TWO GALLANTS/Два рыцаря
TWO GALLANTS.
Два рыцаря
The grey warm evening of August had descended upon the city and a mild warm air, a memory of summer, circulated in the streets.
Теплый сумрак августовского вечера спустился на город, и мягкий теплый ветер, прощальный привет лета, кружил по улицам.
The streets, shuttered for the repose of Sunday, swarmed with a gaily coloured crowd.
Улицы с закрытыми по-воскресному ставнями кишели празднично разодетой толпой.
Like illumined pearls the lamps shone from the summits of their tall poles upon the living texture below which, changing shape and hue unceasingly, sent up into the warm grey evening air an unchanging unceasing murmur.
Фонари, словно светящиеся жемчужины, мерцали с вершин высоких столбов над подвижной тканью внизу, которая, непрерывно изменяя свою форму и окраску, оглашала теплый вечерний сумрак неизменным, непрерывным гулом.
Two young men came down the hill of Rutland Square.
Двое молодых людей шли под гору по Ратленд-Сквер.
One of them was just bringing a long monologue to a close.
Один из них заканчивал длинный монолог.
The other, who walked on the verge of the path and was at times obliged to step on to the road, owing to his companion’s rudeness, wore an amused listening face.
Другой, шедший по самому краю тротуара, то и дело, из-за неучтивости своего спутника, соскакивал на мостовую, слушая внимательно и с видимым удовольствием.
He was squat and ruddy.
Он был приземист и краснощек.
A yachting cap was shoved far back from his forehead and the narrative to which he listened made constant waves of expression break forth over his face from the corners of his nose and eyes and mouth.
Его капитанка была сдвинута на затылок, и он слушал так внимательно, что каждое слово отражалось на его лице: у него вздрагивали ноздри, веки и уголки рта.
Little jets of wheezing laughter followed one another out of his convulsed body.
Свистящий смех толчками вырывался из его корчащегося тела.
His eyes, twinkling with cunning enjoyment, glanced at every moment towards his companion’s face.
Его глаза, весело и хитро подмигивая, ежеминутно обращались на лицо спутника.
Once or twice he rearranged the light waterproof which he had slung over one shoulder in toreador fashion.
Два-три раза он поправил легкий макинтош, накинутый на одно плечо, словно плащ тореадора.
His breeches, his white rubber shoes and his jauntily slung waterproof expressed youth.
Покрой его брюк, белые туфли на резиновой подметке и ухарски накинутый макинтош говорили о молодости.
But his figure fell into rotundity at the waist, his hair was scant and grey and his face, when the waves of expression had passed over it, had a ravaged look.
Но фигура его уже приобретала округлость, волосы были редкие и седые, и лицо, когда волна чувств сбегала с него, становилось тревожным и усталым.
When he was quite sure that the narrative had ended he laughed noiselessly for fully half a minute.
Убедившись, что рассказ окончен, он разразился беззвучным смехом, длившимся добрых полминуты.
Then he said:.
Затем он сказал:
“Well!... That takes the biscuit!”.
— Ну, знаешь ли... это действительно номер!
His voice seemed winnowed of vigour; and to enforce his words he added with humour:.
Его голос, казалось, утратил всю силу; чтобы подкрепить свои слова, он прибавил, паясничая:
“That takes the solitary, unique, and, if I may so call it, recherché biscuit!”.
— Это номер единственный, исключительный и, если можно так выразиться, изысканный.
He became serious and silent when he had said this.
Сказав это, он замолчал и стал серьезен.
His tongue was tired for he had been talking all the afternoon in a public-house in Dorset Street.
Язык у него устал, потому что с самого обеда он без умолку говорил в одном из баров на Дорсет-Стрит.
Most people considered Lenehan a leech but, in spite of this reputation, his adroitness and eloquence had always prevented his friends from forming any general policy against him.
Многие считали Ленехэна блюдолизом, но благодаря своей находчивости и красноречию ему удавалось, несмотря на такую репутацию, избегать косых взглядов приятелей.
He had a brave manner of coming up to a party of them in a bar and of holding himself nimbly at the borders of the company until he was included in a round.
Он умел как ни в чем не бывало подойти к их столику в баре и мозолить глаза, пока его не приглашали выпить.
He was a sporting vagrant armed with a vast stock of stories, limericks and riddles.
Это был своего рода добровольный шут, вооруженный обширным запасом анекдотов, куплетов и загадок.
He was insensitive to all kinds of discourtesy.
Он не моргнув переносил любую обиду.
No one knew how he achieved the stern task of living, but his name was vaguely associated with racing tissues.
Никто не знал, каким путем он добывает средства к жизни, но его имя смутно связывали с какими-то махинациями на скачках.
“And where did you pick her up, Corley?”. he asked.
— А где ты ее подцепил, Корли? — спросил он.
Corley ran his tongue swiftly along his upper lip.
Корли быстро провел языком по верхней губе.
“One night, man”, he said, “I was going along Dame Street and I spotted a fine tart under Waterhouse’s clock and said good-night, you know.
— Как-то вечером, — сказал он, — шел я по Дэйм-Стрит и высмотрел аппетитную девчонку под часами на Уотерхауз и, как полагается, поздоровался.
So we went for a walk round by the canal and she told me she was a slavey in a house in Baggot Street.
Ну, пошли мы пройтись на канал, и она сказала, что живет в прислугах где-то на Бэггот-Стрит.
I put my arm round her and squeezed her a bit that night.
Я, конечно, обнял ее и немножко помял.
Then next Sunday, man, I met her by appointment.
А в воскресенье, понимаешь, у нас уже было свидание.
We went out to Donnybrook and I brought her into a field there.
Мы поехали в Доннибрук, и там я завел ее в поле.
She told me she used to go with a dairyman....
Она сказала, что до меня гуляла с молочником...
It was fine, man.
Здорово, братец, скажу я тебе.
Cigarettes every night she’d bring me and paying the tram out and back.
Каждый вечер тащит папиросы и в трамвае платит за проезд туда и обратно.
And one night she brought me two bloody fine cigars—O, the real cheese, you know, that the old fellow used to smoke....
А как-то притащила две чертовски отличные сигары...
I was afraid, man, she’d get in the family way.
Первый сорт, знаешь, такие, бывало, мой старик курил..
But she’s up to the dodge”.
Я трусил, не забеременела бы, но она девка не промах.
“Maybe she thinks you’ll marry her”, said Lenehan.
— Может быть, она думает, что ты на ней женишься?
“I told her I was out of a job”, said Corley.
— Я сказал ей, что сейчас без места, — продолжал Корли.
“I told her I was in Pim’s.
— И что служил у Пима *.
She doesn’t know my name.
Она не знает моей фамилии.
I was too hairy to tell her that.
Не такой я дурак, чтобы сказать.
But she thinks I’m a bit of class, you know”.
Но она думает, что я из благородных. * Большой бакалейный магазин в Дублине.
Lenehan laughed again, noiselessly.
Ленехэн снова беззвучно рассмеялся.
“Of all the good ones ever I heard”, he said, “that emphatically takes the biscuit”.
— Много я слыхал историй, — сказал он, — но такого номера, признаюсь, не ожидал.
Corley’s stride acknowledged the compliment.
От этого комплимента шаг Корли стал еще размашистей.
The swing of his burly body made his friend execute a few light skips from the path to the roadway and back again.
Колыхание его громоздкого тела заставило Ленехэна исполнить несколько легких прыжков с тротуара на мостовую и обратно.
Corley was the son of an inspector of police and he had inherited his father’s frame and gait.
Корли был сыном полицейского инспектора и унаследовал сложение и походку отца.