THE FERMATA / Фермата Фермата
THE FERMATA .
Новеллы.
Hummel's 1 amusing, vivacious picture, "Company in an Italian Inn," became known by the Art Exhibition at Berlin in the autumn of 1814, where it appeared, to the delight of all who saw and studied it An arbour almost hidden in foliage—a table covered with wine-flasks and fruits—two Italian ladies sitting at it opposite each other, one singing, the other playing a guitar.. between them, more in the background, stands an abbot, acting as music-director.
Беседка, пышно увитая побегами, стол, на котором вино и чаши с фруктами, за столом по обе стороны две женщины, итальянки, - одна поет, другая играет на гитаре, а за ними аббат - он стоит и изображает капельмейстера.. Чем решительнее я разделял с учителем его презрение к вокальной музыке, тем выше ставил он мой музыкальный дар.
.. With his baton raised, he is awaiting the moment when the Signora shall end, in a long trill, the cadence which, with her eyes directed heavenwards, she is just in the midst of; then down will come his hand, whilst the guitarist gaily dashes off the dominant chord.
.. Вот он поднял палочку и ждет, когда синьора завершит каденцию трелью, - пока же она поет, устремив очи в небеса, - тогда он опустит палочку, и гитаристка смело возьмет доминанту.
The abbot is filled with admiration—with exquisite delight—and at the same time his attention is painfully on the stretch.
Аббат в полнейшем восхищении, он наслаждается и предается блаженству, а вместе с тем напряженно и тревожно ждет.
He wouldn't miss the proper downward beat for the world.
Ни за что на свете не хотелось бы ему пропустить единственное мгновение.
He hardly dare breathe.
Он затаил дыхание.
He would like to stop the mouth and wings of every buzzing bee and midge.
Он был бы рад перевязать крылышки каждой пчелке, каждой мушке, только чтобы они не жужжали.
So much the more therefore is he annoyed at the bustling host who must needs come and bring the wine just at this supreme, delicious moment. An outlook upon an avenue, patterned by brilliant strips of light!
Так насколько же несноснее для него суетливый хозяин локанды - вот именно в этот, самый важный, кульминационный момент он спешит сюда с вином... Вход в локанду под сводами зелени, все же свет яркими полосами проникает и сюда.
There a horseman has pulled up, and a glass of something refreshing to drink is being handed up to him on horseback. Before this picture stood the two friends Edward and Theodore. "The more I look at this singer," said Edward, "in her gay attire, who, though rather oldish, is yet full of the true inspiration of her art, and the more I am delighted with the grave but genuine Roman profile and lovely form of the guitarist, and the more my estimable friend the abbot amuses me, the more does the whole picture seem to me instinct with free, strong, vital power. It is plainly a caricature in the higher sense of the term, but rich in grace and vivacity.
У дверей локанды остановился всадник, ему подают бокал холодного вина... Два друга, Эдуард и Теодор, задержались перед картиной: - Чем больше я смотрю на эту не молодую уже, но поистине вдохновенную, виртуозную певицу в ярком платье, - заговорил Эдуард, - чем больше восхищает меня стройная гитаристка с ее суровым, подлинно римским профилем и забавляет аббат, право же, превосходная фигура, с тем большей силой и свободой все в целом переходит для меня в самую настоящую живую жизнь... Конечно, в более высоком смысле это преувеличение, карикатура, но сколько же здесь прелести, изящества!..
I should just like to step into that arbour and open one of those dainty little flasks which are ogling me from the table. I tell you what, I fancy I can already smell something of the sweet fragrance of the noble wine. Come, it were a sin for this solicitation to be wasted on the cold senseless atmosphere that is about us here.
Так и хочется зайти в беседку и открыть какую-нибудь из оплетенных бутылок с вином, которые так призывно смотрят на нас со стола... Право же, мне кажется, что я чувствую даже сладкий аромат благородного вина... Нет, не упустим этой подсказки, не дадим ей застыть в холодном прозаическом воздухе, который окружает нас здесь в зале.
Let us go and drain a flask of Italian wine in honour of this fine picture, of art, and of merry Italy, where life is exhilarating and given for pleasure.".
Пойдем же разопьем бутылку итальянского вина в честь этой славной картины, в честь искусства, в честь радостной Италии.
Whilst Edward was running on thus in disconnected sentences, Theodore stood silent and deeply absorbed in reflection.
Пока Эдуард произносил свои отрывочные и сбивчивые речи, Теодор молчал, погруженный в свои думы.
"Ay, that we will, come along," he said, starting up as if awakening out of a dream.
- Да, давай пойдем!
but nevertheless he had some difficulty in tearing himself away from the picture, and as he mechanically followed his friend, he had to stop at the door to cast another longing lingering look back upon the singer and guitarist and abbot..
- произнес он теперь, словно пробудившись ото сна, но ему трудно было оторваться от полотна, и еще от самой двери, где он оказался, механически следуя за другом, он продолжал бросать томительные взгляды на певиц и на аббата.
Edward's proposal easily admitted of being carried into execution.
То, что предложил Эдуард, не трудно было осуществить.
They crossed the street diagonally, and very soon a flask exactly like those in the picture stood before them in Sala Tarone's 2 little blue room.
Они пересекли улицу наискосок, и вскоре в "Зала Тароне" перед ними стояла оплетенная бутылка, ничем не отличавшаяся от тех, что находились в беседке.
"It seems to me," said Edward, as Theodore still continued very silent and thoughtful, even after several glasses had been drunk, "it seems to me that the picture has made a deeper impression upon you than upon me, and not such an agreeable impression either."
- Но мне что-то кажется, - начал Эдуард после того, как стаканы были опорожнены, а Теодор по-прежнему молчал, уйдя в себя, - мне что-то кажется, что картина подействовала на тебя как-то совсем особенно и вовсе тебя не развеселила, как меня?
"I assure you," replied Theodore, "that I lost nothing of the brightness and grace of that animated composition. yet it is very singular, —it is a faithful representation of a scene out of my own life, reproducing the portraits of the parties concerned in it in a manner startlingly lifelike. .. You will, however, agree with me that diverting memories also have the power of strangely moving the mind when they suddenly spring up in this extraordinary and unexpected way, as if awakened by the wave of a magician's wand.
- Уверяю тебя, - отвечал ему Теодор, - что я по достоинству оценил живое, изящное и радостное полотно, но вот что меня поражает - ведь эта картина совершенно точно передает сцену из моей жизни, причем с полным соблюдением портретного сходства всех ее участников.. Ты ведь и сам согласишься, что в таком случае и самые радостные воспоминания могут как-то странно потрясти душу, тем более если они возникают неожиданно, внезапно, словно по мановению волшебного жезла.
That's the case with me just now."
А я как раз в таком положении.
"What! a scene out of your own life!"
- Это сцена из твоей жизни?!
exclaimed Edward, quite astonished.
- воскликнул Эдуард в крайнем изумлении.
"Do you mean to say the picture represents an episode in your own life?
- Эта картина сцена из твоей жизни?!
I saw at once that the two ladies and the priest were eminently successful portraits, but I never for a moment dreamed that you had ever come across them in the course of your life.
Я сразу же понял, что певицы и аббат - это портреты, и хорошо написанные, но чтобы ты повстречал их в жизни?!
Come now, tell me all about it, how it all came about.. we are quite alone, nobody else will come at this time o' day."
Ну рассказывай же, что и как тут связано.. Мы одни, никто не заходит сюда в такое время.
"Willingly," answered Theodore, "but unfortunately I must go a long way back—to my early youth in fact."
- Я бы и рад рассказать, - ответил Теодор, - но вот, к несчастью, придется начать издалека, с самого детства.
"Never mind; fire away," rejoined Edward; "I don't know over much about your early days.
- Так и рассказывай себе, - заметил Теодор.
.. If it lasts a good while, nothing worse will happen than that we shall have to empty a bottle more than we at first bargained for; and to that nobody will have any objection, neither we, nor Mr.
- Я мало что знаю о твоей молодости.. Если рассказ длинный, так никакой беды в том нет, - разопьем лишнюю бутылочку, а от этого никому не будет вреда - ни нам, ни господину Тароне.
Tarone.".
- Что я теперь разделался со всем, все забросил и занялся одной только музыкой, искусством благородным, - так начал Эдуард, - этому пусть никто не удивляется.
"That, throwing everything else aside, I at length devoted myself entirely to the noble art of music," began Theodore, "need excite nobody's astonishment, for whilst still a boy I would hardly do anything else but play, and spent hours and hours strumming on my uncle's old creaking, jarring piano.
я ведь и ребенком ничем другим не желал заниматься, только день и ночь стучал по клавишам дядиного клавира, совсем древнего, скрипучего, гудящего..
The little town was very badly provided for music; there was nobody who could give me instruction except an old opinionated organist; he, however, was merely a dry arithmetician, and plagued me to death with obscure, unmelodious toccatas and fugues.
В маленьком городке с музыкой дела обстояли из рук вон плохо, учить меня было некому, был один старик-органист, упрямый чудак, словно совсем не живой, бухгалтер от музыки, он долго мучил меня мрачными токкатами и фугами, которые звучали преотвратительно.
But I held on bravely, without letting myself be daunted.
Однако меня это не отпугивало, и я все терпел.
The old fellow was crabby, and often found a good deal of fault, but he had only to play a good piece in his own powerful style, and I was at once reconciled both with him and with his art.
Иной раз старик начинал уж очень сильно ворчать, но стоило только ему сыграть в своей энергичной манере что-нибудь настоящее, как я вновь примирялся с ним и с музыкой.
I was then often in a curious state of mind; many pieces particularly of old Sebastian Bach were almost like a fearful ghost-story, and I yielded myself up to that feeling of pleasurable awe to which we are so prone in the days of our fantastic youth.
Тогда со мной происходило что-то совсем необычайное, чудесное, и какая-нибудь пьеса, особенно если то был Себастиан Бах, представлялась прямо-таки настоящим сумрачным рассказом с привидениями, меня охватывали волны ужаса, а в юности всему такому предаешься с радостью, ум еще столь фантастически настроен.
But I entered into a veritable Eden when, as sometimes happened in winter, the bandmaster of the town and his colleagues, supported by a few other moderate dilettante players, gave a concert, and I, owing to the strict time I always kept, was permitted to play the kettledrum in the symphony.
А когда зимой городской трубач со своими подмастерьями давал у нас концерт с участием кого-нибудь из любителей, впрочем, мало на что способных, и мне разрешали бить в литавры, потому что чувство такта у меня было хорошее, - вот тогда передо мной открывался настоящий рай.
It was not until later that I perceived how ridiculous and extravagant these concerts were.
Такие концерты были смехотворны и нелепы, это уж я понял позднее.
My teacher generally played two concertos on the piano by Wolff or Emanuel Bach, 3 a member of the town band struggled with Stamitz, 4 while the receiver of excise duties worked away hard at the flute, and took in such an immense supply of breath that he blew out both lights on his music-stand, and always had to have them relighted again.
Обычно мой учитель играл на клавире концерты Вольфа или Эмануила Баха, ученик трубача сражался со Стамицем, акцизный чиновник играл на флейте, дыша так свирепо, что обе свечи на его пульте то и дело гасли и их приходилось снова и снова зажигать.
Singing wasn't thought about; my uncle, a great friend and patron of music, always disparaged the local talent in this line.
О пении нечего было и думать, и это было не по душе моему дяде, большому любителю и почитателю музыкального искусства.
He still dwelt with exuberant delight upon the days gone by, when the four choristers of the four churches of the town agreed together to give Lottchen am Hofe .
Он с восторгом вспоминал былые времена, когда четыре кантора четырех местных церквей соединяли свои усилия и исполняли в концертном зале "Лотту при дворе".
5 Above all, he was wont to extol the toleration which united the singers in the production of this work of art, for not only the Catholic and the Evangelical but also the Reformed community was split into two bodies—those speaking German and those speaking French.
Более всего восхищался он духом терпимости, которым были преисполнены певцы, - ведь кроме католической и евангелической общины у нас были еще и кальвинисты, которые в свою очередь делились на два колена - немецкое и французское.
The French chorister was not daunted by the Lottchen , but, as my uncle maintained, sang his part, spectacles on nose, in the finest falsetto that ever proceeded forth from a human breast.
француз-кантор никому не отдавал роль маленькой Лотты и, вооружившись очками, исполнял свою партию, как уверял меня дядя, прелестнейшим фальцетом, какой когда-либо исходил из уст человеческих..
Now there was amongst us (I mean in the town) a spinster named Meibel, aged about fifty-five, who subsisted upon the scanty pension which she received as a retired court singer of the metropolis, and my uncle was rightly of opinion that Miss Meibel might still do something for her money in the concert hall.
А надо тебе сказать, что у нас (то есть в городке) проживала мадмуазель Мейбель, девица пятидесяти пяти лет отроду. выслужившая положенный срок придворная певица, она получала из столицы пенсион, и мой дядя справедливо предположил, что она могла бы еще сверкнуть своими руладами в нашем концерте.
She assumed airs of importance, required a good deal of coaxing, but at last consented, so that we came to have bravuras in our concerts.
. Она была особой весьма важной и потому заставила долго упрашивать себя, но напоследок согласилась, так что на наших концертах прозвучали наконец и бравурные арии.
She was a singular creature this Miss Meibel.
Что за странная личность эта девица Мейбель!..
I still retain a lively recollection of her lean little figure.
Ее сухопарая фигура так и стоит передо мной как живая.
Dressed in a many- coloured gown, she was wont to step forward with her roll of music in her hand, looking very grave and solemn, and to acknowledge the audience with a slight inclination of the upper part of her body. Her head-dress was a most remarkable head- dress.
Очень торжественно и серьезно появлялась она перед публикой в полосатом платье, с нотами в руках, размеренным наклоном корпуса приветствуя собравшихся.
In front was fastened a nosegay of Italian flowers of porcelain, which kept up a strange trembling and tottering as she sang.
На голове у нее было нечто замысловатое - спереди букетик из фарфора, итальянской работы: когда она пела, тот непрестанно вздрагивал и поникал.
At the end, after the audience had greeted her with no stinted measure of applause, she proudly handed the music- roll to my uncle, and permitted him to dip his thumb and finger into a little porcelain snuff-box, fashioned in the shape of a pug dog, out of which she took a pinch herself with evident relish.
Окончив пение и выслушав аплодисменты, на которые общество не скупилось, она с гордым выражением лица передавала ноты моему учителю, и ему по такому случаю дозволялось воспользоваться миниатюрной фарфоровой табакеркой в виде мопса, которую певица извлекала, чтобы не спеша насладиться табачком.
She had a horrible squeaky voice, indulged in all sorts of ludicrous flourishes and roulades, and so you may imagine what an effect all this, combined with her ridiculous manners and style of dress, could not fail to have upon me.
Своим мерзким квакающим голосом она производила всевозможные рулады и колоратуры, - можешь себе вообразить, как это действовало на меня в соединении с ее смешной внешностью.
My uncle overflowed with panegyrics; that I could not understand, and so turned the more readily to my organist, who, looking with contempt upon vocal efforts in general, delighted me down to the ground as in his hypochondriac malicious way he parodied the ludicrous old spinster.
Мой дядя не переставал восторгаться ею. Мне это было непонятно, и тем усерднее предавался я занятиям с органистом, который попросту презирал всякое пение и, по своему темпераменту нелюдимый ипохондрик, смешно передразнивал забавную демуазель.
"The more decidedly I came to share with my master his contempt for singing, the higher did he rate my musical genius.
Чем решительнее я разделял с учителем его презрение к вокальной музыке, тем выше ставил он мой музыкальный дар.