатую, бьющую в глаза, но все же элегантность.
Tall, well-built, fair, with a curly moustache twisted up at the ends, bright blue eyes with small pupils, and reddish-brown hair curling naturally and parted in the middle, he bore a strong resemblance to the dare-devil of popular romances.
Высокий рост, хорошая фигура, вьющиеся русые с рыжеватым отливом волосы, расчесанные на прямой пробор, закрученные усы, словно пенившиеся на губе, светло-голубые глаза с буравчиками зрачков — все в нем напоминало соблазнителя из бульварного романа.
It was one of those summer evenings on which air seems to be lacking in Paris.
Был один из тех летних вечеров, когда в Париже не хватает воздуха.
The city, hot as an oven, seemed to swelter in the stifling night.
Город, жаркий, как парильня, казалось, задыхался и истекал потом.
The sewers breathed out their poisonous breath through their granite mouths, and the underground kitchens gave forth to the street through their windows the stench of dishwater and stale sauces.
Гранитные пасти сточных труб распространяли зловоние; из подвальных этажей, из низких кухонных окон несся отвратительный запах помоев и прокисшего соуса.
The doorkeepers in their shirtsleeves sat astride straw-bottomed chairs within the carriage entrances to the houses, smoking their pipes, and the pedestrians walked with flagging steps, head bare, and hat in hand.
Швейцары, сняв пиджаки, верхом на соломенных стульях покуривали у ворот; мимо них, со шляпами в руках, еле передвигая ноги, брели прохожие.
When George Duroy reached the boulevards he paused again, undecided as to what he should do.
Дойдя до бульвара, Жорж Дюруа снова остановился в нерешительности.
He now thought of going on to the Champs Elysées and the Avenue du Bois de Boulogne to seek a little fresh air under the trees, but another wish also assailed him, a desire for a love affair.
Его тянуло на Елисейские поля, в Булонский лес — подышать среди деревьев свежим воздухом. Но он испытывал и другое желание — желание встречи с женщиной.
What shape would it take?
Как она произойдет?
He did not know, but he had been awaiting it for three months, night and day.
Этого он не знал, но он ждал ее вот уже три месяца, каждый день, каждый вечер.
Occasionally, thanks to his good looks and gallant bearing, he gleaned a few crumbs of love here and there, but he was always hoping for something further and better.
Впрочем, благодаря счастливой наружности и галантному обхождению ему то там, то здесь случалось урвать немножко любви, но он надеялся на нечто большее и лучшее.
With empty pockets and hot blood, he kindled at the contact of the prowlers who murmur at street corners: "Will you come home with me, dear?" but he dared not follow them, not being able to pay them, and, besides, he was awaiting something else, less venally vulgar kisses.
В карманах у него было пусто, а кровь между тем играла, и он распалялся от каждого прикосновения уличных женщин, шептавших на углах: «Пойдем со мной, красавчик!» — но не смел за ними идти, так как заплатить ему было нечем; притом он все ждал чего-то иного, иных, менее доступных поцелуев.
He liked, however, the localities in which women of the town swarm—their balls, their cafés, and their streets. He liked to rub shoulders with them, speak to them, chaff them, inhale their strong perfumes, feel himself near them.
И все же он любил посещать места, где кишат девицы легкого поведения, — их балы, рестораны, улицы; любил толкаться среди них, заговаривать с ними, обращаться к ним на «ты», дышать резким запахом их духов, ощущать их близость.
They were women at any rate, women made for love.
Как-никак это тоже женщины, и женщины, созданные для любви.
He did not despise them with the innate contempt of a well-born man.
Он отнюдь не питал к ним отвращения, свойственного семьянину.
He turned towards the Madeleine, following the flux of the crowd which flowed along overcome by the heat.
Он пошел по направлению к церкви Мадлен и растворился в изнемогавшем от жары людском потоке.
The chief cafés, filled with customers, were overflowing on to the pavement, and displayed their drinking public under the dazzling glare of their lit-up facias.
Большие, захватившие часть тротуара, переполненные кафе выставляли своих посетителей напоказ, заливая их ослепительно ярким светом витрин.
In front of them, on little tables, square or round, were glasses holding fluids of every shade, red, yellow, green, brown, and inside the decanters glittered the large transparent cylinders of ice, serving to cool the bright, clear water.
Перед посетителями на четырехугольных и круглых столиках стояли бокалы с напитками — красными, желтыми, зелеными, коричневыми, всевозможных оттенков, а в графинах сверкали огромные прозрачные цилиндрические куски льда, охлаждавшие прекрасную чистую воду.
Duroy had slackened his pace, a longing to drink parched his throat.
Дюруа замедлил шаг, — у него пересохло в горле.
A hot thirst, a summer evening's thirst assailed him, and he fancied the delightful sensation of cool drinks flowing across his palate.
Жгучая жажда, жажда, какую испытывают лишь в душный летний вечер, томила его, и он вызывал в себе восхитительное ощущение холодного пива, льющегося в гортань.
But if he only drank two bocks of beer in the evening, farewell to the slender supper of the morrow, and he was only too well acquainted with the hours of short commons at the end of the month.
Но если выпить сегодня хотя бы две кружки, то прощай скудный завтрашний ужин, а он слишком хорошо знал часы голода, неизбежно связанные с концом месяца.
He said to himself: "I must hold out till ten o'clock, and then I'll have my bock at the American café.
«Потерплю до десяти, а там выпью кружку в Американском кафе, — решил он.
Confound it, how thirsty I am though."
— А, черт, как, однако ж, хочется пить!
And he scanned the men seated at the tables drinking, all the people who could quench their thirst as much as they pleased.
«Он смотрел на всех этих людей, сидевших за столиками и утолявших жажду, — на всех этих людей, которые могли пить сколько угодно.
He went on, passing in front of the cafés with a sprightly swaggering air, and guessing at a glance from their dress and bearing how much money each customer ought to have about him.
Он проходил мимо кафе, окидывая посетителей насмешливым и дерзким взглядом и определяя на глаз — по выражению лица, по одежде, — сколько у каждого из них должно быть с собой денег.
Wrath against these men quietly sitting there rose up within him.
И в нем поднималась злоба на этих расположившихся со всеми удобствами господ.
If their pockets were rummaged, gold, silver, and coppers would be found in them.
Поройся у них в карманах, — найдешь и золотые, и серебряные, и медные монеты.
On an average each one must have at least two louis. There were certainly a hundred to a café, a hundred times two louis is four thousand francs.
В среднем у каждого должно быть не меньше двух луидоров; в любом кафе сто человек, во всяком случае, наберется; два луидора помножить на сто — это четыре тысячи франков!
He murmured "the swine," as he walked gracefully past them.
«Сволочь!» — проворчал он, все так же изящно покачивая станом.
If he could have had hold of one of them at a nice dark corner he would have twisted his neck without scruple, as he used to do the country- folk's fowls on field-days.
Попадись бывшему унтер-офицеру кто-нибудь из них ночью в темном переулке, — честное слово, он без зазрения совести свернул бы ему шею, как это он во время маневров проделывал с деревенскими курами.
And he recalled his two years in Africa and the way in which he used to pillage the Arabs when stationed at little out-posts in the south.
Дюруа невольно пришли на память два года, которые он провел в Африке, в захолустных крепостях на юге Алжира, где ему часто удавалось обирать до нитки арабов.
A bright and cruel smile flitted across his lips at the recollection of an escapade which had cost the lives of three men of the Ouled- Alane tribe, and had furnished him and his comrades with a score of fowls, a couple of sheep, some gold, and food for laughter for six months.
Веселая и жестокая улыбка скользнула по его губам при воспоминании об одной проделке: трем арабам из племени улед-алан она стоила жизни, зато он и его товарищи раздобыли двадцать кур, двух баранов, золото, и при всем том целых полгода им было над чем смеяться.
The culprits had never been found, and, what is more, they had hardly been looked for, the Arab being looked upon as somewhat in the light of the natural prey of the soldier.
Виновных не нашли, да их и не так уж усердно искали, — ведь араба все еще принято считать чем-то вроде законной добычи солдата.
In Paris it was another thing.
В Париже — не то.
One could not plunder prettily, sword by side and revolver in hand, far from civil authority.
Здесь уж не пограбишь в свое удовольствие — с саблей на боку и с револьвером в руке, на свободе, вдали от гражданского правосудия.
He felt in his heart all the instincts of a sub-officer let loose in a conquered country.
Дюруа почувствовал, как все инстинкты унтер-офицера, развратившегося в покоренной стране, разом заговорили в нем.
He certainly regretted his two years in the desert.
Право, это были счастливые годы.
What a pity he had not stopped there.
Как жаль, что он не остался в пустыне!
But, then, he had hoped something better in returning home.
Но он полагал, что здесь ему будет лучше.