THE DEAD/Мертвые
THE DEAD.
Мертвые
Lily, the caretaker’s daughter, was literally run off her feet.
Лили, дочь сторожа, совсем сбилась с ног.
Hardly had she brought one gentleman into the little pantry behind the office on the ground floor and helped him off with his overcoat than the wheezy hall-door bell clanged again and she had to scamper along the bare hallway to let in another guest.
Не успевала она проводить одного гостя в маленький чулан позади конторы в нижнем этаже и помочь ему раздеться, как опять начинал звонить сиплый колокольчик у входной двери, и опять надо было бежать бегом по пустому коридору открывать дверь новому гостю.
It was well for her she had not to attend to the ladies also.
Хорошо еще, что о дамах ей не приходилось заботиться.
But Miss Kate and Miss Julia had thought of that and had converted the bathroom upstairs into a ladies’ dressing- room.
Мисс Кэт и мисс Джулия подумали об этом и устроили дамскую раздевальню в ванной комнате, наверху.
Miss Kate and Miss Julia were there, gossiping and laughing and fussing, walking after each other to the head of the stairs, peering down over the banisters and calling down to Lily to ask her who had come.
Мисс Кэт и мисс Джулия обе были там, болтали, смеялись, и суетились, и то и дело выходили на лестницу, и, перегнувшись через перила, подзывали Лили и спрашивали, кто пришел.
It was always a great affair, the Misses Morkan’s annual dance.
Это всегда было целое событие — ежегодный бал у трех мисс Моркан.
Everybody who knew them came to it, members of the family, old friends of the family, the members of Julia’s choir, any of Kate’s pupils that were grown up enough, and even some of Mary Jane’s pupils too.
Собирались все их знакомые — родственники, старые друзья семьи, участники хора, в котором пела мисс Джулия, те из учениц Кэт, которые к этому времени достаточно подросли, и даже кое-кто из учениц Мэри Джейн.
Never once had it fallen flat.
Ни разу не было, чтоб бал не удался.
For years and years it had gone off in splendid style as long as anyone could remember; ever since Kate and Julia, after the death of their brother Pat, had left the house in Stoney Batter and taken Mary Jane, their only niece, to live with them in the dark gaunt house on Usher’s Island, the upper part of which they had rented from Mr Fulham, the corn-factor on the ground floor.
Сколько лет подряд он всегда проходил блестяще; с тех самых пор, как Кэт и Джулия после смерти брата Пэта взяли к себе Мэри Джейн, свою единственную племянницу, и из Стоуни Баттер переехали в темный мрачный дом на Ашер-Айленд, верхний этаж которого они снимали у мистера Фулгема, хлебного маклера, занимавшего нижний этаж.
That was a good thirty years ago if it was a day.
Это было добрых тридцать лет тому назад.
Mary Jane, who was then a little girl in short clothes, was now the main prop of the household, for she had the organ in Haddington Road.
Мэри Джейн из девочки в коротком платьице успела за это время стать главной опорой семьи: она была органисткой в церкви на Хэддингтон-Роуд.
She had been through the Academy and gave a pupils’ concert every year in the upper room of the Antient Concert Rooms.
Она окончила Академию и каждый год устраивала концерты своих учениц в концертном зале Энтьент.
Many of her pupils belonged to the better-class families on the Kingstown and Dalkey line.
Многие из ее учениц принадлежали к самым лучшим семьям в аристократических кварталах Дублина.
Old as they were, her aunts also did their share.
Обе тетки тоже еще работали, несмотря на свой преклонный возраст.
Julia, though she was quite grey, was still the leading soprano in Adam and Eve’s, and Kate, being too feeble to go about much, gave music lessons to beginners on the old square piano in the back room.
Джулия, теперь уже совсем седая, все еще была первым сопрано в церкви Адама и Евы, а Кэт, которая по слабости здоровья не могла много ходить, давала уроки начинающим на старом квадратном фортепиано в столовой.
Lily, the caretaker’s daughter, did housemaid’s work for them.
Лили, дочь сторожа, была у них за прислугу.
Though their life was modest they believed in eating well; the best of everything: diamond-bone sirloins, three-shilling tea and the best bottled stout.
Хотя они жили очень скромно, в еде они себе не отказывали; все только самое лучшее: первосортный филей, чай за три шиллинга, портер высшего качества.
But Lily seldom made a mistake in the orders so that she got on well with her three mistresses.
Лили редко путала приказания и поэтому неплохо уживалась со своими тремя хозяйками.
They were fussy, that was all.
Они, правда, склонны были волноваться из-за пустяков, но это еще не большая беда.
But the only thing they would not stand was back answers.
Единственное, чего они не выносили, это возражений.
Of course they had good reason to be fussy on such a night.
А в такой вечер, как этот, немудрено было и поволноваться.
And then it was long after ten o’clock and yet there was no sign of Gabriel and his wife.
Во-первых, было уже больше десяти, а ни Габриел, ни его жена еще не приехали.
Besides they were dreadfully afraid that Freddy Malins might turn up screwed.
Во-вторых, они страшно боялись, как бы Фредди Мэлинз не пришел под хмельком.
They would not wish for worlds that any of Mary Jane’s pupils should see him under the influence; and when he was like that it was sometimes very hard to manage him.
Ни за что на свете они бы не хотели, чтоб кто-нибудь из учениц Мэри Джейн увидел его в таком состоянии; а когда он бывал навеселе, с ним нелегко было сладить.
Freddy Malins always came late but they wondered what could be keeping Gabriel: and that was what brought them every two minutes to the banisters to ask Lily had Gabriel or Freddy come.
Фредди Мэлинз всегда запаздывал, а вот что задержало Габриела, они не могли понять; поэтому-то они и выбегали поминутно на лестницу и спрашивали Лили, не пришел ли Габриел или Фредди.
“O, Mr Conroy”, said Lily to Gabriel when she opened the door for him, “Miss Kate and Miss Julia thought you were never coming.
— Ах, мистер Конрой, — сказала Лили, открывая дверь Габриелу. — Мисс Кэт и мисс Джулия уж думали, что вы совсем не придете.
Good- night, Mrs Conroy”.
Здравствуйте, миссис Конрой.
“I’ll engage they did”, said Gabriel, “but they forget that my wife here takes three mortal hours to dress herself”.
— Неудивительно, — сказал Габриел, — что они так думали. Но они забывают, что моей жене нужно не меньше трех часов, чтоб одеться.
He stood on the mat, scraping the snow from his goloshes, while Lily led his wife to the foot of the stairs and called out:.
Пока он стоял на половичке, счищая снег с галош, Лили проводила его жену до лестницы и громко позвала:
“Miss Kate, here’s Mrs Conroy”.
— Мисс Кэт! Миссис Конрой пришла.
Kate and Julia came toddling down the dark stairs at once.
Кэт и Джулия засеменили вниз по темной лестнице.
Both of them kissed Gabriel’s wife, said she must be perished alive and asked was Gabriel with her.
Обе поцеловали жену Габриела, сказали, что бедняжка Грета, наверно, совсем закоченела, и спросили: а где же Габриел?
“Here I am as right as the mail, Aunt Kate!
— Я тут, тетя Кэт, тут, будьте покойны.
Go on up.
Идите наверх.
I’ll follow”, called out Gabriel from the dark.
Я сейчас приду, — отозвался Габриел из темноты.
He continued scraping his feet vigorously while the three women went upstairs, laughing, to the ladies’ dressing-room.
Он продолжал энергично счищать снег, пока женщины со смехом поднимались по лестнице, направляясь в дамскую раздевальню.
A light fringe of snow lay like a cape on the shoulders of his overcoat and like toecaps on the toes of his goloshes; and, as the buttons of his overcoat slipped with a squeaking noise through the snow-stiffened frieze, a cold, fragrant air from out-of-doors escaped from crevices and folds.
Легкая бахрома снега как пелерина лежала на его пальто, а на галошах снег налип, словно накладной носок; когда же пуговицы со скрипом стали просовываться в обледеневшие петли, из складок и впадин в заиндевелом ворсе пахнуло душистым холодком.
“Is it snowing again, Mr Conroy?”. asked Lily.
— Разве снег опять пошел, мистер Конрой? — спросила Лили.
She had preceded him into the pantry to help him off with his overcoat.
Она прошла впереди него в чулан, чтоб помочь ему раздеться.
Gabriel smiled at the three syllables she had given his surname and glanced at her.
Габриел улыбнулся тому, как она произнесла его фамилию: словно она была из трех слогов, и посмотрел на нее.
She was a slim, growing girl, pale in complexion and with hay-coloured hair.
Она была тоненькая, еще не совсем сформировавшаяся девушка, с бледной кожей и соломенного цвета волосами.
The gas in the pantry made her look still paler.
В свете газового рожка в чулане она казалась еще бледней.
Gabriel had known her when she was a child and used to sit on the lowest step nursing a rag doll.
Габриел знал ее, еще когда она была ребенком и любила сидеть на нижней ступеньке лестницы, нянча тряпичную куклу.
“Yes, Lily”, he answered, “and I think we’re in for a night of it”.
— Да, Лили, — сказал он, — опять пошел и уже, должно быть, на всю ночь.
He looked up at the pantry ceiling, which was shaking with the stamping and shuffling of feet on the floor above, listened for a moment to the piano and then glanced at the girl, who was folding his overcoat carefully at the end of a shelf.
Он взглянул на потолок, сотрясавшийся от топота и шарканья ног в верхнем этаже; с минуту он прислушивался к звукам рояля, потом посмотрел на девушку, которая, свернув пальто, аккуратно укладывала его на полку.
“Tell me, Lily”, he said in a friendly tone, “do you still go to school?”.
— Скажи-ка, Лили, — спросил он дружеским тоном, — ты все еще ходишь в школу?
“O no, sir”, she answered. “I’m done schooling this year and more”.
— Что вы, сэр, — ответила она, — я уже год как окончила школу, даже больше.
“O, then”, said Gabriel gaily, “I suppose we’ll be going to your wedding one of these fine days with your young man, eh?”.
— Вот как, — весело сказал Габриел, — стало быть, скоро будем праздновать твою свадьбу, а?
The girl glanced back at him over her shoulder and said with great bitterness:.
Девушка посмотрела на него через плечо и ответила с глубокой горечью: