The Enchanted Profile / Волшебный профиль
THE ENCHANTED PROFILE There are few Caliphesses.
Калифов женского пола немного.
Women are Scheherazades by birth, predilection, instinct, and arrangement of the vocal cords.
По праву рождения, по склонности, инстинкту и устройству своих голосовых связок все женщины — Шехерезады.
The thousand and one stories are being told every day by hundreds of thousands of viziers' daughters to their respective sultans.
Каждый день сотни тысяч Шехерезад рассказывают тысячу и одну сказку своим султанам.
But the bowstring will get some of 'em yet if they don't watch out.
Но тем из них, которые не остерегутся, достанется в конце концов шелковый шнурок.
I heard a story, though, of one lady Caliph.
Мне, однако, довелось услышать сказку об одной такой султанше.
It isn't precisely an Arabian Nights story, because it brings in Cinderella, who flourished her dishrag in another epoch and country.
Сказка эта не вполне арабская, потому что в нее введена Золушка, которая орудовала кухонным полотенцем совсем в другую эпоху и в другой стране.
So, if you don't mind the mixed dates (which seem to give it an Eastern flavour, after all), we'll get along.
Итак, если вы не против смешения времен и стран, то мы приступим к делу.
In New York there is an old, old hotel.
В Нью-Йорке есть одна старая-престарая гостиница.
You have seen woodcuts of it in the magazines.
Гравюры с нее вы видели в журналах.
It was built—let's see—at a time when there was nothing above Fourteenth Street except the old Indian trail to Boston and Hammerstein's office.
Ее построили — позвольте-ка — еще в то время, когда к северу от Четырнадцатой улицы не было ровно ничего, кроме индейской тропы на Бостон да конторы Гаммерштейна[3].
Soon the old hostelry will be torn down.
Скоро старую гостиницу снесут.
And, as the stout walls are riven apart and the bricks go roaring down the chutes, crowds of citizens will gather at the nearest corners and weep over the destruction of a dear old landmark.
И в то время, когда начнут ломать массивные стены и с грохотом посыплются кирпичи по желобам, на соседних углах соберутся толпы жителей, оплакивая разрушение дорогого им памятника старины.
Civic pride is strongest in New Bagdad; and the wettest weeper and the loudest howler against the iconoclasts will be the man (originally from Terre Haute) whose fond memories of the old hotel are limited to his having been kicked out from its free-lunch counter in 1873.
Гражданские чувства сильны в Новом Багдаде. а пуще всех будет лить слезы и громче всех будет поносить иконоборцев тот гражданин (родом из Терри-Хот), который умиленно хранит единственное воспоминание о гостинице — как в 1873 году его там вытолкали в шею, с трудом оторвав от стойки с бесплатной закуской.
At this hotel always stopped Mrs. Maggie Brown.
В этом отеле всегда останавливалась миссис Мэгги Браун.
Mrs. Brown was a bony woman of sixty, dressed in the rustiest black, and carrying a handbag made, apparently, from the hide of the original animal that Adam decided to call an alligator.
Миссис Браун была костлявая женщина лет шестидесяти, в порыжелом черном платье и с сумочкой из кожи того допотопного животного, которое Адам решил назвать аллигатором.
She always occupied a small parlour and bedroom at the top of the hotel at a rental of two dollars per day.
Она всегда занимала в гостинице маленькую приемную и спальню на самом верху, ценою два доллара в день.
And always, while she was there, each day came hurrying to see her many men, sharp-faced, anxious-looking, with only seconds to spare.
И все время, пока она жила там, к ней толпами бегали просители, остроносые, с тревожным взглядом, вечно куда-то спешившие.
For Maggie Brown was said to be the third richest woman in the world; and these solicitous gentlemen were only the city's wealthiest brokers and business men seeking trifling loans of half a dozen millions or so from the dingy old lady with the prehistoric handbag.
Ибо Мэгги Браун занимала третье место среди капиталисток всего мира, а эти беспокойные господа были всего-навсего городские маклеры и дельцы, стремившиеся сделать небольшой заем миллионов этак в десять у старухи с доисторической сумочкой.
The stenographer and typewriter of the Acropolis Hotel (there! I've let the name of it out!). was Miss Ida Bates.
Стенографисткой и машинисткой в отеле «Акрополь» (ну вот я и проговорился!). была мисс Ида Бэйтс.
She was a hold-over from the Greek classics.
Она казалась слепком с античных образцов.
There wasn't a flaw in her looks.
Ее красота была совершенна.
Some old-timer paying his regards to a lady said: "To have loved her was a liberal education."
Кто-то из галантных стариков, желая выразить свое уважение даме, сказал так: «Любовь к ней равнялась гуманитарному образованию»[4].
Well, even to have looked over the black hair and neat white shirtwaist of Miss Bates was equal to a full course in any correspondence school in the country.
Так вот, один только взгляд на прическу и аккуратную белую блузку мисс Бэйтс равнялся полному курсу заочного обучения по любому предмету.
She sometimes did a little typewriting for me, and, as she refused to take the money in advance, she came to look upon me as something of a friend and protégé.
Иногда она кое-что переписывала для меня, и поскольку она отказывалась брать деньги вперед, то привыкла считать меня чем-то вроде друга и протеже.
She had unfailing kindliness and a good nature; and not even a white-lead drummer or a fur importer had ever dared to cross the dead line of good behaviour in her presence.
Она была неизменно ласкова и добродушна, и даже комми по сбыту свинцовых белил или торговец мехами не посмел бы в ее присутствии выйти из границ благопристойности.
The entire force of the Acropolis, from the owner, who lived in Vienna, down to the head porter, who had been bedridden for sixteen years, would have sprung to her defence in a moment.
Весь штат «Акрополя» мгновенно встал бы на ее защиту, начиная с хозяина, жившего в Вене, и кончая старшим портье, вот уже шестнадцать лет прикованным к постели.
One day I walked past Miss Bates's little sanctum Remingtorium, and saw in her place a black-haired unit—unmistakably a person—pounding with each of her forefingers upon the keys.
Как-то днем, проходя мимо машинописного святилища мисс Бэйтс, я увидел на ее месте черноволосое существо — без сомнения, одушевленное, — стукавшее указательными пальцами по клавишам.
Musing on the mutability of temporal affairs, I passed on.
Размышляя о превратности всего земного, я прошел мимо.
The next day I went on a two weeks' vacation.
На следующий день я уехал отдыхать и пробыл в отъезде две недели.
Returning, I strolled through the lobby of the Acropolis, and saw, with a little warm glow of auld lang syne, Miss Bates, as Grecian and kind and flawless as ever, just putting the cover on her machine.
По возвращении я заглянул в вестибюль «Акрополя» и не без сердечного трепета увидел, что мисс Бэйтс, по-прежнему классически безупречная и благожелательная, накрывает чехлом свою машинку.
The hour for closing had come; but she asked me in to sit for a few minutes in the dictation chair.
Рабочий день кончился, но она пригласила меня присесть на минутку на стул для клиентов.
Miss Bates explained her absence from and return to the Acropolis Hotel in words identical with or similar to these following:
Мисс Бэйтс объяснила свое отсутствие, а также и возвращение в отель «Акрополь» следующим или приблизительно таким образом:
"Well, Man, how are the stories coming?"
— Ну, дорогой мой, каково пишется?
"Pretty regularly," said I.
— Ничего себе, — ответил я.
"About equal to their going."
— Почти так же, как печатается.
"I'm sorry," said she.
— Сочувствую вам, — сказала она.
"Good typewriting is the main thing in a story.
— Хорошая машинка — это для рассказа самое главное.
You've missed me, haven't you?"
Вы меня вспоминали ведь, верно?
"No one," said I, "whom I have ever known knows as well as you do how to space properly belt buckles, semi-colons, hotel guests, and hairpins.
— Я не знаю никого, — ответил я, — кто умел бы лучше вас поставить на место запятые и постояльцев в гостинице.
But you've been away, too.
Но вы ведь тоже уезжали.
I saw a package of peppermint-pepsin in your place the other day."
Я видел за вашим ремингтоном какую-то пачку жевательной резинки.
"I was going to tell you all about it," said Miss Bates, "if you hadn't interrupted me.
— Я и собиралась вам про это рассказать, да вы меня прервали, — сказала мисс Бэйтс.
"Of course, you know about Maggie Brown, who stops here.
— Вы, конечно, слышали про Мэгги Браун, которая здесь останавливается.
Well, she's worth $40,000,000.
Так вот, она стоит сорок миллионов долларов.
She lives in Jersey in a ten-dollar flat.
Живет она в Джерси в десятидолларовой квартирке.
She's always got more cash on hand than half a dozen business candidates for vice-president.
У нее всегда больше наличных, чем у десяти кандидатов в вице-президенты.
I don't know whether she carries it in her stocking or not, but I know she's mighty popular down in the part of town where they worship the golden calf.
Не знаю, где она держит деньги, может быть, в чулке, знаю только, что она очень популярна в той части города, где поклоняются золотому тельцу.
"Well, about two weeks ago, Mrs. Brown stops at the door and rubbers at me for ten minutes.
Так вот, недели две тому назад миссис Браун останавливается в дверях и глазеет на меня минут десять.
I'm sitting with my side to her, striking off some manifold copies of a copper-mine proposition for a nice old man from Tonopah.
Я сижу к ней боком и переписываю под копирку проспект медных разработок для одного симпатичного старичка из Тонопы.
But I always see everything all around me.
Но я всегда вижу, что делается кругом.