The World and the Door / Дверь и мир
THE WORLD AND THE DOOR.
Дверь и мир.
A favourite dodge to get your story read by the public is to assert that it is true, and then add that Truth is stranger than Fiction.
О. Генри Дверь и мир У авторов, желающих привлечь внимание публики, существует излюбленный прием, сначала читателя уверяют, что все в рассказе - истинная правда, а затем прибавляют, что истина неправдоподобнее всякой выдумки.
I do not know if the yarn I am anxious for you to read is true; but the Spanish purser of the fruit steamer El Carrero swore to me by the shrine of Santa Guadalupe that he had the facts from the U. S. vice-consul at La Paz - a person who could not possibly have been cognizant of half of them.
Я не знаю, истинна ли история, которую мне хочется вам рассказать, хотя суперкарго испанец с фруктового парохода "Эль Карреро" клялся мощами святой Гваделупы, что все факты были сообщены ему вице-консулом Соединенных Штатов в Ла Пасе - человеком, которому вряд ли могла быть известна и половина их.
As for the adage quoted above, I take pleasure in puncturing it by affirming that I read in a purely fictional story the other day the line: "'Be it so,' said the policeman."
А теперь я не без удовольствия опровергну вышеприведенную поговорку, клятвенно заверив вас, что совсем недавно мне довелось прочесть в заведомо выдуманном рассказе следующую фразу: "Да будет так", - сказал полисмен".
Nothing so strange has yet cropped out in Truth.
Истина еще не породила ничего, столь невероятного.
When H. Ferguson Hedges, millionaire promoter, investor and man-about-New-York, turned his thoughts upon matters convivial, and word of it went "down the line," bouncers took a precautionary turn at the Indian clubs, waiters put ironstone china on his favourite tables, cab drivers crowded close to the curbstone in front of all-night cafés, and careful cashiers in his regular haunts charged up a few bottles to his account by way of preface and introduction.
Когда X. фергюсон Хеджес, миллионер, предприниматель, биржевик и нью-йоркский бездельник, решал веселиться и весть об этом разносилась "по линии", вышибалы подбирали дубинки потяжелее, официанты ставили на его любимые столики небьющийся фарфор, кэбмены скоплялись перед ночными кафе, а предусмотрительные кассиры злачных мест, завсегдатаем которых он был, немедленно заносили на его счет несколько бутылок в качестве предисловия и введения.
As a money power a one-millionaire is of small account in a city where the man who cuts your slice of beef behind the free-lunch counter rides to work in his own automobile.
В городе, где буфетчик, отпускающий вам "бесплатную закуску", ездит на работу в собственном автомобиле, обладатель одного миллиона не числится среди финансовых воротил.
But Hedges spent his money as lavishly, loudly and showily as though he were only a clerk squandering a week's wages.
Но Хеджес тратил свои деньги так щедро, с таким размахом и блеском, как будто он был клерком, проматывающим недельное жалование.
And, after all, the bartender takes no interest in your reserve fund.
В конце концов, какое дело трактирщику до ваших капиталов?
He would rather look you up on his cash register than in Bradstreet.
Его интересует ваш счет в баре, а не в банке.
On the evening that the material allegation of facts begins, Hedges was bidding dull care begone in the company of five or six good fellows -acquaintances and friends who had gathered in his wake.
В тот вечер, с которого начинается констатация фактов, Хеджес развлекался в теплой компании пяти-шести друзей и знакомых, собравшихся в его кильватере.
Among them were two younger men -Ralph Merriam, a broker, and Wade, his friend.
Самыми молодыми в этой компании были маклер Ральф Мэррием и его друг Уэйд.
Two deep-sea cabmen were chartered. At Columbus Circle they hove to long enough to revile the statue of the great navigator, unpatriotically rebuking him for having voyaged in search of land instead of liquids.
Зафрахтовали два кэба дальнего плавания; на площади Колумба легли в дрейф и долго поносили великого мореплавателя, непатриотично упрекая его за то, что он открывал континенты, а не пивные.
Midnight overtook the party marooned in the rear of a cheap café far uptown.
К полуночи ошвартовались где-то в трущобах, в задней комнате дешевого кафе.
Hedges was arrogant, overriding and quarrelsome.
Пьяный Хеджес вел себя надменно, грубо и придирчиво.
He was burly and tough, iron-gray but vigorous, "good" for the rest of the night. There was a dispute -about nothing that matters -and the five-fingered words were passed -the words that represent the glove cast into the lists.
Плотный и крепкий, седой, но еще полный сил, он готов был дебоширить хоть до утра Поспорили - по пустякам, обменялись пятипалыми словами, словами, заменяющими перчатку перед поединком.
Merriam played the rôle of the verbal Hotspur.
Мэррием играл роль Готспура (1).
Hedges rose quickly, seized his chair, swung it once and smashed wildly dowp at Merriam's head. Merriam dodged, drew a small revolver and shot Hedges in the chest.
Хеджес вскочил, схватил стул, размахнулся и яростно швырнул его в голову Мэрриема Мэррием увернулся, выхватил маленький револьвер и выстрелил Хеджесу в грудь.
The leading roysterer stumbled, fell in a wry heap, and lay still.
Главный кутила пошатнулся, упал и бесформенной кучей застыл на полу.
Wade, a commuter, had formed that habit of promptness.
Уэйду часто приходилось иметь дело с нью йоркским транспортом, поэтому он умел действовать быстро.
He juggled Merriam out a side door, walked him to the corner, ran him a block and caught a hansom.
Он вытолкнул Мэрриема в боковую дверь, завел его за угол, протащил бегом через квартал и нанял кэб.
They rode five minutes and then got out on a dark corner and dismissed the cab.
Они ехали минут пять, потом сошли на темном углу и расплатились.
Across the street the lights of a small saloon betrayed its hectic hospitality.
Напротив лихорадочным гостеприимством блестели огни кабачка.
"Go in the back room of that saloon," said Wade, "and wait.
- Иди туда, в заднюю комнату, - сказал Уэйд, - и жди.
I'll go find out what's doing and let you know.
Я схожу узнать, как дела, и вернусь.
You may take two drinks while I am gone - no more.".
До моего возвращения можешь выпить, но не больше двух стаканов.
At ten minutes to one o'clock Wade returned.
Без десяти час Уэйд вернулся.
"Brace up, old chap," he said.
- Крепись, старина, - сказал он.
"The ambulance got there just as I did.
- Как раз, когда я подошел, подъехала карета скорой помощи.
The doctor says he's dead.
Доктор говорит умер.
You may have one more drink.
Пожалуй, выпей еще стакан.
You let me run this thing for you.
Предоставь все дело мне.
You've got to skip.
Тебе надо исчезнуть.
I don't believe a chair is legally a deadly weapon.
По- моему, стул юридически не считается оружием, опасным для жизни.
You've got to make tracks, that's all there is to it.".
Придется навострить лыжи, другого выхода нет.
Merriam complained of the cold querulously, and asked for another drink.
Мэррием раздраженно пожаловался на холод и заказал еще стакан.
"Did you notice what big veins he had on the back of his hands?"
- Ты замечал, как у него на руках жилы вздуваются?
he said.
Не выношу...
"I never could stand -I never could -".
Не...
"Take one more," said Wade, "and then come on.
- Выпей еще, и пошли, - сказал Уэйд.
I'll see you through.".
- Можешь рассчитывать на меня.
Wade kept his promise so well that at eleven o'clock the next morning Merriam, with a new suit case full of new clothes and hair-brushes, stepped quietly on board a little 500-ton fruit steamer at an East River pier. The vessel had brought the season's first cargo of limes from Port Limon, and was homeward bound.
Уэйд сдержал свое слово: уже в одиннадцать часов следующего утра Мэррием с новым чемоданом, набитым новым бельем и щетками для волос, не привлекая ничьего внимания, прошел по одной из пристаней Восточной реки и поднялся на борт пятисоттонного фруктового пароходика, который только что доставил первый в сезоне груз апельсинов из порта Лимон и теперь возвращался обратно.
Merriam had his bank balance of $2,800 in his pocket in large bills, and brief instructions to pile up as much water as he could between himself and New York.
В кармане у Мэрриема лежали его сбережения - две тысячи восемьсот долларов крупными банкнотами, а в ушах звучало наставление Уэйда - оставить как можно больше воды между собой и Нью-Йорком.
There was no time for anything more.
Больше ни на что времени не хватило.
From Port Limon Merriam worked down the coast by schooner and sloop to Colon, thence across the isthmus to Panama, where he caught a tramp bound for Callao and such intermediate ports as might tempt the discursive skipper from his course.
Из порта Лимон Мэррием, направляясь вдоль побережья к югу сначала на шхуне, затем на шлюпе, добрался до Колона. Оттуда он переправился через перешеек в Панаму, где устроился пассажиром на грузовое судно, шедшее курсом в Кальяо с остановками во всех портах, какие могли привлечь внимание шкипера.
It was at La Paz that Merriam decided to land -La Paz the Beautiful, a little harbourless town smothered in a living green ribbon that banded the foot of a cloudpiercing mountain.
Мэррием решил высадиться в Ла-Пасе, в Ла Пасе.
Here the little steamer stopped to tread water while the captain's dory took him ashore that he might feel the pulse of the cocoanut market.
Прекрасном, маленьком городке без порта, полузадушенном буйной зеленой лентой, окаймляющей подножье уходящей в облака горы Там пароходик застопорил машины, и капитан в шлюпке отправился на берег пощупать пульс кокосового рынка.
Merriam went too, with his suit case, and remained.
Захватив чемодан, Мэррием поехал с ним и остался в Ла-Пасе.
Kalb, the vice-consul, a Græco-Armenian citizen of the United States, born in Hessen-Darmstadt, and educated in Cincinnati ward primaries, considered all Americans his brothers and bankers. He attached himself to Merriam's elbow, introduced him to every one in La Paz who wore shoes, borrowed ten dollars and went back to his hammock.
Колб, вице-консул, гражданин Соединенных Штатов греко- армянского происхождения, родившийся в Гессен-Дармштадте и вскормленный в избирательных участках Цинциннати, считал всех американцев своими кровными братьями и личными банкирами Он вцепился в Мэрриема, перезнакомил его со всеми обутыми обитателями Ла-Паса, занял десять долларов и вернулся в свой гамак.
There was a little wooden hotel in the edge of a banana grove, facing the sea, that catered to the tastes of the few foreigners that had dropped out of the world into the t,ri,qte Peruvian town. At Kalb's introductory: "Shake hands with -," he had obediently exchanged manual salutations with a German doctor, one French and two Italian merchants, and three or four Americans who were spoken of as gold men, rubber men, mahogany men -anything but men of living tissue.
На опушке банановой рощи расположилась деревянная гостиница с видом на море, приспособленная к вкусам тех немногих иностранцев, которые ушли из мира в этот перуанский городишко Под выкрики Колба "Познакомьтесь с " Мэррием покорно обменялся рукопожатиями с доктором немцем, торговцем-французом, двумя торговцами-итальянцами и тремя или четырьмя янки, которых здесь называли "каучуковыми" людьми, "золотыми", "кокосовыми" - только не людьми из плоти и крови.